Спрай. С папы, ясное дело.
Да, конечно, не захочет же он, чтобы вас отправили в колонии. То же самое, мои дорогие, получается и со всеми великими королями, - они дерутся, а платить приходится нам. Страдают бедные подданные: мужчины, которые не ссорились ни с одним государем в христианском мире, - да и как могли они поссориться, если ни одного и в глаза не видели? - должны, во-первых, платить налоги, а, во-вторых, идти сражаться и умирать, оставляя нас, бедных женщин, безутешных жен и дочерей, оплакивать их или врачевать их раны, если они вернутся. Лет сорок тому назад (когда я была молода, мои дорогие, и, как говорили, очень недурна собой) император Бонапарт со своими французами чуть не вторгся в нашу страну. Представьте себе, что сталось бы с нами, явись сюда эти чудовища! Даже сейчас при одной мысли об этом я содрогаюсь. Представьте себе, что моего покойного папу, прапорщика добровольческого корпуса, принесли бы домой смертельно раненного. Представьте, что банда солдат стала бы на постой в нашем доме. Представьте, что здоровенный, свирепый французский генерал с густыми черными бакенбардами - вполне возможно, сам Бонапарт или, по крайней мере, маршал Ней - влюбился бы в прелестную юную девушку и принудил ее выйти за себя замуж! Дорогие мои, да я скорее бросилась бы с моста в Темзу! (Всеобщее одобрение, отчасти, однако, ироническое.)
Такова... да, такова война! И, скажу вам, мне лично глубоко отвратительна вся эта воинская слава. Надеюсь, наступит время, когда треуголки и штыки сохранятся только как диковины в музеях, а красное сукно пойдет на плащи для старух.
Но вернемся к королю Ричарду - хотя он и заявил, что раскаивается в своем буйстве во время царствования отца, но сам нисколько не изменился. Так, увы, бывает со всеми драчунами! Первым делом он стал готовиться к большой войне и, чтобы добыть денег, не только обложил тяжкими налогами свой народ, но продал за бесценок Шотландское королевство, завоеванное его отцом. Не знаю, какова была сумма, которая в то время считалась бесценком как плата за эту страну {Крайнее предубеждение мисс Тиклтоби против Шотландии и шотландцев можно объяснить тем, что директором соперничавшей с ней академии был мистер Мак-Уиртер, который, как говорят, некогда делал авансы мисс Т. Когда же ему удалось переменить к себе значительное число ее учеников, мистер Мак-Уиртер тотчас прекратил свои ухаживания.}, и, в самом деле, мнения историков тут расходятся. Но вообразите себе, насколько он был стеснен в деньгах, если расстался с таким добром.
В той части земли, которая тогда именовалась христианским миром, крепло желание вырвать Иерусалим из лап турок, и для этого собирались несметные полчища. Многие из государей, примкнувших к этому союзу, были самыми лживыми, порочными и деспотичными людьми на свете. Но Ричард Львиное Сердце был бесхитростен и присоединился к делу, которое считал богоугодным, всей душой. Вышибать из турок мозги здоровенной секирой казалось ему верхом христианской добродетели, и, безусловно, никто на свете не исполнял этот сомнительный долг лучше его. Этот крестовый поход он возглавлял вместе с королем Франции. Но француз из зависти, или из осторожности, или из отвращения к этому делу вскоре возвратился в свои владения и оставил всю славу и все сражения на долю короля Ричарда. Говорят, свет еще не видел столь несокрушимого и отважного бойца. Турки проигрывали ему битву за битвой, а при осаде Аскалона он со своим войском особенно отличился, вырезав не менее сорока тысяч сарацинов и наголову разгромив их вождя султана Саладина.
В перерывах между сражениями эти два государя постоянно обменивались любезностями, так, например, когда. Ричард заболел, Саладин прислал ему коробочку пилюль от своего придворного аптекаря. А Ричарду, говорят, однажды вздумалось посвятить храброго сарацина в рыцари, словно тот был олдерменом или членом Королевской академии. И хотя король со львиным сердцем считал своим христианским долгом преследовать турка и, если удастся его поймать, выпустить ему мозги, все же он признавал, что это благородный и щедрый государь, и восхищался им больше, чем любым из своих августейших союзников. Разве это не великодушно? Еще как!
Наконец, после несчетных побед, Ричард увидел перед собой город Иерусалим, сильно укрепленный турецким султаном. И тут Ричард Львиное Сердце, к своему огорчению, обнаружил, что взять город нет никакой возможности. Войско сильно поредело в результате всех его славных побед. Его союзники, другие короли, герцоги д прочие властелины роптали, и в конце концов пришлось ему двинуться назад к морю. Можете себе представить, как злорадствовал при виде этого султан Саладин.
В общем, Ричард покинул страну тайком и пешком (не важно, что сталось с его армией: если мы станем оплакивать простых солдат, то будем плакать, покуда не состаримся, как Мафусаил, и все равно нам не хватит времени), так вот, Ричард покинул страну и с кучкой друзей отправился восвояси.
Но когда он добрался до Австрии, там его узнали, и герцог австрийский, который ненавидел Ричарда, велел схватить его и без разговоров швырнуть в тюрьму. И Ричард, сидя в темнице, конечно, горько сожалел, что решил добираться по суше, а не поехал пароходом, идущим на Мальту, откуда до дому рукой подать.
Представьте же себе, мои дорогие слушатели, этого несчастного монарха в тюрьме. Представьте, как он, в арестантской одежде, вынужден работать вместе с преступниками и получать пинту жидкой овсяной каши и один пенсовый хлебец в день. Это он-то, который привык к самым изысканным яствам и, если верить ныне покойному знаменитому сэру Вальтеру Скотту, питал необычайное пристрастие к вину! А теперь он, король и великий рыцарь, совсем недавно повелевавший сотнями тысяч людей, сидит в отвратительной тюрьме! Где же его армия? Этот вопрос поневоле возникает снова. Ах, не все ли равно: этих людей давно уже нет, они избавились от страданий. И жалеть, как видите, надо короля Ричарда, потому что он остался в живых.
По всей видимости, тюремный режим в Австрии был не таким строгим, как в наше время в Англии, ведь если у нас услышат, что арестант поет или играет на скрипке, по его спине хорошенько погуляет палка надзирателя. А у короля Ричарда, по-видимому, было пианино, и, кроме того, он часто играл на гитаре. Вероятно, герцог австрийский решил, что не будет никакого вреда, если Ричард забавляется в своей одиночной камере, коль скоро про это не ведает ни одна живая душа.