Пока шумят вверху сверкающие волны,

Безмолвствует морская глубина.

Мы любим и любви не ценим,

И жаждем оба новизны,

Но мы друг другу не изменим,

Мгновенной прихотью полны.

Порой, стремясь к свободе прежней,

Мы думаем, что цепь порвем,

Но каждый раз всё безнадежней

Мы наше рабство сознаем.

И не хотим конца предвидеть,

И не умеем вместе жить, —

Ни всей душой возненавидеть,

Ни беспредельно полюбить.

О, эти вечные упреки!

О, эта хитрая вражда!

Тоскуя – оба одиноки,

Враждуя – близки навсегда.

В борьбе с тобой изнемогая

И всё ж мучительно любя,

Я только чувствую, родная,

Что жизни нет, где нет тебя.

С каким коварством и обманом

Всю жизнь друг с другом спор ведем,

И каждый хочет быть тираном,

Никто не хочет быть рабом.

Меж тем, забыться не давая,

Она растет всегда, везде,

Как смерть, могучая, слепая

Любовь, подобная вражде.

Когда другой сойдет в могилу,

Тогда поймет один из нас

Любви божественную силу —

В тот страшный час, последний час!

В тени задумчивого сада,

Где по обрыву, над рекой,

Ползет зеленая ограда

Кустов акации густой,

Где так жасмин благоухает,

Где ива плачет над водой,—

В прозрачных сумерках мелькает

Твой образ стройный и живой.

Кто ты, шалунья, – я не знаю,

Но милым песням на реке

Я часто издали внимаю

В моем убогом челноке.

Они звенят, звенят и льются

То с детской верой, то с тоской,

И звонким эхом раздаются

За неподвижною рекой.

Но чуть меня ты замечаешь

В густых прибрежных камышах,

Ты вдруг лукаво замолкаешь

И робко прячешься в кустах;

И я, в глуши сосед случайный

И твой случайный враг и друг,

Люблю следить с отрадой тайной

Твой полный грации испуг.

Не долог он: пройдет мгновенье —

И вновь из зелени густой

Твое серебряное пенье

Летит и тонет за рекой.

Мелькнет кудрявая головка,

Блеснет лукавый, гордый взор —

И всё поет, поет плутовка,

И песням вторит синий бор.

Стемнело… Зарево заката

Слилось с лазурью голубой,

Туманной дымкой даль объята,

Поднялся месяц над рекой;

Кустов немые очертанья

Стоят как будто в серебре,—

Прощай, – до нового свиданья

И новых песен на заре!..

Не вини меня, друг мой, – я сын наших дней,

Сын раздумья, тревог и сомнений:

Я не знаю в груди беззаветных страстей,

Безотчетных и смутных волнений.

Как хирург, доверяющий только ножу,

Я лишь мысли одной доверяю, —

Я с вопросом и к самой любви подхожу

И пытливо ее разлагаю!..

Ты прекрасна в порыве твоем молодом,

С робкой нежностью первых признаний,

С теплой верой в судьбу, с детски ясным челом

И огнем полудетских лобзаний;

Ты сильна и горда своей страстью, – а я…

О, когда б ты могла, дорогая,

Знать, как тягостно борется дума моя

С обаяньем наставшего рая,

Сколько шепчет она мне язвительных слов,

Сколько старых могил разрывает,

Сколько прежних, развеянных опытом снов

В скорбном сердце моем подымает!..

Я вас любил всей силой первой страсти.

Я верил в вас, я вас боготворил.

Как верный раб, всё иго вашей власти

Без ропота покорно я сносил.

Я ждал тогда напрасно состраданья.

Был холоден и горд ваш чудный взгляд.

В ответ на яд безмолвного страданья

Я слышал смех и колких шуток ряд.

Расстались мы – но прежние мечтанья

В душе моей ревниво я хранил

И жадно ждал отрадного свиданья,

И этот час желаемый пробил.

Пробил, когда, надломанный судьбою,

Устал я жить, устал я ждать любви

И позабыл измученной душою

Желания разбитые мои.

Не принесет, дитя, покоя и забвенья

Моя любовь душе проснувшейся твоей:

Тяжелый труд, нужда и горькие лишенья —

Вот что нас ждет в дали грядущих наших дней!

Как сладкий чад, как сон обманчиво-прекрасный,

Развею я твой мир неведенья и грез,

И мысль твою зажгу моей печалью страстной,

И жизнь твою умчу навстречу бурь и гроз!

Из сада, где вчера под липою душистой

Наш первый поцелуй раздался в тишине,

Когда румяный день, и кроткий и лучистый,

Гас на обрывках туч в небесной вышине,

Из теплого гнезда, от близких и любимых,

От мирной праздности, от солнца и цветов

Зову тебя для жертв и мук невыносимых

В ряды истерзанных, озлобленных борцов.

Зову тебя на путь тревоги и ненастья,

Где меры нет труду и счету нет врагам!..

Тупого, сытого, бессмысленного счастья

Не принесу я в дар сложить к твоим ногам.

Но если счастье – знать, что друг твой не изменит

Заветам совести и родины своей,

Что выше красоты в тебе он душу ценит,

Ее отзывчивость к страданиям людей, —

Тогда в моей груди нет за тебя тревоги,

Дай руку мне, дитя, и прочь минутный страх:

Мы будем счастливы, – так счастливы, как боги

На недоступных небесах!..

Если любить – бесконечно томиться

Жаждой лобзаний и знойных ночей,—

Я не любил – я молился пред ней

Так горячо, как возможно молиться.

Слово привета на чистых устах,

Не оскверненных ни злобой, ни ложью,

Всё, что, к ее преклоненный подножью,

Робко желал я в заветных мечтах…

Может быть, тень я любил: надо мной,

Может быть, снова б судьба насмеялась

И оскверненное сердце бы сжалось

Новым страданьем и новой тоской.

Но я устал… Мне наскучило жить

Пошлою жизнью; меня увлекала

Гордая мысль к красоте идеала,

Чтоб, полюбив, без конца бы любить…