Она вздохнула. Вообще-то не все так плохо, если посмотреть со стороны. У этого бедолаги Трэвиса куча проблем. Он безработный и восстанавливается после серьезной болезни. Теплый румянец выступил на ее щеках. О, уж не влюбилась ли она, вот уж была бы великая глупость!

Кейси подняла голову. В зеркале над массивным, с нарядной деревянной резьбой буфетом она увидела свое отражение. Лицо выражало сильное беспокойство: не наделать бы глупостей. Вот так, а ведь целую неделю Кейси старалась научиться любить и доверять своим чувствам, внушала себе, что не стоит их стесняться и надо научиться вести себя раскрепощенно!

Она нерешительно улыбнулась своему зеркальному двойнику. Уверенность и спокойствие медленно возвращались к ней. Кейси прилетела в Мексику, чтобы дописать роман и радоваться самой себе, и если Трэвису не нравится реальная Кейси Рейнольдс, он может просто оставаться в своей комнате! Девушка широко улыбнулась, и ей стало легче — не идеально, но она уже начинает владеть собой. Какое ей до него дело!

Кейси перевела взгляд на открытый стенной шкаф. Она поймала себя на мысли, что ее волновало, был ли Трэвис одним из тех мужчин, которые не выносят женщин в брюках, предпочитая видеть на них юбки и платья. Почему ее опять заботит, что нравится какому-то Трэвису? Кейси носит, что ей заблагорассудится, что ей, наконец, удобно!

Кейси выбрала ажурное нижнее белье, затем сняла с деревянной вешалки хрустящую белую блузку-безрукавку и натянула ее на себя. Аквамариновые, разрисованные листьями кюлоты[7] изящно облегали стройные ноги. Она накинула кожаные хуарачи и уселась в кресле возле туалетного столика, исследуя свой ограниченный набор косметики. Она никогда не злоупотребляла косметикой и не собиралась менять эту привычку ради Трэвиса. Кейси покрыла черной тушью длинные ресницы, положила немного персиковых румян на и так свежие щеки и медным карандашом накрасила полные губы; наконец, коваными серебряными колечками, купленными здесь, в городке, заменила золотые сережки.

Кейси откинулась в кресле и распустила густые каштановые волосы, уложив их каскадом нежных, плавных завитков, защекотавших ей плечи. Она придирчиво взглянула на себя в зеркало: не прекрасна, но очень симпатична. Она чувствовала себя комфортно, естественно и абсолютно непринужденно. Кейси бодро встала и вышла из спальни.

Изумительный тихоокеанский закат окрасил небо в великолепные розовато-лиловые и золотистые тона. Пеликаны лениво возвращались домой, к близлежащим утесам.

В зеленом от цветов патио был накрыт стол. Среди старинной белой фарфоровой посуды и серебряных приборов высилось огромное блюдо с золотистыми цыплятами и свежими овощами, окруженное деревянными тарелками с салатом из помидоров и поджаренными хлебцами. Радужным светом мерцал лимонад в бокалах.

Трэвис стоял у деревянных перил, задумчиво глядя на залив. На нем были узкие белые джинсы и военная трикотажная рубашка, которая придавала ему особую мужественность. Темные завитки его волос были еще мокрыми после душа, пряный аромат лосьона, смешанный с запахом вечернего распускающегося жасмина, витал в воздухе.

Кейси довольно ухмыльнулась. Похоже, что ее страхи насчет Трэвиса Крэйга были неосновательны. Видно, он все-таки попался ей на крючок. "Все прекрасно!" — напевала она.

Трэвис удивленно разглядывал новую Кейси. Девушка вопросительно посмотрела на него, подвинув к себе кресло. Улыбка осветила суровое лицо Трэвиса.

— А я и не думал, что ты можешь быть такой! — он довольно раскачивался на пятках.

Кейси смутилась, но напряжение сразу же забылось, как только она подхватила жирную цыплячью ножку. С подчеркнутой медлительностью она слизала с пальцев острый барбекю.

— Какой? — равнодушно спросила она, увлеченно расправляясь со шпинатом.

— Ты… Ты, оказывается, один из победителей Пульцеровского конкурса журналистов! — выпалил он. Она удивленно подняла бровь. — Я прочитал кое-какие твои статьи в попавшихся мне старых выпусках "Приложения". Они превосходны!

Она встряхнула льняную салфетку и аккуратно постелила ее на колени. Затем подняла дерзкие зеленые глаза и внимательно посмотрела на Трэвиса.

— Я, таким образом, становлюсь популярной соседкой по вилле, не правда ли? Приятно поведать друзьям, что ты оттянулся с такой известной особой? Может быть, оставить тебе автограф… на цыплячьей ножке? — голос ее звучал язвительно и раздраженно. — Хочешь знать, почему я не имела доступа к документам Пентагона и публиковала в "Приложении", а не в "Нью-Йорк таймс" аналитические статьи на военную тему? Почему не я разоблачила Уотергейт, уступив славу журналистам из "Вашингтон пост"? Почему не сидела рядом с представителями ФБР и их видеотерминалами во время Эбскэма? Почему…

Трэвис схватил тонкое запястье Кейси, мгновенно прекратив ее тираду.

— Я ведь не делал критических замечаний. Я тебя, наоборот, похвалил, — мягко напомнил он.

Трэвис посмотрел на ее бесстрастное лицо и вздохнул.

— Но ты делала то, что считала нужным, разве не так?

Кейси кивнула.

— Никто не спрашивает, за что я получила премию; знают только, что не за то, о чем пишут все наши газеты. Люди путали меня с отцом, полагая, что это я — ходячая спортивная энциклопедия. Один человек даже схватил меня за руку — просто чтобы пожать руку, которая приветствовала Бобби Рута. — Кейси ощутила кислый привкус во рту и печально усмехнулась. — А Боб Рут умер до моего появления на свет!

Она погрустнела.

— Ты знаешь, что раньше всего появляется из носа у любого человека?

Трэвис кивнул головой.

— Это, так сказать, остроумная головоломка вроде такой: "Как воздух оказывается там?".

Кейси неожиданно рассмеялась и расслабилась.

— Скажи, тебе нравится прерывать меня своими шуточками?

Трэвис откинулся назад и расхохотался. Его глубокий раскатистый смех отозвался в тихом вечернем воздухе, а затем был унесен теплым бризом.

— Отпусти меня, — заметила Кейси. — А то опрокину на тебя салат.

— Воображаю, что будет, когда ты станешь опытным писакой и тебе придется иметь дело с бесчувственными болванами. — Трэвис принялся накладывать в тарелку еду.

— Я очень настороженно отношусь к вечеринкам, местным сборщикам налогов и товарищеским обедам, больше похожим на музейные чудачества из Рипли, — сказала она. — Эти чепуховые маленькие вечеринки приносят мне кучу неудобств.

Трэвис задумчиво посмотрел на нее.

— Я думал, ты привыкла к ним — после всех этих банкетов, по которым водил тебя отец.

Она взглянула на него исподлобья и опустила глаза.

— Я… меня никогда никуда не приглашали. — Голос ее задрожал.

— Почему? — Гриб упал у Трэвиса с вилки. Он явно искренне сочувствовал ей.

Она откашлялась.

— Ну, смотрелось бы лучше, если бы Камерон Рейнольдс, спортивный комментатор экстра-класса, привел на прием шестифутового сына — какого-нибудь баскетболиста, а не свою шестифутовую неуклюжую дочь.

Кейси вдруг удивилась своему откровенному признанию в сущности незнакомому человеку; но иногда легче поделиться и обсудить личные проблемы с посторонним. Ей стало легче.

— И что же ты сделала, чтобы из увальня превратиться в грацию? — поинтересовался Трэвис, наблюдая, как она вертит в руках вилку с кусочками салата.

Она улыбнулась ему.

— Ничего. Этому меня не учили. А учили быть безупречной и правильной. Кажется, уже в младенчестве я была умной и организованной, полезной и вежливой. Меня учили быть всем для всех. Очень популярна — с одной стороны, и очень одинока — с другой.

— И ты чувствуешь страшную неудовлетворенность.

Она заинтересованно посмотрела на него.

— По твоему голосу можно подумать, что тебе знакомо это чувство.

— Годами ты училась угадывать, что другие ждут от тебя, — продолжал Трэвис. — И стремилась быть такой, какой им хотелось тебя видеть. Постепенно ты начала терять самое себя, но не дождалась ни малейшей отдачи.