— Быть с тобой как можно дольше. — Эти слова Даша сказала совершенно серьёзно, обрубая фривольность наметившуюся было в начале разговора. — С тобой я чувствую себя счастливой, Антон. Как бы долго это не продлилось и как бы скоро не закончилось, знай: ты моё счастье.

— Это взаимно. Мне тоже давно… Нет, вру. Никогда ещё не было так… Вот так. Извини, я не умею говорить толком в такой ситуации. Просто знай, что я счастлив. Видишь, как получилось: пришёл сюда за комфортом, привычным образом жизни, а нашёл…

— Что? — Девушка нетерпеливо приподнялась на локте и заглянула своими огромными тёмно-серыми глазищами прямо в душу.

— Счастье. Ты тоже подарила его мне и теперь оно всегда будет со мной, куда бы я ни отправился.

— Смешной… — Даша ткнулась носом куда-то в район моей подмышки потом заворочалась, устраиваясь поудобнее и уже в полусне пробормотала — Давай спать Васильев, вставать завтра рано. Мне в дорогу, да и ты, наверное, не засидишься. Вернусь через неделю, буду ждать тебя… Только попробуй потеряться. Убью… — Последние слова были сказаны полусонным шёпотом, которое сменило ровное и ставшее уже родным, дыхание. Пусть всё идёт своим чередом, счастье — очень эфирная материя…

Привычка не заглядывать далеко вперёд появилась у меня сразу после первой «горячей» командировки, когда взрывом своей же артиллерии накрыло нашу роту, выдвинувшуюся на замену сводной группы «ВВшников» и «красноармейцев»[36]. Мы должны были развернуться и поэтапно поменять какой-то ОМОН. Вертолётная пара уже отвернула, закончив сопровождение и мы двигались колонной, на довольно приличной скорости, опасаясь засады. «Чехи» отлично пользовались своим знанием местности и если их наблюдатели заметили, что «крокодилы»[37] отвалили, то вполне была вероятность «горячей» встречи, уже на подходе к блокпосту.

Нас (меня и мою группу), спасло то, что комроты поставил в походное головное охранение и наша БМП-3[38] с моими архаровцами на броне, оторвалась довольно далеко от колонны. Роту накрыло артударом полковой артиллерии. Какой-то мудак в штабе артдивизиона неверно передал координаты на батарею и вместо духовского кучмана накрыло мою роту. Что такое работа по площадям десяти мобильных артсистем типа «Акации»[39], думаю объяснять не надо — колонну раздолбали в пыль. А когда обстрел прекратился, мы уже мало что могли сделать: из восьмидесяти человек, выжил только едва ли каждый пятый. Погибло трое моих друзей, не осталось даже путных останков, по которым их можно было бы опознать. А мы строили планы, что по прибытии в ППД отметим день рождения самого младшего из нас — Вадима… Ему так и осталось девятнадцать. Навсегда.

Виновного тут же услали во Владикавказ и так я до этой гниды и не добрался. Но с тех пор никогда не строю далеко идущих планов, это стало плохой приметой. Бывшая жена не понимала истинной причины. Ошмётки человечьего мяса ей не предъявишь, а просто сказать, что примета не позволяет… Так какой же штатский человек к этому серьёзно отнесётся? Это была одна из причин периодических скандалов и слёзных сцен.

Даша ещё ни разу не спросила меня о том, что будет после. Не имелось, конечно, ввиду какое-то конкретное событие, а просто — «после». Мы оба понимали, в каком месте живём, постоянно сталкивались с одними и теми же проблемами, а смерть и кое-что похуже, постоянно ходят рядом, неподалёку. Поэтому я впервые встретил женщину, которая живя на войне, знала все её приметы и… понимала. Это понимание между нами было практически инстинктивным, не требующим слов. Научившись ценить то, что даёт тебе судьба, легче потом относишься к тому, что она у тебя забирает. Поэтому такими яркими были те мгновения счастья. И так долго помнилось то хорошее, что происходило в эти редкие моменты, что приходило понимание — лучше уже не случится никогда. Возможно потом, с другой, будет большая привязанность, расчёт или уже привычка, но вот так уже не будет. Настоящее пришло только здесь и сейчас, а потом… Пыль и тлен. Но ни капли сожалений.

Лёгкий шорох вывел меня из состояния философической задумчивости, заставив мягко высвободиться из объятий подруги и прихватив с края тумбочки новое приобретение, с навинченным «тихарём», я осторожно стал подниматься на первый этаж. Было тихо и шорох повторился уже громче, звук шёл из гостиной. Голый мужик с пистолетом — это уже неожиданность, поэтому я в полуприсяде выглянул в проём, так, что видна была вся комната. На ковре в центре комнаты стоял мой побратим.

То, что это был Охотник, не было никаких сомнений: фиолетовая шкура и дарёный медальон на шее. Изменяющий заметил меня и в мозг ударило волной эмоций (узнавание, насмешка, радость и некое волнение). Я опустил пистолет и чуток выдохнул.

— Что у вас за манера являться ночью, да ещё в такие … Неподходящие моменты.

— Прости, Тридцать девятый. Время. Надо идти. Ты и я. Видящий Путь ждёт. Сейчас. Торопись.

Это было странно, видимо некто, кто мог приказать моему, казалось, полностью автономному побратиму тоже возымел желание побеседовать. Дело уже привычное, но как далеко этот некто, учитывая специфику внешности Охотника.

— Даша уходит на рассвете, а под вечер придут люди. Без обид, но времени в обрез. Как далеко место встречи?

— Нет расстояния. Есть проход, дыра. Войдём — река времени остановится, выйдем и будет как раньше — Волнение, беспокойство и … Страх, вот что передал мне Охотник. Чтобы заставить волноваться такое существо, как эта машина для убийства нужно сильно постараться — Ты должен выстоять, Тридцать девятый. Нет победы — нет нас обоих.

— Дай оденусь и пошли. Попробуют убить, будем драться. Вместе.

— Вместе (тепло, радость, сожаление). Ты поймёшь. Нет битвы этим — Изменяющий поднял перед собой руку и выпустил и убрал лезвия когтей — Есть битва здесь — Он поочерёдно прижал руку сначала к сердцу, а затем к голове. — Оружие оставь. Не поможет.

— Вопросов нет. Дай мне пять минут.

Одевшись в приготовленный с вечера лёгкий комбез, я всё равно спрятал нож в шовной нише левого рукава. Ритуалы — ритуалами, но страховка не повредит. Дар я всегда носил с собой и поэтому его присутствие в нательном, специально сшитом кожаном мешочке, даже не обсуждалось. Когда я дал понять, что готов, Охотник разжал левую ладонь и резко подбросил к потолку некий искрящийся предмет, похожий на начищенную до блеска десятирублёвую монету. Затем протянув другую руку, притянул меня к себе. Что-то хлопнуло совсем не громко, на нас с потолка стала осыпаться белёсая, светящаяся пыль. Получалось нечто вроде кокона, внутри которого мы с побратимом оказались. Свет померк, всё стало молочно-белым, словно плотный осенний туман. Повеяло холодом, потом стало невыносимо жарко и дышать стало нечем. Я отрубился.

Через мгновение, как мне показалось, я уже стоял на ногах. Мы перенеслись в какую-то пещеру с высокими сводами. Охотник, чуть придерживая меня под руку, повёл за собой по широкому тоннелю, плавно уходящему под землю. Проход был довольно широким: в ряд могло пройти человека три в одну сторону. Скальная порода, была того же цвета, что и шкура охотника, поэтому тот мог просто прислониться к стене и перестать быть видимым. Скорее всего, место где мы оказались было на большой глубине, периодически начинало звенеть в ушах. Метров семьдесят или сто.

Наконец, тоннель закончился и мы оказались на пороге большого зала. Это было квадратное помещение, вырубленное в скале, с абсолютно гладкими стенами и чёткими гранями углов. В центре зала лежал плоский, полуметровой высоты широкий камень, на котором можно было сидеть. Точно такие же, но длинные, метров пятнадцати скамьи располагались вдоль западной и восточной стен зала. Как только мы с побратимом переступили порог помещения, появился свет. Причём он именно появился: сначала мягким, сиреневым светом засветились стены и потолок, а затем полумрак превратился в… Описать это трудно, но скальная порода как бы сама излучала это мягкое, ровное свечение. Все предметы обрели чёткость, но вместе с тем, свет чуть скрадывал их очертания. Такое сочетание чёткого и нечёткого, давало ощущение, которое испытываешь во сне. Вроде точно знаешь, что спишь, но в то же время ощущения полностью реальны: всё можно потрогать и почувствовать. Мы прошли к центру помещения, оказавшись точно напротив плоского камня, на котором мог сидеть только один человек, но габаритами он должен был обладать, как у двух Изменяющих, если судить по моему побратиму. Может это был алтарь, а может и ещё что-то. Охотник передал мне сигнал остановиться и ждать. Театрального эффекта не было, прямо из воздуха начали появляться кровососы: один, второй, третий… Всего их вышло пятнадцать. Ростом они все были примерно как и мой побратим, но различались по оттенку кожи. Некоторые были темнее, некоторые светлее Охотника. Но вот потом случилось то, что потрясло меня окончательно: когда все уселись по обе стороны вдоль стен, в зал вошёл тоже прямо из воздуха самый большой кровосос в этом мире. По крайней мере, об экземплярах трёхметрового роста я нигде не читал. От существа исходила мощная волна уверенности, силы и… усталости. Пройдя к плоскому камню, опираясь на некий посох, метров четырёх, гигант сел. Посох был из материала, с виду похожего на голубовато-чёрную сталь. Один его конец венчала небольшая сфера, а вот основание было острым, как наконечник копья. Внешне, эта штука напоминала бивень морского кита-нарвала. Существо испустило некий сигнал и мой побратим наклонил голову и сделал мне знак, повторить этот жест, видимо приветствие. После этого, он отступил на два шага назад и мы с Видящим Путь (это точно был он), оказались один на один.