Одним словом, Дюрранс ослеп. Он попросил своих спутников доставить его обратно в Бербер и там, движимый естественным желанием скрыть увечье, потребовал от них молчания. Колдер дослушал до конца и резко поднялся.

— Тут есть один врач. Он умен, и для сирийца очень образован. Я втайне приведу его, и мы послушаем, что он скажет. Возможно, слепота лишь временная.

Однако сирийский доктор поджал губы, качая головой, и посоветовал немедленно отправиться в Каир. Случай требовал осмотра специалистом. Сам он затруднялся вынести вердикт, хотя, конечно, всегда есть надежда на выздоровление.

— У вас были травмы головы? — спросил он. — Вы падали с лошади? Были ранены?

— Нет, — ответил Дюрранс.

Сириец не скрывал своей убежденности, что дело серьезное, и после его ухода мужчины некоторое время сидели молча. Колдер чувствовал, что любые попытки утешения будут тщетны и, более того, могут выдать его собственный страх. Он повернулся к стопке писем и просмотрел их.

— Здесь два письма, которые вы, вероятно, хотели бы услышать. Написаны женской рукой, с ирландской маркой. Следует ли мне вскрыть их?

— Нет, — внезапно воскликнул Дюрранс, быстро схватив Колдера за руку. — Ни в коем случае.

Но Колдер не отложил письма. По собственным причинам ему не терпелось узнать больше об Этни Юстас. Несколько упоминаний о ней в редкие моменты доверительности со стороны Дюрранса лишь сообщили ему ее имя и уверили в том, что его друг с радостью бы его изменил.

Он посмотрел на Дюрранса — человека настолько сильного и энергичного, что даже загар казался его неотъемлемой принадлежностью, а не случайным для его родины явлением. Он приехал в саму. пустынную область мира с такой радостью, как приезжают в родной дом, для него эти пустынные тропы и были домом, а уютные гостиные с каминами, огороженные поля и ухоженные дороги — далекими местами. Колдер понимал величину свалившегося на Дюрранса бедствия. И потому так хотел узнать больше о девушке, которая писала Дюррансу из Донегола, и из её писем, как из отражения в зеркале, понять её характер. Ведь если и с ней ничего не получится, то что останется его другу?

— Думаю, вы хотели бы их услышать, — продолжил настаивать он. — Вы отсутствовали полтора месяца.

Его прервал резкий смех.

— Знаете, что я подумал, когда вас остановил? Что я прочту их позже, когда вы уйдете. Чтобы привыкнуть к слепоте, нужно время. — Голос его чуть дрогнул. — Вы поможете мне ответить на них, Колдер. Так что читайте. Пожалуйста, прочтите их.

Колдер вскрыл конверты, прочел письма и был вполне удовлетворен. В них содержался отчет о незатейливых событиях в горном селении, написанный самыми простыми словами, но сквозь них светилась душа девушки, ее любовь к родным местам и людям, их населявшим. В мелких деревенских бедах она видела смешное и трагичное. Письма были проникнуты теплыми дружескими чувствами к Дюррансу, ее интересовало все, что он делает, в своем роде она относилась к его карьере так, будто принимала в ней участие, пусть и просто дружеское. Закончив, Колдер снова посмотрел на Дюрранса, на этот раз с облегчением. И кажется, Дюрранс чувствовал то же самое.

— В конце концов, есть за что благодарить судьбу, — воскликнул он. — Подумать только! Если бы я был помолвлен с ней! Она никогда не позволила бы разорвать помолвку, узнав, что я ослеп. Какое избавление!

— Избавление? — поразился Колдер.

— Вы не понимаете. Но я знал одного человека, который ослеп, до того он был хорошим парнем — именно, до того! Но год спустя вы его не узнали бы! Он превратился в самого эгоистичного зануду, какого только можно вообразить. Я не удивляюсь, и не вижу, как бы он мог избежать этого, и не виню его. Но его жене от этого не легче, так ведь? Беспомощный муж плох уже сам по себе, а сделайте его полным вопросов эгоистом, ревнующим к ее возможности пойти, куда ей хочется, допрашивающим о каждом человеке, с кем она перебросилась парой слов, и что тогда? О боже, я рад, что она мне отказала, и чрезвычайно благодарен.

— Она вам отказала? — спросил Колдер, и облегчение покинуло его лицо.

— Дважды, — ответил Дюрранс. — Какое избавление! Я стал бы еще хуже того человека. Я не умен и не смогу сидеть в кресле, развлекая себя размышлениями. Я жил всегда вне дома, и только эта жизнь мне подходит. Скажу вам, Колдер, через год вы не очень-то будете стремиться к моему обществу, — он засмеялся тем же резким смехом.

— Ох, прекратите, — бросил Колдер. — Я прочту вам остальные письма.

Он прочел их, не обращая внимания на содержание. Его ум был занят двумя письмами Этни Юстас, он размышлял, скрывались ли за ее словами чувства более глубокие, чем дружба. Девушки отказывают мужчинам по сотне самых странных причин и часто жалеют об этом впоследствии. И очень часто они собирались принять предложение с самого начала.

— Я должен ответить на письма из Ирландии, — сказал Дюрранс, когда они закончили. — Остальные подождут.

Колдер держал лист бумаги и говорил, когда строчки перекашивались или выходили за его пределы. Таким образом Дюррансу удалось написать Этни, что солнечный удар лишил его зрения. Колдер забрал письмо и отправился в больницу, где спросил доктора-сирийца. Врач вышел к нему, и они вместе прохаживались среди деревьев перед зданием.

— Скажите мне правду, — попросил Колдер.

Доктор поморгал за стеклами очков.

— Я думаю, поврежден зрительный нерв, — ответил он.

— Значит, надежды нет?

— Никакой, если мой диагноз верен.

Колдер вертел в руках письмо, будто никак не мог решить, что с ним делать.

— Солнечный удар может повредить зрительный нерв? — наконец спросил он.

— Простой солнечный удар? Нет. Но, возможно, это лишь совпадение, а причину следует искать глубже.

Колдер остановился.

— Хотите сказать, в мозге? — с ужасом спросил он.

— Да.

Они прошли еще несколько шагов. Колдера мучил ещё один вопрос, и он всё же решился его задать:

— Значит, это не конец, и впереди еще несчастья — смерть или... — альтернативу он не смог заставить себя произнести вслух. Но доктор, однако, его успокоил.

— Нет, этого не последует.

Колдер вернулся в столовую и попросил бренди с содовой. Удар, постигший Дюрранса, чрезвычайно взволновал его, и он, положив письмо на стол, размышлял об отказе, содержавшемся в нем, и едва сдерживался, чтобы не разорвать конверт пополам. Он знал, что письмо нужно отправить, его уничтожение станет не более чем отсрочкой, но никак не мог решиться. С каждой минутой он все яснее понимал, что значит для Дюрранса слепота. Для человека не слишком умного — он первый всегда признавал это — и заядлого путешественника, насколько зрение больше значило для него, чем для любого другого! Поймет ли девушка это столь же ясно?

В то утро на веранде в Вади-Хальфе было очень тихо. Солнце жгло пустыню и поверхность реки, и даже ветер не шевелил листву. Колдер потягивал бренди, и этот вопрос все больше его тревожил. Поймет ли та девушка в далекой Ирландии? Услышав голос полковника Доусона, он поднялся, взял письмо и отправился на почту. Письмо было отослано, но где-то в Средиземноморье оно встретилось с письмом Этни, которое Дюрранс получил двумя неделями позже в Каире. Колдер, сопровождавший друга, прочел его вслух.

Этни писала, что за эти месяцы она много думала о том, что он сказал в Гленалле и Лондоне. Читая его письма, она поняла, что его отношение к ней не изменилось и не изменится, и потому она больше не считает, что может повредить ему, и выйдет за него замуж по его возвращению в Англию.

— Вот неудача, — сказал Дюрранс, когда Колдер закончил чтение. — Единственное, чего я всегда хотел, и когда это наконец свершилось, я не могу это принять.

— Полагаю, вам будет крайне сложно отказаться, — заметил Колдер. — Я не знаком с мисс Юстас, но рискну предположить, исходя из ее писем, она не из тех женщин, что однажды говорит «да» и берет свои слова назад, когда наступают трудные времена. Поскольку она любит вас, а вы любите ее, мне кажется, вы оскорбляете её, воображая, будто она не может выйти за вас и быть счастливой.