— Вы уверены? — спросила Этни. — Я бы расстроилась, если вы предложили этот план, посчитав, что я буду счастливее в Гленалле.

— Нет, не по этой причине, — ответил Дюрранс, и ответил вполне честно.

Он чувствовал необходимость для них двоих побыть в разлуке. Не меньше Этни он страдал от постоянного притворства. Только потому, что знал о ее решении не портить жизнь двум людям, он не позволил себе крикнуть, что знает правду.

— Я возвращаюсь в Лондон на следующей неделе, — добавил он, — и когда вернусь, смогу сказать вам, еду я в Висбаден или нет.

Дюрранс радовался, что упомянул о своем плане до прибытия телеграммы Колдера из Вади-Хальфы. Этни не удалось связать его отъезд с получением каких-либо новостей о Фивершеме. Телеграмма пришла однажды днем, и Дюрранс вечером добрался до «Заводи» и показал ее Этни. В телеграмме было всего четыре слова:

«Фивершем в тюрьме Умдурмана».

Повинуясь новому инстинкту деликатности, зародившемуся в нем в последнее время из-за его страданий и образа мыслей, Дюрранс отошел от Этни, как только отдал телеграмму, и присоединился к миссис Адер, читающей книгу в гостиной. Кроме того, он сложил телеграмму, так что когда Этни развернула ее и прочла, она была одна на террасе. Она вспомнила, что Дюрранс говорил ей о тюрьме, и ее воображение разыгралось от его слов. Тихий сентябрьский вечер опустился на поля, от реки поднимался легкий туман и расстилался над садовыми скамейками у лужайки. Тюремные двери уже были закрыты в этой жаркой стране на слиянии Нила. «Тогда он уже в десять раз переплатил за свою вину, — воскликнула она, восставая против несправедливости. — И в этом гораздо больше виновны его отец и я, чем он сам. Никто из нас не понимал».

Она винила себя за то, что отдала это четвертое перо. Она оперлась на каменную балюстраду, закрыв глаза, размышляя, выживет ли Гарри этой ночью, да и жив ли он еще. Прохлада камней, да которых дотронулись ее руки, стала самым горьким из упреков.

— Нужно что-то делать.

Дюрранс шел из гостиной и разговаривал на ходу, чтобы предупредить о своем приближении.

— Он был и есть мой друг, я не могу оставить его там. Я напишу сегодня Колдеру. Я не стану экономить деньги, он мой друг, Этни. Вот увидите. Из Суакина или из Асуана как-нибудь помогут.

Он намеренно объяснил предлагаемую помощь лишь своей дружбой с Фивершемом. Этни не должна знать, что он догадывается о ее интересе к судьбе Гарри.

Она внезапно повернулась к нему, почти прерывая его.

— Майор Каслтон мертв? — спросила она.

— Каслтон? — воскликнул он. — В полку Фивершема был Каслтон. Это тот человек?

— Да. Его убили?

— Его убили в сражении при Томаи.

— Вы уверены, вполне уверены?

— Он был в составе второй бригады на краю большого ущелья, когда люди Османа Дигны выскочили как из-под земли и напали. Я тоже был там. И видел, как Каслтон погиб.

— Я рада, — сказала Этни.

Она произнесла это довольно просто и ясно. Первое перо вернул капитан Уиллоби. Вполне возможно, что полковник Тренч может вернуть второе. Гарри Фивершем, столкнувшись с большими трудностями, однажды преуспел перед лицом серьезной опасности. Теперь придется преодолевать больше опасностей и трудностей; это она ясно понимала. И посчитала: один успех предзнаменовал, что за ним последует другой. Фивершем строил планы с осторожностью; у него были деньги для их осуществления; и, кроме того, Этни обладала сильной верой. Но она с облегчением узнала, что к отправителю третьего пера уже невозможно обратиться. Более того, она ненавидела его, вот и всё.

Дюрранс был поражен. Он был солдатом того не столь уж редкого типа, как хотели бы заставить поверить своих читателей сочинители военных историй. Он был потомком Гектора из Трои: не истеричный в речах, не мстительный в делах. Не бахвалящийся мальчишка-школьник, а спокойный взрослый мужчина, без шума исполняющий свой долг, суровый при необходимости, но по натуре мягкий и сострадательный. И этого варварского высказывания Этни Юстас он не смог понять.

— Вам так сильно не нравился майор Каслтон? — воскликнул он.

— Я не знакома с ним.

— Вы рады, что он погиб?

— Я вполне рада, — ответила Этни сухо.

Она совершила еще один промах, когда так высказалась о Майкле Каслтоне, и это не ускользнуло от Дюрранса. Он вспомнил об этом и обдумал в оружейной в Гессенсе. Это как-то прояснило для его обостренного ума позор и исчезновение Гарри Фивершема. Визит капитана Уиллоби и знак, который он принес, дали ему ключ. Белое перо могло означать только обвинение в трусости. Дюрранс не припоминал каких-либо признаков трусости в Гарри Фивершеме, и подобное обвинение приводило его в недоумение.

Но факт оставался фактом. Что-то случилось во время бала в Леннон-хаусе, и с этого момента Гарри стал изгоем. Предположим, белое перо было отправлено в Леннон-хаус, и Фивершем открыл конверт в присутствии Этни? Или не одно белое перо? Этни вернулась после долгого разговора с Уиллоби и держала белое перо так, как будто нет ничего драгоценнее во всем мире.

Так сказала ему миссис Адер.

Следовательно, полностью или частично трусость была искуплена. Этот вывод напрашивался сам собой, потому что Этни вновь стала прежней. Она дорожила пером, поскольку оно перестало быть символом трусости и стало символом искупления.

Но Гарри Фивершем не вернулся, он по-прежнему пробирался где-то обходными путями. Значит, не только Уиллоби предъявил обвинение; были и другие — двое других. Про одного Дюрранс узнал уже давно. Когда Дюрранс предположил, что Гарри могут отвезти в Умдурман, Этни сразу же ответила: «Полковник Тренч в Умдурмане». Ей не нужно было объяснять побег Гарри из Вади-Хальфы на юг Судана. Это было преднамеренно; он отправился в плен, чтобы его отвезли в Умдурман. Более того, Этни говорила о ненадежности посредника, и это снова помогло Дюррансу в догадках. У Фивершема было какое-то обязательство прийти на помощь Тренчу. Предположим, Фивершем изложил свои планы спасения и отважился отправиться в пустыню, чтобы самому стать посредником. Из этого следовало, что в Рамелтон отправили второе перо, и его послал Тренч.

Теперь Дюрранс смог связать майора Каслтона с Тренчем и Уиллоби. Удовлетворение Этни от смерти человека, которого она даже не знала, могло означать только то, что, будь он жив, у Фивершема было бы такое же обязательство и перед майором Каслтоном. Вероятно, в Леннон-хаус присылали и третье перо, и отправил его Каслтон.

Дюрранс задумался над решением загадки, и оно все больше и больше казалось ему правдоподобным. Один человек мог бы рассказать ему правду, но он отказался и несомненно по-прежнему откажется говорить. Но Дюрранс намеревался заручиться помощью этого человека, и с этой целью придется вкратце рассказать историю и не требовать никаких сведений.

— Да, — сказал он, — думаю, после моего следующего визита в Лондон я навещу лейтенанта Сатча.

Капитан Уиллоби слыл в своем клубе занудой. Он любил рассказывать бессмысленные истории о людях, с которыми не знаком ни один из слушателей. И его не смущало, что его не слушают, он всё равно рассказывал. Любые замечания он принимал с пустым и дружественным лицом; и, завернувшись в свои скучные мысли, продолжал длинный монолог. В курительной комнате или за ужином он подавлял разговор, как паровой ролик сокрушает дорогу. Он был совершенно невыносим. Банальные анекдоты перемежались афоризмами из книг, и все это подавалось с видом человека, пораженного собственным глубокомыслием. После достаточно долгого ожидания, у вас не хватало силы воли убежать, и приходилось погружаться в паутину полнейшей тупости. Однако незнакомые с ним ждали достаточно долго; остальные приятели по клубу при его появлении сразу поднимались и исчезали.

Так случалось, что через полчаса после входа в клуб он обычно оставался совершенно один в большом углу комнаты; но этот особый угол до момента его прихода был самым посещаемым. Ибо он имел обыкновение выбирать самую большую группу в качестве своей аудитории. Однажды днем ​​в начале октября он сидел так в одиночестве, когда официант подошел к нему и вручил карточку.