— Ты заберешь свое?

— Да.

— Ты знаешь, что с ним делать.

— Да. И без промедления.

Фивершем тщательно завернул остальные перья в уголок потрепанной джиббе и завязал.

— Тогда пожмем друг другу руки, — сказал он, а когда их руки сомкнулись, добавил: — Завтра утром мы разделимся.

— Разделимся? После года в Умдурмане и нескольких недель бегства? — воскликнул Тренч. — Но почему? Больше ты ничего не можешь сделать. Каслтон погиб. Ты хранишь его перо, но сам он мертв. Ты ничего не сможешь с этим поделать. Поезжай домой.

— Да, — ответил Фивершем, — но после тебя, уж точно не вместе с тобой. Поезжай в Асуан и Каир. В этих городах ты найдешь друзей. Но я с тобой не поеду.

Тренч немного помолчал. Он понял сомнения Фивершема и рассудил, что Фивершему будет легче, если Тренч сначала расскажет эту историю Этни Юстас, и без присутствия Фивершема.

— Должен признаться, никто не знает, отчего ты подал в отставку и почему мы послали перья. Мы никогда об этом не говорили. Мы так решили ради чести полка. Я страшно рад, что мы сохранили это в секрете, — сказал Тренч.

— Возможно, ты увидишься с Дюррансом, в таком случае передай ему от меня сообщение. Скажи, что в следующий раз, когда он попросит меня с ним повидаться, в Англии или Вади-Хальфе, я приму приглашение.

— Куда ты поедешь?

— В Вади-Хальфу, — сказал Фивершем, указывая на запад через плечо. — Я возьму с собой Абу Фатму и медленно и тихо пройду по Нилу. Другой араб поведет тебя в Асуан.

Ночь они провели в безопасности около колодца, а следующим утром разделились. Тренч уехал первым, и когда его верблюд поднялся на ноги, готовый уйти, полковник наклонился к Фивершему, подающему ему поводья.

— Рамелтон, так называется поместье? Я не забуду.

— Да, Рамелтон, — ответил Фивершем. — Черрез Лох-Суилли в Ратмаллан ходит паром. А оттуда нужно проехать двенадцать миль до Рамелтона. Но ты можешь её там не найти.

— Если не там, я найду её где-нибудь еще. Будь уверен, Фивершем, я найду её.

И Тренч тронулся, вместе с проводником-арабом. Не раз он оборачивался и видел, что Фивершем по-прежнему стоит у колодца, не раз ему хотелось остановиться и поехать обратно к этой одинокой фигуре, но он сдерживался и просто махал рукой, хотя даже на это прощание не получал ответа.

Фивершем уже и думать забыл о своем товарище по побегу. Этим утром подошли к концу шесть тяжких лет испытаний, но он почему-то ощущал не радость, а потерю и пустоту. Потому что шесть лет, несмотря на трудности и ошибки, эта миссия укрепляла его дух и поддерживала. Теперь ему казалось, будто жизнь стала пуста. Этни? Несомненно, она давно замужем. И он с горечью понял, какую непоправимую ошибку совершил шесть лет назад. Фивершем представил лондонскую квартиру с видом на тихие деревья и лужайки Сент-Джеймсского парка, услышал стук в дверь и взял телеграмму из рук слуги.

Наконец, он очнулся от воспоминаний. В конце концов, его задача еще не вполне выполнена. Остался его отец — сейчас он, должно быть, читает после завтрака «Таймс» на террасе Брод-плейс среди сосен Суррейских холмов. Нужно нанести отцу визит и отвезти четвертое перо в Рамелтон. А еще послать из Суакина телеграмму лейтенанту Сатчу.

Фивершем сел на верблюда и вместе с Абу Фатмой медленно поехал на запад, к Вади-Хальфе. Но чувство потери в тот день так его и не покинуло, как и гнев на собственную недальновидность, приведшую к краху. Он четко видел в мерцании воздуха над пустыней лесистые склоны Рамелтона. Со всей глубиной своего отчаяния Гарри Фивершем в тот день впервые усомнился в существовании «после».

Августовским утром того же года Гарри Фивершем проехал по мосту Леннон в Рамелтон. От палящего солнца Судана его лицо загорело, годы испытаний оставили свои следы; он незаметно подъехал по узкой улочке города. На вершине холма он повернул на широкую дорогу, которая спускалась в долины и поднималась на холмы, и вела по прямой к Леттеркенни. Он ехал довольно быстро в компании призраков.

Прошедшие годы постепенно улетучились из его мыслей во время путешествия по Египту и континенту. Теперь они стали призрачными. Он не мечтал бы и о вещах, которые могли произойти, если бы не одни серьезный изъян. Происходившее здесь, в этом маленьком ирландском городке, было слишком определенным. Здесь он испытал счастье, здесь перенес страдания; здесь его присутствие принесло удовольствие, и здесь он совершил самую ужасную ошибку. Он остановился напротив церкви, возвышающейся над дорогой по правую руку, и подумал, осталась ли Этни в Рамелтоне, жив ли старый Дермод и какой прием его ждет. Но Фивершем мгновенно очнулся, осознав, что сидит на лошади на пустой дороге в тишине августовского утра.

В бледной синеве над головой пели жаворонки; слева над лугом раздавался резкий крик коростеля; радостное кукареканье петуха слышалось из долины. Фивершем огляделся, быстро проехал вниз по склону и вверх. Он снова ехал в компании призраков — фантомами людей, с которыми он прогуливался по этой дороге, катался и смеялся, призраками старых мыслей и позабытых слов. Он подъехал к густой роще, сломанному забору, воротам без калитки. Оставив без внимания свидетельства запустения, он поехал через ворота по грязной и забытой дороге. В конце её он оказался на открытом пространстве перед разрушенным домом. Вид осыпающихся стен и комнат без крыши наконец полностью вывел его из задумчивости.

Он спешился и, привязав лошадь к ветке дерева, вбежал в дом и позвал хозяев. Никто не ответил. Он бегал от одной опустевшей комнаты к другой, спустился в сад, но никто не вышел ему навстречу. И по нестриженой траве на лужайке, заросшим клумбам он понял, что никто и не выйдет. Он снова сел на лошадь и рысью поскакал обратно. В Рамелтоне он остановился в гостинице, отдал лошадь конюху и заказал обед. Он спросил у хозяйки, стоявшей рядом:

— Значит, Леннон-хаус сгорел? Когда это случилось?

— Пять лет назад, — ответила хозяйка, — ровно пять лет назад, летом. — И без дальнейших приглашений она продолжила подробно рассказывать о пожаре и его причинах, о разорении семьи Юстас, пьянстве Бастейбла и смерти Дермода Юстаса в Гленалле. — Но мы надеемся, что дом восстановят. Вероятно, это произойдет, когда мисс Юстас выйдет замуж, — произнесла она голосом, предполагавшим, что у нее полно интересных сведений о браке мисс Юстас. 

Однако гость никак на это не отреагировал.

— И где теперь живет мисс Юстас?

— В Гленалле, — ответила она. — На полпути к Ратмаллану проселочная дорога ведет влево. Бедная горная деревушка эта Гленалла, и вообще не место для мисс Юстас. Может, вы захотите ее увидеть?

— Да. Буду рад, если вы прикажете привести мою лошадь к двери, — сказал мужчина и поднялся, чтобы положить конец разговору.

Однако от хозяйки не так легко было отделаться. Она встала у двери и заметила:

— Ну, это любопытно — это очень любопытно. Всего две недели назад один джентльмен, такой же черный от загара, как и вы, останавливался здесь на ночь по тому же самому делу. Он спросил адрес мисс Юстас и поехал в Гленаллу. Может быть, у вас к ней дело?

— Да, у меня есть дело к мисс Юстас, — обернулся незнакомец. — Не будете ли вы так любезны отдать распоряжения насчет моей лошади?

В ожидании лошади он пролистал гостиничную книгу и увидел в конце июля имя полковника Тренча.

— Вы сегодня вернетесь? — спросила хозяйка, когда он сел на лошадь.

— Нет, — ответил он, — я больше не собираюсь приезжать в Рамелтон.

И он поехал по холму, и еще раз в этот день пересек мост Леннон. Проехал четыре мили, он приблизился к проселочной дороге напротив небольшой бухты фьорда и, свернув на нее, миновал несколько белых коттеджей, стоящих в пурпурной впадине между холмами. Около пяти часов он добрался до растянутой в длину деревни. Она казалась тихой и опустевшей, и построенной без всякого плана. Несколько домиков стояли вместе, затем тянулись поля, за которыми виднелся небольшой лесок и дом, стоящий на отшибе. За домом виднелся спуск прямо к воде бухты, сияющей на солнце, над ней парили белые чайки. Миновав поле, он подошел к стоящей на ветру маленькой серой церкви на крошечном плато. Тропа из белых ракушек вела от двери церкви к деревянным воротам. Когда он поравнялся с воротами, залаяла колли.