Здесь вырастают — медленнее, чем на Западе — новые социальные связи и новые экономические единицы. Поместный (сеньориальный) строй и рента феодального типа пробивают себе дорогу. Граждане империи перестают ощущать себя горожанами, патриотами «своей» Солуни или «своей» Никомидии — они ищут и создают иные формы социальной общности. Вместе со всей городской жизнью сходят на нет и античные культурные организации: театры, библиотеки, высшие учебные заведения, бани, что служили в римских городах своеобразными клубами. Изменяется планировка поселений, характер общественных зданий, даже моды и прически преобразуются.
Культурный разрыв с античностью резче бросается в глаза, чем социальный. Становление Ромейской империи хронологически совпадает с победой христианства, которое создало новую систему ценностей, новые эстетические идеалы и новую мифологию.
Средневековое европейское мировоззрение родилось как отрицание античной системы взглядов. Христианство, зародившееся в недрах античного общества как религиозно-этический протест против созданных древним миром общественных ценностей, сделалось в Римской империи на протяжении IV в. господствующей идеологической системой, определявшей главнейшие формы представлений человека о мире, Боге и самом себе. Оно было приспособлено к потребностям господствующего класса, стало в дальнейшем санкцией феодального государства, но оно не отказалось от бунтарского языка своих основателей, сочинения которых — правда, после тщательного отбора и отсева — составили «Новый Завет», священное для христианина собрание книг. Это противоречивое двуединство протестующей фразеологии и примиряющей функциональной роли на долгое время составило свойство христианского мировоззрения: не только официальная пропаганда питалась его идеями, но также ересь, протестующая против официальной пропаганды; средневековое художественное творчество, пронизанное христианским «языком», могло выражать не только стремления царей и сеньоров (что так было, в том нет ни малейшего сомнения), но и чаянья «маленького человека», которому так неуютно жилось в обществе, направляемом царями и сеньорами. Противоречивое двуединство христианства всегда приходится иметь в виду, когда мы обращаемся к обществу Средневековья.
Можно ли попытаться выразить в общем виде мировоззренческое различие античного и средневекового мира? Конечно, всякая попытка такого масштаба останется условной и абстрактной, и всегда можно будет указать на те или иные факты, не совпадающие с общей схемой. Античное мировоззрение или средневековое мировоззрение — это настолько широкие понятия, что в их пределах всегда можно обнаружить переходные слои, взаимосближающиеся элементы, всегда можно выявить античных предшественников Средневековья и античные традиции в Средневековье.
Но если говорить о том, что само христианство прежде всего отвергало в античности, то это может быть сведено к представлению о человеке как существе, живущем «общественной» (по античной фразеологии) или «внешней» (по фразеологии христианской) жизнью. Если выразиться максимально обобщенно, античность исходила из того, что человек живет ради деятельности и успех в этой «внешней» деятельности есть мерило человеческого счастья. Деятельность мыслится как общественная, предназначенная к благу отечества, которое понимается то как родной полис, то как средиземноморская империя. В этой деятельности человеку нужны как физические доблести (отвага и сила воина), так и умственные достоинства (знания, хитроумие, проницательность, красноречие), и гармоническое единство того и другого выступает в качестве этического и художественного идеала. Честь понимается как верность отечеству и отеческим установлениям, она как бы ограничена территориальными рамками, и то, что недопустимо по отношению к соотечественнику, отнюдь не является предосудительным, если направлено против «чужака».
Боги античности последовательно антропоморфны, они словно отличаются от людей только количественной меркой. Они сильнее, подвижнее, более того — они бессмертны, но их существование подчинено тем же с страстям и влечениям, как и человеческое бытие.
Христианство выдвинуло идею «внутреннего» человека — человека, обращенного в себя, в свой внутренний мир. Когда мы говорим «выдвинуло», мы отдаем себе отчет в условности, более того, в неточности этой формулировки — легко можно найти в античных философских исканиях сходную идею. Христианство не создало, но скорее сделало эту идею массовой, придало ей всеобщность, превратило ее в официальную программу на столетия.
Причиной такого идеологического поворота была гипертрофия «деятельности» и гипертрофия «общественности», обнаружившиеся в момент расцвета античного общества. Накопление богатств, созданных работавшими в латифундиях рабами или присвоенных в результате завоевательных войн, стало целью «деятельности» рабовладельческой верхушки. Приобретение «сокровищ» — денег, рабов, земель, украшений, — казалось, оправдывало все: доносы, проскрипции, коррупцию, насилия. Успех, мудрость, сила — все это окрасилось сугубо индивидуалистическими чертами, и римлянин конца республики по сути дела утратил ту органическую связь с гражданской общиной, которая составляла цель и содержание его деятельности.
А вместе с тем отечество, или лучше сказать государство, отчетливо обнаружило свой отрыв от общества. Оно перестало быть аппаратом насилия над инородными элементами — рабами, иноплеменниками, неполноправными поселенцами, — но превратилось, наподобие восточных монархий, в орган ничтожного меньшинства, противостоящий массе населения. Его символизировало теперь не народное собрание (каким бы аристократическим в своей сущности ни было народное собрание Рима) и даже не сенат, но окруженный общеобязательным поклонением «божественный» император.
Христианство было детищем своей эпохи. У своей эпохи взяло оно индивидуализм и космополитизм — главные принципы средиземноморского мира I в. н. э. Оно столь же далеко от античного партикуляризма, как и официальная программа Римской империи. Но приняв индивидуализм и космополитизм, христианство словно вывернуло наизнанку эти римские общественно-политические идеалы: оно направило их вместо внешней «деятельности» во внутренний мир человека.
Человек в христианском мировоззрении индивидуалистичен, но этот его индивидуализм должен быть обращен не на земной успех, а на внутреннее самоусовершенствование, на подготовку к Царству Небесному, на ожидание Бога. Христианин отвергает все традиционные связи — этнические, социальные, политические, — он гражданин вселенной, но его вселенная возглавляется не правящим в Риме «божественным» императором, а единым, всеблагим, совершенным Богом, чуждым человеческих страстей и потому бесконечно далеким от политеистических и пластичных божеств эллинского Олимпа.
Полемически отвергая земную «деятельность», христианство искало свои идеалы в иллюзии загробного бытия. Смерть была объявлена рождением в вечность, началом истинно счастливого существования. Земные успехи и земные невзгоды равно считались ничтожными. Вместо служения обществу и его средоточию — императорской власти — жизненной задачей оказывалось бегство от общества, уход в свой внутренний мир, реально подкрепляемый подчас уходом в пустыню.
Сформулированная на религиозном языке программа раннего христианства была, повторим еще раз, отвержением основных ценностей античного рабовладельческого мира. Начав с отвержения античной «деятельности» и «общественности», раннее христианство обрушилось и на античную культуру, и на античное понимание брака и любви. Этические и художественные ценности должны были быть также построены заново, на совершенно иной основе.
В начале IV столетия христианство получило, как известно, признание Римской империи и вслед за тем сделалось государственной религией. На протяжении всего Средневековья христианство выступает в качестве монопольной системы взглядов, защищаемой и поддерживаемой рядом специальных учреждений.
Восторжествовавшее христианство по самому своему существу было отлично от раннего христианства; его функцией стало освящение, санкция существующего общественного строя, тогда как в основе раннего христианства лежал протест. Победившая Церковь влилась в ряды господствующего класса, тогда как в первые века своего существования христианство находилось в оппозиции к социальным верхам империи.