- Мудрое решение! - "одобрял" Труба. - Никаких исключений! Это вы правильно говорите. А спектакль надо ставить поскорей, а то как бы эти архаровцы не испортили нам всю музыку.

- Что? - уставился на Трубу Потяжкин опять помутневшими глазами. - Ха!.. Я их в Припекине собственной рукой вешать буду.

И опять у Артемки защемило в сердце: сквозь пьяную муть этих глаз на мгновение будто проглянула злобная настороженность.

- Какое Припекино! - пробормотал Труба. - Под Щербиновкой они нас захватили.

- А Припекино сожгу! Дотла! - продолжал Потяжкин, не обращая внимания на слова Трубы. - В золу превращу!..

В полночь, уже сильно пьяный, он потащил Трубу и Артемку в другой конец города к полковнику Запорожцеву.

У Запорожцева, тучного человека с красным, будто обваренным, лицом и маленькими черными глазками, похожими на арбузные семечки, сидела за столом пьяная компания из офицеров и сильно накрашенных женщин. Говорили все вместе, стучали ложками по тарелке, призывая к вниманию, и никто никого не слушал. При появлении Потяжкина с двумя "штафирками" галдеж на минуту смолк.

- Гос...господа!.. - сказал Потяжкин, пошатываясь и запинаясь. Поз...позвольте вам представить: артисты им...императорского театра оперы и балета Матвей Тру...Трубадуров и Артемий За....Зажигалкин. Здорово, канальи, из...изображают. Ма... Матвей, ну-ка, рявкни!..

И до утра Артемка с Трубой пели, декламировали и даже изображали умирающих лебедей.

Утром я уже был в Крепточевке. В условленном месте - на базаре, у задней стены казармы, - поставил свой лоток с махоркой и принялся торговать. Время шло, махорки оставалось уже на самом донышке, а Артемка не появлялся. Меня все больше охватывала тревога. Какие только мысли не приходили в голову! И вот, когда я сметал со дна лотка последние крошки, сзади кто-то тронул меня за рукав. Я обернулся. Передо мной стоял Артемка. Лицо его было бледное, помятое, глаза красные, воспаленные.

- Ох, - сказал он, - голова разламывается. Всю ночь, проклятые, поили. Он нагнулся к лотку и зашептал: - Здесь дознались, что наши в Припекине. Готовятся наступать с двух сторон... Ждут какую-то часть.

- Когда? Когда наступать? - заволновался я.

- Еще точно не знаю. А у нас что? - Артемка выпрямился и принялся рыться в карманах. - Сбавь бумажку! - сказал он громко.

- Не хочешь, не бери, - так же громко ответил я, а шепотом добавил: Завтра командир собирает молодежь. Будем выбирать председателя.

- Эх, а я тут! - забыв о конспирации, воскликнул Артемка. Но спохватился и зашептал: - Ты и мой голос засчитай, слышишь? За Таню.

Я спрятал деньги и поспешил домой.

ПЕРВОЕ СОБРАНИЕ

Пешком я шел не больше семи верст. Меня так и подмывало броситься бежать, но я сдерживал себя, чтоб не вызвать подозрения. Побежал только тогда, когда с пригорка увидел в ложбине две хаты, окруженные высокими тополями. Это был хутор Сигиды, в котором хозяйничал брат одного из наших партизан. Заметив меня, он тотчас пошел в сарай, вывел оттуда двух взнузданных лошадей и тихонько свистнул. Из кукурузы вылез Ванюшка. Запыленный, в синей выцветшей рубашке, без пояса, босой, он походил на деревенского парня. Мы переглянулись, вскочили на лошадей и помчались по жнивью напрямик к Припекину.

- Видел? - крикнул Ванюшка на скаку.

- Видел, - ответил я.

- Живы?

- Живы.

- Действуют?

- Ого!..

Командира мы нашли в амбаре. Там уже шло собрание молодежи. За столом, покрытым кумачом, стояла Таня. Вид у нее был торжественный и насмерть перепуганный: шутка ли, председательствовать впервые в жизни!

Я подошел к командиру, силясь казаться спокойным Видно, удавалось мне это плохо: командир взглянул, и в глазах его появилось то жесткое выражение, с каким он обыкновенно выслушивал неприятные вести.

Мы вышли на улицу.

- Ну? - коротко спросил командир.

И пока я докладывал, он сердито сдвигал брови.

- Вот как! С двух сторон! - со злой усмешкой проговорил он. - Ну, это еще как удастся.

- Вот именно, - поддакнул я, сам удивляясь, куда вдруг исчезла моя тревога.

- А как он выгляди г, Артемка? Бодро?

- Ничего, - затрудняясь ответить точно, сказал я. - Серьезный он был какой-то. - И, вспомнив, добавил: - Он просил засчитать его голос за Таню.

- За Таню? - Командир подумал. - Да, она девушка достойная. Пока ее выбрали председателем собрания, а там и председателем союза выберем. Ну, пойдем. Кончится собрание, приходи ко мне. И Таню прихвати.

Мы вернулись в амбар. Вздрагивающим от волнения голосом Таня читала заявления, а собрание поднимало. руки и дружно голосовало.

Заявления были самые разнообразные:

"Я, Петр Кучеренко, буду жить и бороться, как учит товарищ Ленин, чтоб никогда больше не вернулись на наши трудовые шахты прежние хозяева-тунеядцы".

"Я, Денис Васильевич Шило, восемнадцати лет, из откатчиков, вступаю в союз рабочей молодежи и обещаю дойти с товарищами до самого коммунизма".

"Нет у меня ни отца, ни матери, из сиротскою дома я. Пусть же отцом моим будет товарищ Ленин, матерью - партия, а братьями и сестрами, - вы, дорогие говарищи. Семен Безродный, а за него, неграмотного, расписался Иван Брындин".

Не всех сразу принимали. Иного сначала отругивали, что не чистит винтовку или курит в дозоре. Досталось и Ванюшке Брындину. Ему даже поставили условие: чтоб перестал ругаться по всякому поводу.

Когда с заявлениями было покончено, командир сказал:

- А как насчет Артема Загоруйко? Он сейчас выполняет важное задание.

- Принять заглазно! - ответило собрание. Командир лукаво улыбнулся:

- А я думал, может, возражать кто будет, так на этот случай приготовился рассказать, как Артемка от тюрьмы меня однажды спас.

- Ой, Дмитрий Дмитриевич, - хлопнула Таня в ладоши и даже порозовела вся, - расскажите! Это так интересно!

- Расскажите!.. Расскажите!.. - поддержали ее ребята.

- Ну, если народ требует, расскажу.

Конечно, это была известная уже мне история, как Артемка спрятал нелегальные книги, только командир воспользовался случаем и заодно рассказал, как боролась партия с царизмом и как повела она за собой трудовой народ.

ВАЖНОЕ ЗАДАНИЕ

После собрания командир пошел на квартиру. Пока он советовался там с партийцами, мы с Таней сидели под окнами на скамье и разговаривали.

- Ты ж не забудь сказать Артемке, - в третий раз напоминала Таня, - что я его билет раньше всех подпишу.

- Не забуду

- А что он больше всего любит, ты не знаешь?

- Театр он здорово любит.

- Это само собой. А покушать что он любит?

- Покушать? А кто его знает!

- Как же ты не знаешь? А еще вместе росли.

- В детстве он воблу сушеную любил со свежими огурцами.

- Вобла что! Я ему пирог с яблоками испеку.

Я почему-то рассердился и сказал, что Таня, как председатель нашего союза, должна теперь думать не о пироге с яблоками, хотя бы и для Артемки, а о союзе я вообще о более серьезных вещах.

Тут Дукачев высунулся в окно и позвал нас к командиру.

Комната, которую занимал командир с Дукачевым, была раньше кабинетом управляющего рудником. Стены ее оклеены такими обоями, что сразу и не разберешь, бумага то или бронза. На стенах висели какие то дипломы и патенты, разрисованные золотыми гербами и медалями, а на одной стене даже сохранилось темное овальное пятно - след от царского портрета. Но командиру с Дукачевым все это было безразлично, и они прикрепили какие-то свои карты прямо на патенты и дипломы.

- Таня, - сказал командир, когда мы сели перед ним на скамейку и для приличия положили себе на колени руки ладонями книзу, - теперь ты руководитель всего нашего союза социалистической молодежи. У тебя очень важные обязанности. Слушай и ты, Костя. Жалко, Артемки нет, но с ним мы поговорим отдельно. Прежде всего вы должны... - Командир встал и прошелся по комнате. - Да, - сказал он самому себе и опять обратился к нам: - Прежде всего вы должны учесть всех неграмотных своих товарищей и за короткое время научить их писать и читать.