Ванюшка нехотя полез с коня:

- Дослужился - к актерам в поводыри... Я взобрался на поджарую Ласточку, и мы поскакали. Миновали посты, обогнули высокий черный конус террикона1 с висевшей над самой вершиной вагонеткой (в ней сидел, никому не видимый, наш наблюдатель) и въехали в бурую от пыли улицу. Тут только придержали коней и поехали шагом. Я спросил:

- А что, правду говорят, будто поблизости где-то негр работал забойщиком?

- Ну, правду, - просто ответил Дукачев. - Чего ж тут особенного?

- Да так это я... А случайно не знаете, как его звали?

- Негра? Джимом звали. Джим Никсон, А что?

- Джи-имом... - разочарованно протянул я и больше уже ни о чем не спрашивал.

ВИНТОВКА

Домики поселка Припекино скучились вокруг шахты, которую когда-то разрабатывали французские акционеры. Шахта бездействовала и поэтому не привлекала к себе внимания белых. Наш отряд и разместился здесь. Недалеко от поселка начинались глубокие овраги, дальше шумел камыш, а еще дальше темной зубчатой стеной тянулся лес. Все это было тоже на руку отряду: если мы не хотели принять неравный бой, то быстро оставляли поселок и исчезали в оврагах или в лесу.

Командир помещался во втором этаже серого угрюмого здания, где раньше была контора. Увидя меня из окна, он покачал головой Я быстро взбежал по ступенькам и раскрыл дверь. Командир стоял у стола, коренастый, с седыми висками, в потертой кожаной тужурке.

- Почему опоздал? - поднял он на меня свои темные спокойные глаза.

Я объяснил.

- Много в Щербиновке офицеров?

- А там одни офицеры да юнкера. Да еще кадеты. Это ж не казаки, это, кажется, дроздовцы. Оружия у них много. Я так понял, что они скоро из Щербиновки уйдут догонять своих.

- Да.. - раздумчиво сказал командир, - оружия у них должно быть много. Ну, отдыхай пока.

- Дмитрий Дмитриевич, - сказал я, считая, что служебный разговор уже окончен и командира можно называть по имени-отчеству, - вам до революции не приходилось распространять книжки? Те вот, недозволенные?

- Приходилось. Все мы распространяли. А что?

- Так... Может, и до самого моря пробирались?

- Пробирался и до самого моря. Да в чем дело?

- Это я просто так. А можно к вам привести своего Друга?

Я рассказал о встрече с Артемкой, не называя его по имени.

Командир подумал.

- Приведи на митинг, там и поговорю с ним. Сегодня к нам еще семнадцать шахтеров прибыло.

Я спустился вниз и пошел встречать Артемку.

В каждом дворе курился очажок, и от курного угля во всем поселке пахло, как в кузнице. Походной кухни в нашем отряде еще не было, люди обслуживали сами себя: кто пек в золе картошку, кто варил в котелке кулеш, кто кипятил чайник. Партизаны сидели на завалинках, лежали в тени под деревьями, группами расхаживали по улицам. На одних были солдатские гимнастерки и башмаки с желтыми обмотками, на других - обыкновенные пиджаки, и только перекинутые через плечо винтовки показывали, что это народ военный.

Выйдя за околицу, я тотчас увидел вдали знакомые три фигуры. Над степью дрожало марево, и мне казалось, что они бредут по колено в воде. Я побежал им навстречу.

- Принимай приятелей, - дружелюбно кивнул Ванюшка. Видимо, по дороге он успел с ними и познакомиться и сойтись. - Ничего, народ занятный. Только в военном деле ни бум-бум не смыслят. - Ванюшка покрутил головой. - Я спрашиваю: "Что такое ложа?". А этот вот, длинный, отвечает: "Ложа - это место такое в театре, для публики". Вот как он про винтовку понимает, - Ничего, - без обиды сказал Артемка, - научимся. Все четверо - Труба, Артемка, Ванюшка и я расположились в деревянном сарайчике с продранной крышей]. Через крышу виден был голубой кусок неба, и все время доносился шелест липы, протянувшей над нашей "квартирой" свои ветки.

Труба оказался отличным поваром: из горсти пшена, кусочка старого сала и пучка укропа он сварил такую вкусную, ароматную кашу, что Ванюшка выскреб из котелка все до последней крупинки да еще и ложку облизал. После обеда Труба растянулся на полу с явным намерением поспать. Заметив это, Ванюшка принял строгий вид:

- Ты что? Военного дела не знаешь, а под голову мешок? Я вижу, ты спать горазд.

Он взял прислоненную к стене винтовку и принялся разбирать ее:

- Во, гляди да запоминай. Это вот ствол. Чему он служит? Он служит для направления полета пули, понял? Ну, повтори.

Труба добросовестно повторял. Иногда он брал часть винтовки и слегка подбрасывал на ладони, будто вся сила магазинной коробки или ствольной накладки заключалась в их весе.

Артемка сидел тут же и беззвучно шевелил губами. Разобранные части в беспорядке валялись на полу.

- А теперь смотри, как я ее собирать буду, - сказал Ванюшка, щеголяя своим умением обращаться с оружием

Собрав винтовку, он опять ее разобрал.

- Дай-ка я попробую! - вскочил Артемка. Он надел боевую пружину на ударник и вложил то и другое в канал стебля затвора.

- Э-э.. - сказал Ванюшка, - ты раньше знал.

- Не знал я! - мотнул Артемка головой. Азарт перекинулся к Трубе.

- Дай! - гаркнул он, когда винтовка была собрана, и не взял, а выхватил ее из рук Артемки. - Считай до пяти тысяч. Покуда будешь считать, я ее разберу и опять соберу.

Но тут где-то заиграл рожок, и по этому сигналу потянулись мимо нашего сарайчика люди. Пошли и мы.

"ВАНЬКА ЖУКОВ"

Митинг назначили в просторном амбаре. Вместо скамей здесь, как в школе, стояли ученические парты Люди с трудом просовывались на их сиденья, кряхтели и ругались. Впрочем, большинство предпочло рассесться прямо на полу, вокруг огромного деревянного ящика, опрокинутого дном вверх. Ящик предназначался для ораторов. На дворе еще было светло, но в амбаре уже зажгли лампу, и она тихонько покачивалась над ящиком. Ближе других к нему пододвинулись шахтеры, которые прибыли только сегодня Их сосредоточенные лица, темные от въевшейся в кожу угольной пыли, казались при красноватом свете лампы бронзовыми.

Артемка стоял среди шахтеров и с любопытством разглядывал ящик и лампу не напоминало ли ему это театральные подмостки?

Говор вдруг стих, люди расступились, и к "трибуне" прошли командир и Дукачев,

- Он! - радостно крикнул Артемка и рванулся к командиру.

- Подожди! - схватил я его за руку. - Успеешь.

Дукачев ступил на заскрипевший под ним ящик и предложил избрать президиум.

Митинг начался. Одни, как сам Дукачев, высказывались складно и зажигательно, другие робели и путались в словах, но все говорили искренне, душевно.

Слово взял командир. Начал он тихо и так просто, будто не на митинге выступал, а в комнате со своими домашними разговаривал.

- Вот и еще прибыло пополнение, - сказал он. - Писем мы им не писали, гонцов за ними не слали - сами пришли. Услышали, что взялись тут шахтеры за оружие, и пришли. Не хотят опять лезть в ярмо, а пуще не хотят позорной, подлой судьбы для России.

Он помолчал, как бы вспоминая, и укоризненно покачал головой:

- Проходила тут мимо целая рота офицеров. Сверкают погонами и поют. Да не просто поют, по-солдатски, а с чувством: "Смело мы в бой пойдем за Русь святую и как один прольем кровь молодую". И вот подумал я тогда: "Против кого ж они идут в бой и за какую такую святую Русь собираются кровь проливать?" Возьмем, к примеру, Донбасс. И земля эта спокон веку наша, и народ наш. А, бывало, на какой рудник или завод ни придешь наниматься, всюду хозяевами иностранцы сидят: англичане, французы, бельгийцы, немцы, разные там Юзы, Крузы, Болье, Гарриманы. У себя, в Англии да Франции, они ставили на заводах самые лучшие машины, а сюда одно старье вывозили: зачем тратить стерлинги да франки на дорогое оборудование, когда с помощью царских чиновников и полиции здесь можно выжимать из народа кровь и пот за гроши! Так вот за какую "святую" Русь пошли в бой против народа белогвардейцы всех мастей. За Русь с английскими да немецкими хозяевами, за Русь отсталую и беспомощную. Ну, а за что мы идем в бой? За какую Русь проливает кровь наш трудовой народ?