Перед поездкой я был у Пашки. Пашка сейчас мент, работает в уголовке. Говорит, что жить спокойно не может и скоро блатные за борзость его прибьют. Пашка четкий мужик, и я, наверное, пойду в их ОМОН. Правильно говорит Пашка: всю сволоту надо стрелять, чтобы не мы их, а они нас боялись. По-хорошему они все равно не понимают.
Мы пили водку, вспоминали ребят и смотрели фотографии. На них был и Валерка. Каждый раз у меня кололо сердце, и молоточек постукивал в локоть...
Кто поймет, что значил для меня Валерка? Он просто был, и этим все сказано. Все писаки, которые мазюкают про Афган, - козлы! Что они о нем знают? Что они понимают в этом? А все в душу лезут! "Последний глоток воды товарищу! Последний сухарь - тоже ему!" С-с-сучары! Ни черта они не видели! Разве они брали караваны? Разве они были на облетах? Разве они ползали по горкам? Разве это их мочили душары в узком ущелье Спиндак, где погиб Ким? Козлы!
Вот Высоцкий - мужик. Когда слышу его песню, где один парень просит другого покурить, - плачу. Я тоже не мог поверить, что Валерку убили. Все время думал, что он где-то рядом стоит. Оборачиваюсь, а его нигде нет. Но чувство такое, что он близко-близко, только я его не вижу. А эти? Писаки? Никогда они не поймут наших отношений. Для этого под смертью надо ходить. Долго, очень долго.
Я вздрагиваю. Слышен шум шагов. Я делаю резкие движения руками. Сжимаю, разжимаю пальцы. Напрягаю и расслабляю мышцы ног. Я готов! Я вижу его и знаю, что надо делать. Он идет, насвистывает и руки держит в карманах. Это хорошо. Меньше возни. Я выхожу на тротуар.
Даже ночью вижу, как он побледнел. Но крикнуть он не успевает. Я вырубаю его, вскидываю на плечи и иду за гаражи.
Через час с небольшим все было кончено. Я ослаблял петлю. Затем все начиналось сначала. В конце концов я его задушил. Нить врезалась в кожу медленно. Он хрипел. Потом хлынула потоком кровь: из носа, рта, ушей. Хрустнули кости в шее. Конец.
Я повернул в обратный путь. Я шел и думал - заметут меня или нет. Отсчитывал время назад. Запросы посылал под другими именем и на совершенно левый адрес. Удавку забрал. Афган никто не вспомнит. Причем здесь он? Даже если эта дуреха что-то знает - она ничего говорить не будет. Она не малолетка и прекрасно понимает, что мы шутить не станем. Впрочем, ментам и без нас дел хватает.
Пашка рассказывал интересную вещь. Оказывается, их шеф по пьянке раскололся про дела, которые начались в конце пятидесятых и шли все шестидесятые годы. Тогда сыскари ничего в толк взять не могли. Людей вокруг убивали грамотно, но как-то бестолково. Деньги не брали, вещи тоже. Уголовка с ног сбилась. А потом менты поняли одну вещь. Все покойники - бывшие фронтовики. Кто-то из них книжонку выпустил, а кто-то по радио стал выступать: рассказывать народу, как он героически в атаку ходил. Вот свои мужички их и вычисляли. Видно, тогда, на той войне, тоже дела крутые были.
Уголовка такие убийства почти никогда не раскрывала.
Я понимаю, почему. Потяни мужиков - и они такое бы про некоторых героев рассказали, что им бы памятники сразу снесли. У нас тоже есть такие. Но пусть их другие отлавливают. Я свое дело сделал. И я спокоен. Тот червяк, который грыз меня все это время изнутри, подох вместе с этим.
Утро. День обещает быть ярким, солнечным и теплым. На вокзале не протолкнуться. Я сажусь в пригородную электричку. В ней доберусь до другого города. А оттуда рвану на поезде домой. Конечно, отсюда можно и напрямую. Но я - не дурак.