Когда шумиха вокруг меня улеглась и все разъехались — то, что Боркью Лорксон отправился не к себе домой, а в участок с последующим заключением, приятно грело душу, — мы с Иво остались вдвоем. По его лицу я догадалась: он ждет рассказа. И я не заставила Иво вытаскивать этот рассказ клещами. Я поведала ему и о разговоре в саду, и о визите Боркью, о его угрозах, о его… действиях и о том, как неожиданно я обрела свой голос.

— Да, — задумчиво произнес Иво, — выходит, мистер Колчет все-таки был прав… Тебе нужна была вторая большая встряска, чтобы вновь обрести дар речи… А что касается Алисии… ты не поверишь, Русалочка. Я догадался. Меня как будто током пронзило, когда мы смотрели кареты… Я почувствовал неладное, почувствовал, что Боркью неспроста отказался ехать с нами. Я плюнул на ее удивление, на ее гнев и помчался к тебе. Просто почувствовал… Знаешь, таким наивным мог быть только я. Ведь я знал, что она изменяет мне, понимал, что не любит меня… Но я был уверен, что семья Отис богата и у Алисии нет корыстного интереса в нашем браке… Хотя, конечно, предположить такого я не мог… И, если бы не ты, вся моя жизнь могла бы разбиться вдребезги, как выброшенная бутылка… Спасибо тебе, Русалочка…

— Я просто оказалась в нужном месте и в нужное время, — смущенно ответила я. — Так что не стоит благодарности. Это вам с Корби спасибо. Если бы не вы, Боркью Лорксон… получил бы свое… — Я вздрогнула от страха и отвращения.

Но Иво не позволил страху обосноваться в моей душе. Он придвинулся ко мне и ласково обнял меня за плечи. Я доверчиво, как маленький ребенок, прижалась к нему, Рядом с этим мужчиной я чувствовала себя спокойно и уверенно. В его объятиях страх сжимался, разбивался, оставляя в душе лишь мелкие осколки. Пропадала дрожь, стихала боль воспоминаний. И даже мысли о будущем, неопределенном будущем, оставляли меня. Наверное, только с ним я жила. Жила по-настоящему, упиваясь так неожиданно распахнувшейся книгой радости. Жила, дышала, чувствовала счастливое биение своего сердца и понимала: вот она, любовь… Вот оно, то единственное чувство, без которого жизнь — это вечный разговор с Тишиной и танцы над бездной…

— Девочка моя, — ласково шептал мне Иво, — моя маленькая Русалочка… Какая же ты все-таки сильная…

Сейчас я вспоминаю только этот момент, снова и снова погружаясь в него, как в ласковые волны моря. Может быть, Иво не любит меня, но этого воспоминания мне хватит на долгие-долгие годы одиночества. И с ним мое одиночество не будет таким пугающе безысходным… Кто знает?

Шестнадцатое июня…Мои страхи, касающиеся того, что я привлекала Иво только как «немой собеседник» окончательно улетучились. После того как я обрела голос, мы стали общаться еще больше и теснее, хотя, по-моему, теснее уже некуда. Теперь, когда из его жизни исчезла Алисия, львиную долю своего времени Иво посвящает долгим беседам со мной.

Мы говорим обо всем, о чем только могут говорить люди: о жизни, о ее цели, о нашем прошлом… Правда, что касается прошлого, я по-прежнему не рассказала Иво. И хотя теперь я сознаю, что мне стало бы легче, сделай я это, я не могу найти в себе сил, подобрать слова…

Меня даже не пугает то, что Иво не любит меня. Достаточно того, что я по-прежнему рядом с ним. Не без содействия мистера Колчета, разумеется. Старый пройдоха нашел тысячу причин, по которым я должна еще задержаться в поместье, а Иво горячо поддержал его, настоятельно потребовал, чтобы я осталась… Так вот, меня не пугает то, что Иво видит во мне лишь друга. Я ведь чувствую его прикосновения, слышу его голос, вижу его улыбку… И даже имею счастье говорить с ним… Может быть это — эйфория, может быть это временно. Но сейчас… Сейчас мне достаточно этого, и я не требую большего. Я, как цветок, впитываю в себя серебряные капли росы, — его внимание…

Кстати, в поместье мы уже не одни. Во-первых, на следующий день вернулась Ампаро, которая сокрушалась и рвала на себе волосы, причитая:

— Зачем же я оставила бедную девочку! Если бы я только знала! Как же я не почувствовала!

Список упреков Ампаро, высказанных самой себе, можно продолжать до бесконечности. Но мы быстро успокоили впечатлительную испанку, объяснив, что со мной ничего не случилось, кроме, разумеется, вновь обретенного дара речи.

Во-вторых, вчера к Иво приехал отец, Джошуа Видхэм. Как будто почувствовал, что в жизни сына произошли серьезные перемены. Мне очень понравился этот мужчина: статный, немного хмурый, но очень красивый своеобразной угрюмо-грустной красотой. Угрюмость Джошуа оказалась только внешней. В общении этот человек был легким и понимающим. Внимательный и остроумный собеседник, настоящий джентльмен в общении с дамами — и не только его круга, — он произвел на меня в высшей степени приятное впечатление. Напишу проще: от Джошуа Видхэма я пребывала в полном восторге. В таком, что Иво начал даже ревновать меня к отцу. Разумеется, в шутку…

К моему удивлению, Джошуа облегченно вздохнул, узнав о том, что его сын расторгнул помолвку с Алисией Отис. Несмотря на то, что газеты осветили эту новость со всех сторон. Особенно непривлекательно в этом свете выглядела я: «Неизвестная соперница Алисии Отис», «Самозванка из Кентербери», «Нищенка рядом с принцем»… Но Видхэма-старшего это почему-то не беспокоило.

— Я не читаю газет, — объяснил он нам с Иво. — И, честно говоря, мне наплевать на то, что в них пишут. Я знаю, что у меня хороший и воспитанный сын, которым гордился бы любой отец. Я сам его воспитал… А что касается Алисии Отис, — нахмурился он точь-в-точь как Иво, — я с самого начала знал, что этот брак не принесет ему счастья… Знаешь, Иво, слишком уж она похожа на покойную Элизу, мир ее праху… Та же холодность, заносчивость, зависимость от светского мнения… Я-то не разглядел, а вот ты… Ты, слава богу, оказался мудрее меня…

В тот момент я подумала, что Иво был прав в своем желании скрыть от отца правду о младшем Видхэме. Джошуа и так разочаровался в браке, в бывшей жене, так зачем делать ему еще больнее… Однако то, что Джошуа Видхэм сказал после, заставило меня подавиться «эг-ногом», который я посасывала через трубочку.

— Знаешь, сын… — Джошуа положил ладонь на руку Иво. — Я хотел поделиться с тобой одним семейным секретом… Поскольку Дона твоя… твой друг… я могу говорить при ней? — Иво кивнул. Его озадачили слова отца, и, очевидно, он, так же как и я, ломал голову над тем, какой еще «семейный секрет» оставила после себя Элиза Видхэм. — Дело в том, что твой брат… Твой младший брат… был вовсе не моим сыном. Элиза изменяла мне, и отцом этого ребенка был ее любовник…

Я услышала, как облегченно выдохнул Иво, и увидела, как посветлело его лицо.

— Да, папа, я знаю, — ответил он отцу. — Я не стал рассказывать об этом тебе… Мы с Доной нашли дневник Элизы. Она писала об этом…

— Дневник Элизы… — пробормотал Джошуа. — Да, наверное, это интересно. Но я, честно говоря, не хотел бы его читать…

Я вздрогнула, вспомнив лицо женщины в зеркале. Иво заметил это.

— Что-то не так? — спросил он.

Говорить или нет? В конце концов, если эти люди не устыдились обсуждать при мне семейные секреты, я могла им доверять. И не бояться выглядеть сумасшедшей…

— Тогда в зеркале, — нерешительно начала я, — я увидела женское лицо, ужасное, искаженное гневом. Именно поэтому я упала в обморок… Но, думаю, это были галлюцинации. Я слишком сильно волновалась…

Глаза Джошуа блеснули.

— Дона, вы имеете в виду зеркало в старом доме? В еедоме? С рамой в виде львиных голов, выглядывающих из волн? — Я кивнула. — Не знаю, галлюцинации ли это, но… Как-то раз, уже после смерти Элизы, я заглянул в тот дом. И видел то же самое, что и вы, Дона… Странно, не правда ли? — задумчиво спросил он не у меня, а у какого-то незримого собеседника.

Конечно, я испытала облегчение от того, что меня не назвали сумасшедшей, но… это видение еще долго не давало мне покоя. Впрочем, что бы там ни думала о нас Элиза Видхэм, мы будем жить своей жизнью. И я, и Джошуа, и Иво… В конце концов, мертвые гораздо безопаснее живых. Живых мертвецов, таких, как Боркью Лорксон с его давным-давно сгнившей душой…