Взбудораженный вином, не помня себя от гордости, он сел на стул и огляделся вокруг. Морковь, капуста, лук распространяли в комнате с закрытыми окнами острый аромат, грубые запахи огорода, к которым примешивались тонкий, вкрадчивый запах земляники и легкое благоухание, струившееся от корзины с персиками.

Изидор взял персик и стал его уписывать за обе щеки, хотя его живот был кругл, как тыква. Затем внезапно, вне себя от радости, пустился в пляс, и что-то зазвенело в кармане его куртки.

Он удивился, засунул руку в карман и вытащил кошелек с пятьюстами франков, о котором совсем забыл в своем опьянении. Пятьсот франков! Вот так удача! Он высыпал луидоры на прилавок и неторопливо, любовно разложил их рядышком, чтобы оглядеть все сразу. Их было двадцать пять, двадцать пять круглых золотых монет. Все — золотые! Они сверкали на прилавке в сгущавшихся сумерках, и он считал и пересчитывал их, дотрагиваясь до каждой монеты пальцем и бормоча: «Один, два, три, четыре, пять — сто; шесть, семь, восемь, девять, десять — двести...». Затем он положил их обратно в кошелек и спрятал его в карман.

Кто знает, кто мог бы рассказать об ужасной борьбе добра со злом в душе примерного юноши, о нападении сатаны, о его хитростях, о соблазнах, какими он искушал это робкое, девственное сердце? Что за наваждения придумал лукавый, что за картины нарисовал, что за вожделения пробудил, стремясь взволновать и погубить несчастного? И вот избранник госпожи Гюссон схватил свою шляпу, еще украшенную флердоранжем, вышел с заднего хода в переулок и скрылся в ночной тьме.

Виржини, услышав, что сын уже дома, почти тотчас же вернулась, но дом был пуст. Сначала она не очень удивилась и стала ждать, но через четверть часа пошла разыскивать сына. Соседи с улицы Дофины видели, что Изидор вернулся, но не заметили, как он выходил. Его стали искать — и не нашли. Виржини в тревоге побежала в мэрию, но мэр ничего не знал, кроме того, что Изидора оставили у двери лавки.

Госпожа Гюссон была уже в постели, когда ей сообщили об исчезновении ее избранника. Она тотчас же напялила наколку, встала и отправилась к Виржини. Простодушная Виржини, которую ничего не стоило вывести из равновесия, плакала в три ручья среди своей капусты, моркови и лука.

Заподозрили несчастный случай. Но какой? Майор Дебарр известил жандармов, и они обыскали все окрестности. На Понтуазской дороге был найден флердоранж. Его положили на стол, за которым совещались блюстители порядка. Изидор, должно быть, сделался жертвой хитрости, злого умысла, зависти. Но как? Каким способом похитили это воплощение невинности и с какой целью?

После долгих, бесплодных поисков представители власти легли спать. Одна Виржини, вся в слезах, не могла заснуть.

Но на другой день вечером, когда через Жизор возвращался парижский дилижанс, все с изумлением узнали, что накануне Изидор остановил его в двухстах метрах от города, заплатил за место, получив сдачу с золотой монеты, преспокойно доехал до столицы и вышел в самом центре.

Волнение в городе усилилось. Между мэром и начальником парижской полиции началась переписка; однако она не привела к раскрытию тайны.

Дни шли за днями; миновала неделя.

Но вот однажды доктор Барбезоль, выйдя рано утром, на пороге одного из домов увидал человека в серой холщовой одежде — человек спал, прислонившись головой к стене. Он подошел, узнал Изидора, попытался его разбудить, но это ему не удалось. Бывший избранник спал глубоким, непробудным, тяжелым сном, и пораженный доктор пошел за помощью, чтобы перенести молодого человека в аптеку Боншеваля. Когда Изидора подняли, из-под него выкатилась пустая бутылка; понюхав ее, доктор объявил, что она из-под водки. Это послужило указанием, как привести Изидора в чувство. Наконец это удалось. Он был пьян и совершенно одурел, пропьянствовав всю неделю. Он был пьян и настолько омерзителен, что ни один тряпичник не дотронулся бы до него. Его прекрасный белый полотняный костюм превратился в изжелта-серые, засаленные, грязные, гнусные лохмотья, и от него несло всеми запахами сточной канавы, помойки и порока.

Его вымыли, разбранили, заперли, и четыре дня он не выходил из дому. Казалось, он испытывал стыд и раскаяние. При нем не оказалось ни кошелька с пятьюстами франков, ни сберегательной книжки, даже серебряных часов, заветного наследства, доставшегося после отца, торговца фруктами.

На пятый день он отважился выйти на улицу Дофины. Преследуемый любопытными взглядами, он шел мимо домов, опустив голову, отводя глаза. Его потеряли из виду на окраине города, там, где начинается долина. Но через два часа он появился снова, ухмыляясь и натыкаясь на стены. И опять он был пьян, мертвецки пьян.

Изидор так и не исправился.

Выгнанный из дому матерью, он стал возчиком и возил уголь для фирмы «Пугризель», существующей до сих пор.

Слава этого пьяницы стала так велика, распространилась так далеко, что даже в Эвре заговорили об избраннике госпожи Гюссон, и за пьянчугами здешних мест укоренилось это прозвище.

Благодеяние никогда не проходит бесследно!

Заканчивая свой рассказ, доктор Марамбо потирал руки. Я спросил его:

— Знавал ли ты его сам?

— Как же, я имел честь закрыть ему глаза.

— Отчего он умер?

— Разумеется, в припадке delirium tremens[5].

Мы дошли до старой крепости, где над разрушенными стенами возвышалась огромная башня св. Фомы Кентерберийского[6] и другая, известная под именем башни пленника.

Марамбо рассказал мне историю этого пленника, который, орудуя гвоздем, покрыл резьбою стены своей тюрьмы, следуя за движением солнечного луча, проникавшего в узкую щель бойницы.

Затем я узнал, что Клотарий II[7] даровал Жизорскую область своему двоюродному брату, св. Ромену, епископу Руанскому; что после договора в Сен-Клере-на-Эпте Жизор перестал быть главным городом всего Вексена, что он является передовым стратегическим пунктом этой части Франции, вследствие чего его без конца брали приступом и захватывали. По приказанию Вильгельма Рыжего[8] знаменитый инженер Робер де Беллем построил там крепость; на нее нападал Людовик Толстый[9], затем — нормандские бароны; ее защищал Робер де Кандос; Готфрид Плантагенет[10] уступил ее Людовику Толстому, но англичане вновь завладели ею в результате измены тамплиеров; она была предметом спора между Филиппом-Августом[11] и Ричардом Львиное Сердце[12]; была сожжена Эдуардом III[13] Английским, которому не удалось взять замок, и вновь захвачена англичанами в 1419 году; несколько позже она была сдана Ричардом Марбери Карлу Седьмому[14]; ее брал герцог Калабрийский; ею владела Лига[15]; в ней жил Генрих Четвертый, и так далее, и тому подобное...

И Марамбо в пылу красноречия воскликнул убежденно:

— Что за негодяи эти англичане! И какие пьяницы, мой милый! Все они под стать Изидору, эти лицемеры!

Помолчав, он указал на узенькую речку, блестевшую среди лугов.

— Знаешь ли ты, что Анри Монье[16] был одним из самых усердных рыболовов на берегах Эпты?

— Нет, не знаю.

— А Буффе[17], дорогой мой! Он местный уроженец, делал витражи!