Думал ли он, что его «мечта» достижима? Да, но это было давно — в те времена, когда он только начинал свой путь, орудуя скальпелем в холодных помещениях морга, рассматривая в микроскоп склизкие кусочки биологического материала, старательно делая пометки в исписанный журнал. Он неуклонно следовал за своей идеей, когда ему было двадцать, стойко принимал неудачи, когда ему исполнилось двадцать пять, кропотливо анализировал данные, когда время отсчитало его третий десяток. Майер проводил жизнь в университетских лабораториях, но ни о чем не жалел. Он хотел лишь найти свою истину, получить ответ на вопрос, который преследовал его с самого детства: «Как и почему рождаются гении?» Так он озвучивал идею коллегам, так начинал свои доклады, но в глубинах сознания Майера вопрос был иным — обратной стороной той же монеты: «Как и почему рождаются уроды?»

Себастьян упрямо искал ответ. Он начал свои исследования в 2002 году, сформировав небольшую группу единомышленников — группу обреченных изгоев, в жизни каждого из которых нашлось место одержимости. Марта Бремер, Кристоф Кьорди, Сэм Донштейн. Себастьян Майер. Люди, нашедшие новый смысл существования. Люди, упрямо бредущие к своей истине. Они погрузились в работу с головой, отгородившись от злобного, насмешливого мира, и преуспели. Первая экспериментальная установка появилась в 2015-ом.

— Доктор? — ведущий вежливо окликнул Майера.

— Да, простите.

— Чему посвящен ваш труд?

— Это… Это сканер. Нейронный сканер головного мозга. НСГМ, как мы его называем. Не очень оригинальное название.

— И… В чем смысл?

— Смысл в том, мистер Грей, что мозг определяет все. Каждая его часть содержит в себе целый мир и отвечает за множество функций. Быстрота реакции, скорость мышления, острота зрения и слуха — все это заложено в одном лишь органе, и он поразителен. Мы, конечно, еще очень далеки от полного понимания всех процессов и структуры мозга, но наш сканер позволяет изучать ее в мельчайших подробностях.

— Интересно. Действительно интересно. И что мы можем увидеть там, в структуре?

— Человека. Личность. Все, что характеризует отдельного индивида. Мы можем рассмотреть различные доли и области мозга, оценить количество и плотность нейронных связей, мы можем понять, в чем силен человек, и в чем его слабости.

— Вы уже испытывали сканер?

— И не раз. У нас появилось немало добровольцев за первые несколько месяцев. Все хотели узнать, что же скрывается внутри.

— А себя вы сканировали?

— Да, — Себастьян равнодушно пожал плечами. — Я был одним из первых, конечно же.

— И что показал сканер?

— У меня неплохо развиты таламус и гиппокамп.

— Не представляю, что это значит.

— Это значит, что у меня хорошая память и сильный вестибулярный аппарат. В общем и целом.

— Так и что дальше, доктор? Вот вы построили сканер, вот просканировали весь род людской. Что потом?

— Не знаю, что будет дальше. Реализацией аппарата будет заниматься частная организация. Насколько я понимаю, договор уже подписан.

— Вы продали устройство?

— Оно принадлежит не мне. Точнее, не только мне. Это собственность университета и лаборатории, в которой я работаю. Его дальнейшая судьба в руках совета, а они уже приняли решение.

— Должно быть, это немалый куш.

Себастьян резко мотнул головой.

— Финансовая сторона вопроса меня вовсе не заботит.

— Понимаю, вы ученый.

— Но, если вы действительно хотите знать, что будет дальше — я вам скажу, — Майер придвинулся к ведущему и размеренно заговорил: — НСГМ изменит мир. Он, сканер, способен спасти тысячи, сотни тысяч жизней. У меня был… Был знакомый, назовем его Джон, который родился с целым набором дефектов и расстройств головного мозга. Деменция, аутизм, слепота. Это лишь те, что на поверхности. Но у Джона была особенность. Талант, который никогда бы не раскрылся, родись он в другой семье. У него был абсолютный музыкальный слух. Слух настолько феноменальный и точный, что поверить сложно.

— Его родители были музыкантами, как я понимаю.

— Да. Отец дирижировал где-то в Берлине, а мать сочиняла партии для рояля. Они увидели его талант, когда мальчику было десять. Он тогда говорил то с трудом, но, стоило ему прослушать лунную сонату в исполнении матери…

— Он ее запомнил?

Майер размашисто кивнул.

— И воспроизвел. На ощупь дошел до рояля под взором удивленной матери и сыграл сонату от начала и до конца, почти не допустив ошибок. Понимаете? Слепой, дефективный мальчик, до этого не знавший инструмента, садится за него и без запинки выдает Бетховена. И дальше больше — родители Джона, уже с горечью смирившиеся с рождением калеки в семье, воспрянули духом и начали испытывать мальчика, анализировать его слух. Только представьте, каким было их удивление, когда способности сына на поверку оказались безграничными. Слух Джона был за гранью возможностей человека, точен, как машина.

— Что с ним случилось?

— Опухоль мозга. Мальчик умер в тринадцать. Он мог бы стать вторым Моцартом.

Ведущий сделал паузу, выдержал ее и, почтительно склонив голову, произнес:

— Печальная история. Мне очень жаль.

— Да, жаль, — Майер угрюмо уставился в пол. — Но что было бы, родись он в другой семье? В семье, далекой от музыки? Джон бы просто умер, — доктор ответил на свой же вопрос. — Безмолвно, прожив тринадцать лет.

— И ваш сканер способен это изменить?

— Да. Мы сможем увидеть подобный талант, дать ему волю, дать ему, запертому в ущербном теле, главное и самое ценное — возможность проявить себя.

— То есть сканирование будет бесплатным и общедоступным, вы так считаете? — поймав вопросительный взгляд Себастьяна, ведущий продолжил: — Не у всех убогих детей есть родители с деньгами.

— Не знаю. Повторюсь, решать не мне.

— Но ведь у вас, как у создателя, должно быть право голоса.

— Должно. Но не факт, что оно будет.

— Ладно, доктор Майер, — ведущий налил стакан воды и сделал большой глоток. — Расскажите о сканере. Как он работает?

— Эффект Джозефсона. Нестационарный, конечно же. Мы измеряем магнитное поле каждого отдельного импульса нейронов, а затем, зная момент, получаем общую картину.

— Пациент при этом что-то испытывает?

— Нет. Пациент смотрит видео ряд, слышит звуки, чувствует прикосновения к различным частям тела. Каждое действие вызывает электрический отклик, из которого мы и делаем выводы о структуре головного мозга.

— А когда следует делать сканирование? В каком возрасте? И меняется ли структура мозга на протяжении жизни?

— Мы считаем, что возраст не важен. Мозг развивается, конечно, но не столь критично.

Ведущий неустанно заваливал доктора все новыми и новыми вопросами.

— Насколько он точен? Сканер?

— Мы пока не определились с тем, каким образом охарактеризовать его чувствительность, но, поверьте мне, точность достаточна.

Достаточна, чтобы видеть. Достаточна, чтобы анализировать. Несколько лет назад Себастьян и сам не верил в реальность собственной идеи. Но теперь эзотерика стала действительностью, с которой никак не могли смириться прошлые злопыхатели и насмешливые консерваторы. Но радовало ли это Майера? Нет. Он достиг одной цели, и перед ним стояла другая.

— А вот скажите мне, доктор, — ведущий задумчиво оглянулся. — У каждого ли человека есть что-то особенное в мозгах? К примеру, известные всем тесты на уровень интеллекта. Вы же понимаете, что они субъективны? Результаты показывают лишь часть способностей, ограничивая все, что не связано с моментальной обработкой информации и поиском выбора. Вы же говорите, что ваш сканер будет показывать все, до мельчайших деталей, — Себастьян коротко кивнул в ответ. — И вот предположим. Приходит человек, ложится под ваш аппарат, получает результат, а в нем нет ничего выразительного.

— Мы ожидаем увидеть статистику с некоторой медианой. Логично предположить, что подобные Джону люди — редкость. Гении вообще редкость.

— То есть, у нас будет некоторая норма?