— Все на нас пялятся. Буквально, — Бастиан чувствовал дискомфорт, ощущал себя так, словно попал под объективы сотен камер. Будто вновь оказался на самом первом интервью.

Они наспех поели в местной забегаловке, что насквозь пропахла табаком и хлоркой, и отправились в больницу, адрес которой Марта повторила несколько раз за это утро. Город Коломна, улица Тургенева, дом 1, корпус Б.

— Думаю, по нам видно, что мы иностранцы, — она бросила на него мимолетный взгляд. — По тебе уж точно.

— И что с того? Мы же не прокаженные.

— Думаешь, они видят разницу? Думаешь, она для них есть? Это маленький город, Бастиан, не удивлюсь, если все знают друг друга в лицо.

— В Европе полно таких городов, — не унимался Майер. — В Германии, Франции, Чехии. Там нас так не встречали.

— Там и люди были другие.

— Я не понимаю. Мы же просто идем, никого не трогаем. В чем вообще смысл? Они пялятся на нас, словно мы факелы в руках несем.

— Я не знаю, Себастьян, не знаю, в чем смысл.

— Но ты была готова. Сама сказала в аэропорту…

Снег хрустел под ногами. То зычно, то глухо — будто каждый шаг нес в себе уникальность. Марта, насупившись, смотрела вперед, придерживая рукой длинный подол пальто. Ее теплое дыхание оседало инеем на шарфе и вороте, создавая красивый, самобытный образ.

— Я… — она запнулась, подыскивая слова. — Ты раньше не был в России, да? А я была. Давно, очень давно. Тут и раньше везде ощущалась эта недоброжелательность. Даже не совсем так — со всех сторон тянуло озлобленностью, да такой, что граничит с ненавистью. Теперь же, с приходом сканера… — Марта язвительно поморщилась. — «Метлы». Не думаю, что стало лучше.

— Такие же люди, как и мы, — Майер неуютно поежился. — Никогда я не понимал всех этих социальных особенностей. Всю жизнь был…

— Изгоем, — кивнула она. — И не ты один. Но я адаптировалась и привыкла. А вот эти люди, — Марта неопределенно махнула рукой, — кажется, не смогли. Или же смогли, но их мир пожестче нашего.

— Ты ищешь им оправдание?

— Так и есть, Бастиан, — она остановилась и посмотрела в глаза. — Я пытаюсь донести до тебя одну простую мысль, но ты никак не хочешь ее понять: мир не был готов к НСГМ. Мы создали монстра, Себастьян, и беды многих на нашей совести. Даже первый встречный в этой стране…

— И что ты хочешь от меня теперь?! — вспыхнул он. — Ты твердишь мне о какой-то нарушенной нравственности, приводишь тупые аналогии с индейцами и все ноешь, ноешь: НСГМ то, НСГМ это. Что я должен сделать? Повернуть время вспять?

Она одарила его ледяным взглядом и круто развернулась на каблуках, скрипнув снегом под ногами. Марта решительно шагала по улице, и Себастьяну ничего не оставалось, кроме как следовать за ней.

— Все в этой жизни имеет цену, понимаешь? — он шел, выкрикивая слова. — Любое крупное открытие меняет мир, и мы меняемся вместе с ним. Должны меняться. Те, кто не может… Ну, это их проблемы.

— Их проблемы? Это ты смело сказал, — она резко остановилась, крутанулась и ткнула пальцем ему в грудь. — А ты никогда не задумывался, кем бы ты был, если бы сканер изобрел кто-то другой? Давай я тебе скажу, Себастьян Майер, открою твои замутненные глаза: твой скан чуть выше медианы. Ты не гений. Ты не прирожденный спортсмен или музыкант. Тебе не стать математиком или режиссером. Ты никто. Вот так вот просто. И об этом очень красноречиво сказано в твоей карточке. Но Великим Изобретателем ты стал вопреки унылой статистике, ты много трудился и преуспел. А все, кого наш драгоценный «Ноджу» заклеймил непригодными, не имели даже этого. Не имели простого шанса сделать что-либо, чтобы доказать свою состоятельность и возможную значимость. Вот такая наша правда, такой мы ее видим и принимаем. Но талант не равен труду, Бастиан.

Себастьян хотел парировать, что-то возразить… Но не нашел аргументов. Ведь Марта была права. Результаты собственного обследования трактовались однозначно: будь он рядовым человеком — сканер бы его уничтожил. «Смел» в общую яму среднестатистических людей.

Бремер терпеливо молчала. Она злилась, Бастиан видел, как яростно пылали ее глаза, как изогнулись уголки губ, но она выдерживала паузу, изучала реакцию.

— Болтовня, — бросил он. — Мы ничего не изменим уже, и ты это знаешь. Как бы ты не возмущалась, как бы ни злилась, все будет так, как будет. Хватит уже.

— Ты говоришь…

— Хватит, — грубо прервал ее Майер. — Когда Кристоф показал нам скан этой девочки, ты загорелась. Стала такой, как когда-то давно, в самом начале. Но твое отношение ко всему, что связано с НСГМ, резко негативное. И мне теперь непонятна эта твоя заинтересованность нашей сиротой. Зачем ты вообще поехала, если так ненавидишь плоды наших трудов?

Она твердо смотрела на него и выглядела окрыленной, готовой к бою. Но тут же поникла и пробормотала, уставившись в ноги:

— Я хочу знать, за что мы заплатили.

Все слова были сказаны, и каждый остался при своем. Весь оставшийся путь до больницы они провели в полной тишине, зыбкое полотно которой нарушалось лишь скрипом свежего снега под твердыми подошвами. Бремер и Майер шли, погруженные в свои мысли, шагали по широкой улице Коломны совсем рядом, едва не касаясь рукавами, такие близкие друг другу… Но в то же время такие далекие, разделенные настоящей пропастью непонимания, которой только предстояло перерасти в бездну отчуждения.

«Ничего уже не вернуть. Ничего не изменить», — пронеслось в голове у Себастьяна. Он вспоминал те моменты, когда они точно также шли по улицам незнакомых городов. Тогда все было иначе.

Здания районной больницы Коломны выглядели впечатляюще. В отличие от увиденных Себастьяном жилых домов, большинству из которых на вид осталось простоять лишь несколько месяцев, госпиталь представлял собой настоящее произведение современного искусства. Каждый корпус сиял новизной, будто построен был только вчера, а территория больничного городка внешним видом напоминала ландшафтные дизайны богатых загородных отелей и закрытых клубов. Даже снег здесь почти не лежал, не смотря на недавнюю метель — высокие сугробы возвышались за пределами забора.

— Давно я не видела такого контраста, — задумчиво произнесла Марта. — Такое чувство, что эта часть города ему не принадлежит. Как инородное тело.

— Да-а-а, — протянул Себастьян. — Все дело в деньгах. Это место финансируют.

— Несомненно, но странно. Не думала, что здесь настолько ценят здравоохранение.

— Разве это плохо?

— Не знаю, но… Похоже на показуху, — она мимолетно посмотрела на Бастиана и тут же вставила: — Я не ною. И не придираюсь. Просто вспомнилось…

— Что?

— Когда я была маленькой, мы с родителями частенько путешествовали. Они вообще любили это дело.

— Ты никогда о них не говорила.

— И не скажу, — она резко мотнула головой. — Речь не о них. Мне вспомнилась наша поездка в Египет. Знаешь, здоровенные отели с уютными номерами, в которых неустанно молотят кондиционеры, тонны еды и дешевого алкоголя, экскурсии по изрядно исхоженным маршрутам. В общем, недорогой и популярный отдых, который от туриста ничего и не требует. Но мои родители любили детали, они кропотливо изучали особенности стран, народов и кухонь. Всегда выбирались куда-то за пределы богатых туристических зон. И вот там было нечто подобное: отъезжаешь на пару километров и видишь реальность без излишней показухи. Слащавые улыбки, цветастые лампочки и ароматы экзотических блюд остаются позади, а их места занимают хмурые лица, серые стены и вонючие груды мусора и гнили.

— Тебя прям прорвало на аналогии. Сначала про дерево, теперь вот страны…

— Сравнительный анализ, а не аналогии. За последние десять лет я к нему привыкла.

Внутри больница выглядела не хуже: мягкий свет диодных ламп освещал чистые коридоры, оформленные в сине-зеленых тонах, ухоженные цветы в массивных горшках стояли на каждом подоконнике, широкие диваны и кресла покоились у стен и по центру просторного холла, левую часть которого занимал безлюдный пост администратора. Марта решительно направилась к стойке, а звук ее шагов гулкими ударами дробил тишину на равные промежутки.