— Странно, — полковник Надточий, начальник отдела МУРа по расследованию убийств, вытянул над столом длинные руки и громко хрустнул пальцами. — И почему меня это не удивляет?

Рюмин не знал, что ответить. Вообще-то, ответа и не требовалось. К своей репутации неуживчивого скандалиста капитан не добавил ровным счетом ничего.

— Товарищ полковник… Андрей Геннадьевич… Я, собственно говоря, хотел рассказать, как продвигается расследование…

— Не трудись, — ядовито сказал Надточий. — Я вижу. Может быть, все-таки снимешь очки?

— Зачем? Они защищают глаза от солнца, — возразил Рюмин. — И потом, они мне очень идут.

— Хочешь сказать, что в них ты выглядишь лучше?

— Значительно.

— Хорошо. Пусть так, — согласился Надточий. Он вздохнул и тоскливо посмотрел в окно. — Начинай. Я слушаю.

Рюмин, обрадовавшись, что воспитательная работа на время откладывается, положил на зеленую скатерть тонкую картонную папку.

Кратко и по существу он за несколько минут рассказал все события вчерашнего дня, обойдя стороной самые щекотливые моменты.

— Ты обозначил круг возможных подозреваемых? — спросил начальник.

— Наиболее вероятная кандидатура — господин Рудаков.

— Мотив?

— Он состоял в любовной связи с жертвой. Убийство из ревности. Или — из мести. Буду работать в этом направлении.

— Основания?

— Мне кажется, Рудаков знал о смерти девушки — еще до того, как подруга убитой обнаружила тело. Поэтому и дал ей ключ, чего раньше никогда не делал.

— Это могло быть простым совпадением.

— Я не верю в совпадения, когда речь идет об убийстве, — заявил капитан.

— Доказательная база? Улики?

— Никаких, — честно признался Рюмин.

Надточий покачал головой, встал из-за стола и в задумчивости прошелся по кабинету. Он остановился рядом с сейфом, дважды повернул ключ и открыл бронированную дверь.

— Теперь я тебе кое-что скажу. А ты — постарайся меня услышать, — казалось, полковник колебался, не зная, с чего начать. Наконец решился и перешел к самой сути. — Взять Рудакова нам никто не даст. — Начальник увидел, что капитан готов оспаривать его слова, и добавил. — Даже если окажется, что он виновен.

Рюмин резко встал, сунул под мышку папку и вытянулся по стойке «смирно».

— Товарищ полковник! Разрешите идти?

— Да хватит, — поморщился Надточий. — Прекрати пустое позерство! Ты думаешь, мне очень приятно это говорить? Нас никто не слышит. Свидетелей нет. Так что — засунь свою гордость туда, где солнце не светило! Я тебе не приказываю, только — советую. На правах старшего товарища. Ты можешь делать все, что хочешь, но не забывай: до суда дело не дойдет. Мне уже четко дали понять, что его развалят по дороге — слишком могущественные у этого Рудакова покровители. А у тебя единственный покровитель — я, и меня всю ночь гоняли, как пса паршивого, за твои выходки!

— Я должен извиниться? — насупился Рюмин.

— Перед моей женой, — улыбнулся Надточий. — Она была очень недовольна поздними звонками, которые не давали ни спать, ни… В общем, ей бы хотелось, чтобы эта ночь была более содержательной.

— Я могу чем-то помочь? Чтобы она стала более содержательной?

— Косвенным образом, — с нажимом сказал полковник.

— Закрыть дело?

— Ни за что! От тебя требуется прямо противоположное. Продолжай работать, но… Не копай под Рудакова. Забудь!

— Его уже назначили невиновным?

— Да. И еще. Его адвокат сказал, что господин Рудаков ждет твоих извинений — как подтверждение лояльности и благоразумия. В противном случае, — начальник повысил голос, предвидя возражения капитана, — он напишет заявление. Превышение служебных полномочий, нанесение легких телесных повреждений, оскорбление действием, — в этом букете будет много цветов. Выбирай все, что душа пожелает.

Надточий достал из сейфа лист бумаги с адресом модельного агентства, принадлежащего Рудакову, и положил на стол перед Рюминым.

— Решай сам, — сказал полковник.

Капитан молчал. Темные стекла очков скрывали его глаза. Невозможно было понять, куда он смотрит. То ли — на начальника, то ли — на листок с адресом.

— Андрей Геннадьевич! — наконец сказал он. — Противно? Гнуться-то?

Надточий с грохотом захлопнул сейф. Ключ дважды проскрежетал в замке. Полковник вернулся к письменному столу, тяжело опустился на стул и посмотрел на Рюмина.

— Продвижение по служебной лестнице предполагает определенную гибкость позвоночника. И чем выше чин — тем больше гибкость. Только не говори, что никогда об этом не знал.

— Догадывался, — вздохнул Рюмин. — Но смутно. Наверное, поэтому я все еще капитан.

Он взял листок, лежавший на столе, сложил вчетверо и сунул в карман.

— Разрешите идти?

— Хорошие очки, — похвалил Надточий. — Они тебе действительно идут…

Вяземская стояла в коридоре боксового отделения и смотрела на обнаженное тело «безумной Лизы».

— Вы сказали ей раздеться? — спросила она надзирательницу.

Женщина в форме поджала бледные жесткие губы. Глубокие складки, тянувшиеся от носа к углам рта, дрогнули и разошлись, словно трещины в камне. Казалось, ее лицо, походившее на лик гранитной статуи, явственно хрустнуло.

— Нет.

— Значит, она сделала это сама? — удивилась Анна.

— Да, — подтвердила немногословная надзирательница.

— Интересно… — пробормотала Вяземская. Женщина в ответ пожала плечами. Связка ключей, висевшая на поясе, тихо звякнула.

«Перестань! — одернула себя Анна. — Зачем анализировать поступки психически больного человека с помощью обыкновенной логики? Так можно нафантазировать что угодно, вплоть до того, что она умеет читать мысли».

Панина внезапно пошевелилась. Губы ее дернулись, словно она пыталась что-то сказать. Это было так же странно, как увидеть цветок, пробивающийся сквозь бетонный пол. Анна застыла, обратившись в слух, но толстый плексиглас скрадывал все звуки.

— Вы уверены, что она спит? — спросила Вяземская.

Надзирательница шагнула к стеклу и несколько раз стукнула крепким кулаком. Глухая дрожь пробежала по полу, но густой и вязкий воздух оставался неподвижен — низкие и мрачные своды боксового отделения убивали эхо.

— Хорошо. — Анна подкатила к плексигласовой стене небольшой столик на колесах и указала на бронированную дверь, обшитую металлическими полосами. — Открывайте.

Надзирательница посмотрела на нее удивленно и в то же время снисходительно, почти ласково. Так мать смотрит на свое чадо, объявившее вдруг, что знает, откуда берутся дети.

— Подождите, — сказала она.

Вяземская мысленно упрекнула себя за излишнюю торопливость; она до сих пор не привыкла к особенностям режима в боксовом отделении.

Со стороны лестницы, ведущей на первый этаж, послышались шаги. Огромная решетка, преграждавшая вход в коридор, отворилась, и в боксовое отделение вошел здоровенный охранник в черной форме и черных сверкающих ботинках. Ремни новенькой скрипящей портупеи перекрещивали широкую спину. От них исходил запах свежей, неношеной кожи — пожалуй, самый приятный запах на минус первом этаже. Охранник щелкнул замком, закрывая за собой решетку. Он кивнул, приветствуя обеих женщин, и осторожно отстранил их от бронированной двери.

Мужчина снял пристегнутую к поясу дубинку и достал из кармана портупеи электрошокер.

— Я готов.

Надзирательница сдвинула тяжелый засов. Под ним оказалась замочная скважина. Женщина вставила ключ и сделала три быстрых оборота. Дверь не распахнулась и даже не сдвинулась ни на миллиметр, но Вяземская вдруг отчетливо ощутила, что запоров больше нет. От этой мысли по спине Анны пробежал холодок. Она непроизвольно сглотнула слюну, увлажняя моментально пересохший рот, и с надеждой посмотрела на охранника.

Тот не торопился. И надзирательница не спешила вытаскивать ключ из замочной скважины. Они оба пристально смотрели на спящую, но Панина не шевелилась. Тогда охранник кивнул, с видимым усилием открыл дверь и вошел в третий бокс.