Зубриков безошибочно вытащил из груды хлама толстый альбом в обветшавшем дерматиновом переплете и бросил на стол.

— Где-то здесь… — он начал листать с конца и почти сразу наткнулся на то, что искал. — Вот! Странная парочка. Но они друг друга стоили…

На цветной фотографии были изображены два молодых человека в свадебных нарядах. Жених в черном костюме, с алой розой в петлице, бережно обнимал невесту за талию. Невеста, невысокая стройная брюнетка с густым роскошным каре, держала в руках букет калл. Пристальный взгляд зеленых глаз пронизывал и объектив, и пленку, и прошедшие с тех пор шесть лет… Вяземская невольно вздрогнула.

— А это кто? — спросил Северцев, показывая на худого лысого мужчину, стоявшего за плечом Уржумцева.

— Это? — Зубриков озадаченно почесал в затылке. — Черт его знает…

— Костик и Лиза называли его «наш счастливый случай»… — обронила блондинка. -Он-то их и познакомил.

— Точно, точно! — оживился режиссер. — Было такое.

— Вы позволите? — спросил Александр и, не дожидаясь ответа, вытащил снимок из фигурных прорезей.

Зубриков махнул рукой.

— Бери…

Северцев перевернул фотографию. Анна посмотрела на его лицо и поняла — что-то не так. Она бросила быстрый взгляд на оборот снимка…

На обороте стояла надпись: «Дружному коллективу съемочной группы от счастливых молодоженов». И — вместо автографа — большая буква «М». В точности такая же, как над кроватями убитых девушек.

— Что это? — голос Анны прозвучал глухо, и Зубриков насторожился.

— Что «это», прелесть моя? — спросил он, но уже не так беспечно, как прежде.

Встревоженная блондинка вскочила и нагнулась над столом. Юбка моментально закрыла колени, однако хитрая ткань, повинуясь закону сохранения материи, тут же обнажила великолепный бюст, при виде которого Памела Андерсон почернела бы от зависти.

Анна ткнула в букву.

— Вот эта «М»?

— Фу-у-у, — с облегчением вздохнул Зубриков. — Ты меня напугала, прелесть моя! Вся съежилась, ручки задрожали… Ну прямо Джульетта Мазинав финале «Ночей Кабирии»! Присмотрись повнимательнее. Это вовсе не «М». Это «Л» и «К». «Лиза» и «Константин». Они сами это выдумали.

Анна проследила взглядом переплетение линий. Все стало на свои места. Раньше четко срабатывал стереотип восприятия — за деревьями она не видела леса. Теперь же, при всем желании, не могла разглядеть в изящном вензеле букву «М». Действительно, как все просто! «Л» и «К». «Лиза» и… «Константин»?

Вяземская покосилась на Северцева. Тот еле заметно кивнул: мол, обсудим без лишних свидетелей и убрал фото во внутренний карман куртки.

— Спасибо, Володя! Мы пойдем, — сказала Анна.

Зубриков широко раскинул руки и завопил:

— Прощай, любовь моя! О, как ты быстротечна! — затем добавил громким шепотом — так, чтобы все слышали: — Жаркие поцелуи отложим на другой раз, а то наши будут ревновать. Зачем дразнить гусей?

Блондинка пропустила выпад мимо ушей, но Северцев несколько изменился в лице. Режиссер довольно ухмыльнулся.

— Пока, Отелло! — сказал он, пожимая Александру руку. — Ко мне ревнуют — значит, я чего-то стою! Как думаешь? — подмигнул он блондинке.

— Двадцать баксов — вместе с джинсами, — спокойно произнесла она, усаживаясь на место. — Если по частям, то дороже.

— По частям? Это мысль! — воскликнул Зубриков и, придав лицу зверское выражение, набросился на «Мэрилин».

Завершение сцены Анна и Северцев уже не увидели. Они вышли из кабинета и закрыли за собой дверь. В кино это называется — «открытый финал».

Вяземская и Александр вышли на улицу. Анна вдруг почувствовала, как сильные пальцы Северцева стиснули ее локоть.

— Что случилось?

— Откуда вы его знаете? Этого… Зубрикова?

— А-а-а… Старая история! — отмахнулась Вяземская.

— Может, расскажете? — настаивал Александр.

Анна обернулась, посмотрела ему в глаза и… все поняла. Ей стало смешно.

— В чем дело? Вы ревнуете?

— Я?! С какой стати? — возразил Северцев. Помолчал и добавил. — Если честно, то — да.

— Володя помог мне купить машину, — желая поддразнить его, кокетливо сказала Анна.

Она сделала несколько шагов. Северцев, понурый и молчаливый, остался стоять на месте.

— Господи! Не понимаю, почему я должна перед вами отчитываться? — притворно возмутилась Вяземская. Однако в глубине души она почувствовала радостное ликование — ведь ревность не возникает сама по себе, она всегда является признаком чего-то большего. — Два года назад я поставила перед собой цель: купить хорошую машину. И после работы ездила по вызовам — кодировала алкоголиков. Зубриков был моим постоянным клиентом — поскольку не умеет вовремя остановиться. Вот и все. А вы что подумали?

— Я? — на лице Северцева расцвела широкая улыбка. — Я подумал…

Он вдруг решился — подошел и крепко обнял Анну.

— Я подумал, что вы мне очень дороги, — Александр нагнулся, и Вяземская не стала вырываться и прятать лицо.

Она ждала этого поцелуя.

— Мизерная зацепка, короткая пробежка и — новый тупик! Фирменный рюминский стиль?

Капитан тоскливо посмотрел в окно кабинета. В общем-то, в словах полковника Надточия была доля правды. И немалая.

— Два убийства — за три дня! А у тебя — ни одной убедительной версии! «Мне кажется… Я думаю…». Где результаты?

Результатов не было. Рюмин молча пожал плечами.

— Прокуратура уже приняла постановление об объединении этих дел в единое производство! От нас ждут конкретных действий! Что ты можешь предложить?

Ничего. Но произносить это вслух не следовало. Нельзя прерывать начальника, особенно если он в гневе.

Надточий сел за стол, сцепил руки и положил их перед собой.

— Ну? Теперь твоя очередь. Я слушаю.

— Товарищ полковник, — начал Рюмин. — Серийные убийства — самое сложное, что может быть в розыске…

— Спасибо, что просветил, — ядовито отозвался Надточий.

— Этот убийца не оставляет следов. И не совершает ошибок.

— В отличие от тебя, — сказал начальник. Краска бросилась капитану в лицо.

— Если вы имеете в виду Рудакова, то я не вижу здесь своей вины. Улики указывали на него, любое алиби, предоставленное его адвокатами, развалилось бы при тщательной проверке, мотивация — предельно ясна…

— Все хорошо и гладко, за исключением одного — он не убивал. Ты хоть представляешь, что тут началось бы, если бы ты его не отпустил? Шум, гам, пресса, правозащитники в дырявых свитерах… Ужас! — Надточий расстегнул пиджак и с опаской оглядел кабинет, словно ожидал увидеть в каждом углу по правозащитнику.

— Господин Рудаков больше не будет вас беспокоить. За это я ручаюсь.

Полковник с удивлением уставился на подчиненного.

— Рюмин! — сказал он. — А ты — идеалист. При чем здесь Рудаков? Ему достаточно было один раз позвонить, и все. Машина завертелась. Дело находится на личном контроле прокурора Москвы. В курсе, что это означает?

— Ничего хорошего, — пробурчал капитан.

— Сдержанная оценка. Я, пожалуй, уточню. Через семьдесят два часа начальник городского управления внутренних дел ждет меня с подробным докладом. А доложить пока нечего — потому что мой сотрудник никак не может вытащить палец из задницы и начать работать!

Сказано было грубо. Рюмин этого не заслуживал.

— Я работаю! — процедил он сквозь зубы.

— Но почему я этого не вижу?! — Надточий вскочил со стула. — Отрабатывай связи, знакомства! Восстанавливай хронологию событий! Что мне тебя, учить, что ли?

— Да какого черта?! — не выдержал капитан. — У меня было всего два дня! Какие связи и знакомства? При чем тут хронология событий?! Нет самого главного — мотива!! Убийца — маньяк! Я даже не знаю, в какую сторону двигаться!

Надточий снова застегнул пиджак (на все пуговицы, — заметил про себя капитан, — словно китель), одернул его и сел на место.