Горы вдруг качнулись. Дефо решил, что у него слишком устали глаза за целые сутки почти непрерывного писания. Хотел поморгать глазами, но тут же почувствовал, что болят не глаза, а сам мозг. Механическая, годами развитая способность всему подыскивать название подсказала ему и в эту минуту: удар в сознание изнутри. И все исчезло.

– Хозяин, за рукописью пришли! Из кабинета никто не отзывался.

– Все пишешь? – пришедший встал на пороге. Тейлор увидел все и сразу все понял.

– Лекаря! – крикнул.

А сам уже расстегивал ворот и искал пульс на руке, возле которой лежало перо. Сам живший на одних кровопусканиях, издатель, не по годам располневший, прекрасно знал, как это бывает.

Найдя пульс, слабый и прерывистый, он настолько до глубины души огорчился, что чуть было не сказал вслух:

– Наборщики опять простаивают.

Каждый раз, приезжая в Париж, Дефо… Да, мы снова встречаем его в пути. Биографы отказываются видеть Дефо больным. «Посмотрите, сколько он написал, а жаловался, что был тяжело болен!» – говорят они.

«Тело не создано для чудес, – как бы отвечает им Дефо, давая в то же время советы Гарлею, перенесшему инсульт, – и когда я говорю, что, отказывая себе в необходимом и регулярном отдыхе, можно разрушить надежнейший в физическом отношении организм, то сужу но собственному опыту, ибо, нарушая сон, размеренность и порядок, я в конце концов надломил свое образцовое здоровье, которому прежде ни горести, ни потрясения, ни тюрьмы, ни дурное расположение духа не могли нанести ровно никакого ущерба».

Биографы допускают, с ним что-то такое случилось. Еще в 1715 году, когда вышел «Призыв к чести и справедливости», издатель предупреждал в специальном предисловии, что автор все последнее время чувствовал себя плохо, что у него был удар. Известно, что это за «издатель»! Но все-таки было – это допускают. Бывало и впоследствии, не говоря уже о свидетельствах очевидцев, знавших, как его мучили подагра и камни в почках. Боли в почках иногда так его прихватывали, что он покидал гостей, а он очень любил посидеть и потолковать в дружеском кругу.

Однако, несмотря ни на что, он хотя и поутих несколько, но в принципе продолжал вести тот же образ жизни, «неправдоподобный», охватывающий так много сразу – и литераторский труд, и разъезды, и даже еще коммерческие дела.

Пройдя Новый парижский мост, Дефо завернул в книжную лавку.

В Париже не могут найти моста более старого, чем Новый, но, должно быть, назвали его Новым когда-то по сравнению… с отсутствием какого-либо моста. Мост французской истории. По нему недовольная беднота шла к городскому правлению, крепнущие купцы открывали на нем свои лавки, на нем отражались перемены, происходившие в стране и в мире.

На склоне дней Дефо посетил Париж, город своей молодости. Привела его в Париж одна из его таинственных миссий. Он должен был разведать биржевую конъюнктуру. Посмотреть, как идут акции французской компании по «эксплуатации реки Миссисипи», поскольку в то же самое время в Англии бешено шли вверх акции Южных морей.

Помимо коммерческих дел, заглядывал он в книжные магазины. В лавке у Нового моста он вдруг заметил, как два посетителя рассматривают «Робинзона», сразу оба издания, английское и французский перевод. «Вот был бы доход, – подумал Дефо, – если бы какой-нибудь международный закон заставлял жуликов-издателей платить автору!»

Присмотрелся он исподволь и к посетителям. Один был особенно заметен – темнокожий. «Негр», – сказал бы любой, но Дефо, как человек сведущий, отметил, что абиссинец. Только говорит он со своим спутником на каком языке? Дефо прислушался: русский! Автор «Робинзона» продолжал разглядывать русского арапа, отметив еще, что он в форме французской инженерной школы. Он вполне понял его затруднение, когда хозяин лавки не хотел принимать от него кипу бумажных денег, требуя золото. Посетитель начал заметно горячиться, и было видно, что ему жалко денег и что не хуже хозяина знает он разницу между миссисипскими бумажками и монетами.

– Отдай ты, Ибрагим, ему гульден, – сказал наконец его спутник на языке, которого не разбирал хозяин-француз, но который понимал Дефо, – не допустит же царь-батюшка, чтобы мы тут с голоду подохли. Со дня на день должны же нам ефимков прислать.

Названный Ибрагимом нехотя достал голландский гульден.

Спор о деньгах дал Дефо повод разговориться с покупателями, пользуясь теми приемами располагать к себе людей, какими завоевал он доверие немалого числа шотландцев, когда толковал с ними и о покупке земли, и о ловле сельди, и о выделке полотна.

Очень скоро, когда они вышли и двинулись вдоль Сены, Дефо уже знал, что это ребята из России, один по рождению русский, дворянский сын, а другой действительно абиссинец, вывезенный из Константинополя русским вельможей – в числе заложников. Сюда присланы самим царем на учебу. Да вот содержание денежное все как-то забывают им присылать вовремя, поиздержались. А книги сам государь велел покупать, кои покажутся любопытными.

– А вы бывали у нас в России? – спросил Ибрагим у Дефо.

– Нет, но разве мало русских сейчас в Голландии и в других краях? – отвечал Дефо, понимая, что интересуются, откуда он знает хотя бы немного русский язык.

– Сударь голландец?

– Португалец, – отвечал Дефо.

В числе стран, которые Дефо советовал посетить молодому торговцу, названа и Россия. Все прочие названные там же страны – Испанию, Германию, Францию – Дефо посетил сам, и это логически ведет к допущению, которое мы можем найти в некоторых биографиях: он бывал в нашей стране… Не отрицая, что иногда автор «Робинзона» проявляет детальное знание русских городов, нравов и дел, новейшие исследователи все же считают, что эти сведения из вторых рук. Но Дефо, безусловно, можно поверить, когда он говорит, что вращался среди московитов. Их тогда немало было в Лондоне и становилось все больше.

Деловое сближение между Россией и Англией, начавшееся в шекспировские времена, развивалось полным ходом. Эти связи укрепил и расширил своим приездом с «Великим посольством» в Лондон в 1698 году сам Петр. Если учесть, какое внимание уделил русскому царю тогдашний английский король, покровитель Дефо Вильям III, то не исключено, что Дефо мог видеть Петра, а на голове у него монмутскую шапку: описывая наружность Петра, он обратил особое внимание на этот головной убор, введенный героем Дефо принцем Монмутом. Откуда узнал этот фасон Петр? От англичан, живших в Москве.

Конечно, многое из того, что написано Дефо о России, производит сейчас впечатление не сведений, а сказки. Отсюда делали и другой крайний вывод, что у нас Дефо не только никогда не был, но фактически и ничего толком о России не знал. Уравновешены крайние мнения были исследованиями М. П. Алексеева, который рассмотрел «русские страницы» Дефо исторически, и вот его вывод: Дефо «счастливо избежал небылиц», которые распространялись тогда о России, и осторожно воспроизвел все достовернее, что мог узнать о нашей стране… Другой вопрос, что и достоверное, казавшееся тогда «достоверным», теперь выглядит похожим на небылицы, однако такого немного.

О нашей стране тогда появилось уже немало английских сочинений, основательных и серьезных, причем иногда настолько серьезных, что русское правительство сочло нужным подвергнуть их запрету. «Так еще мало мы способны выслушивать истину о самих себе», – отмечалось в некрасовском «Современнике» при кратком изложении книги «О русском государстве», написанной английским посланником о Москве Бориса Годунова – Джайлсом Флетчером, родственником Джона Флетчера – драматурга, который сотрудничал с Шекспиром. С шекспировских времен это сочинение пережило под запретом и пушкинскую эпоху. Запрещено оно было после первого же издания и в Англии, о чем старались английские купцы, не желавшие из-за книги портить только что наладившейся негоции.