- Не ожидал я такого разговора.

- Я тоже, - сказала Вера Августовна.

- К чему она об энтомоптере? - прошептал Тошка.

- Заткнись! - страшно прошипел Юрка.

Мужчина еще раз вздохнул.

- Я люблю мечтать о земных делах.

- А я о невозможном.

- Вера, неужели все так и кончится?

- Не знаю. Ничего я не знаю, - сказала Вера Августовна.

- Что такое энтомоптер?

- Я уже сказала: мечта! Мечта о крыльях для всех.

- Не понимаю.

- Конечно. Тебе трудно понять. Да и не все ли равно, о чем мечтать. Главное - надо уметь мечтать.

- Почему ты сегодня такая колючая?

- Я, кажется, всегда такая.

- Ты была другой раньше.

- Люди меняются. Со временем они начинают понимать то, чего не понимали раньше.

- Неужели мы встретились для того, чтобы ты высказала мне все это? сказал мужчина.

- Может быть.

- И ты не оставляешь мне никакой надежды?

- Вот пристал, паразит, - прошептал Юрка.

- Мне очень не хотелось сегодня встречаться с тобой, Игорь, - сказала Вера Августовна. - Но если уж я пришла...

- Так, так... - сказал мужчина. - Спасибо за откровенность. Ну что ж, прощай.

Он повернулся и пошел в сторону танцплощадки, откуда плыли медленные звуки танго.

- Молодец! - прошептал Юрка.

- Кто? - придвинулся к нему Тошка.

- Она, конечно.

- При чем здесь энтомоптер? Почему она говорила о нем?

- Вот балда! - пробормотал Борька.

Вера Августовна постояла немного в густеющих синих сумерках, а потом, неслышно ступая по траве, пошла к нижней аллее парка.

На другой день мы закончили второе крыло. Оставалось обтянуть оба крыла полиэтиленовой пленкой. Инженер показывал нам, как приклеивать пленку к металлу, но Юрка, который теперь командовал всеми работами, сказал, что хорошо бы посмотреть, как будет выглядеть энтомоптер с необтянутыми крыльями.

Мы поставили раму с двигателем на колеса и выкатили ее во двор. Туда же принесли тонкие, почти невесомые каркасы крыльев. Они были словно сотканы из матово-серебристых нитей. Они лежали на земле и тихонько гудели под легкими порывами ветра.

Потом мы подняли крылья и закрепили их на раме шпильками из особо закаленной стали. Юрка подвел штанги кулисного механизма под средние нервюры, и крылья выпрямились и напряглись, и гул ветра в них стал громким, как в струнах рояля.

Мы отошли в сторону.

Огромная стрекоза с велосипедным туловищем и стреловидным плавником стабилизатора стояла, вздрагивая, посреди двора.

Может быть, она была немного не такой, какой виделась мне во сне, и не такой, о какой я мечтал наяву. Может быть, эта машина напоминала не стрекозу, а первый в мире планер Лилиенталя или похожий на коробчатого змея самолет братьев Райт. Но каждая линия этой стрекозы была совершенна, каждый винт и каждая скоба - прекрасны.

С удивлением посмотрел я на свои руки, поднес их поближе к лицу.

Неужели они смогли сделать, наконец, кое-что настоящее?

Руки были обыкновенные. Ничто в них не изменилось. Я хорошо помнил время появления каждого шрама, каждой царапины на пальцах. И все-таки что-то другое в них тоже было. Только я не мог понять - что.

Я взглянул на ребят. Они улыбались.

Никогда в жизни у меня не было лучших друзей, честное слово!

- Сделали, а? - сказал вдруг Тошка. - Вот он какой - эн-то-моп-тер. Красота, а? Закачаешься!

- Ну, сделали, - сказал Юрка. - Чего звенеть то? Должны были сделать. Безрукие мы, что ли?

-Да я не про то, что безрукие, - сказал Тошка обиженно. - Я про то, что все-таки сумели. Понял?

Мне вспомнились любимые слова Инженера:

"Dinamis mobilis".

Только Борька Линевский стоял, засунув руки в карманы смотрел и молчал. Он старался казаться сдержанным.

- Нравится? - спросил у него Тошка.

Борька пожал плечами:

- А полетит?

- Амеба! - сказал Тошка с великим презрением и отвернулся.

- Хватит, насмотрелись. - Юрка подошел к энтомонтеру, приподнял крыло и взялся за штангу кулисного механизма.

И тут нас окликнули:

- Мальчики! Подождите!

К нам от калитки шла высокая женщина в темно-синей форме гражданского воздушного флота. Из-под узкой пилотки с голубым кантом красиво выбивались золотистые волосы. На белоснежной кофточке лежала темная полоска галстука, завязанного по-мужски. Серебряные орлиные крылья - знак ГВФ - горели на лацкане жакета.

- Я тоже хочу посмотреть, - сказала женщина и подошла к энтомоптеру.

И только тут я узнал Веру Августовну. И, наверное, с этого момента навсегда влюбился во всех женщин-летчиц, радисток и стюардесс.

Вера Августовна сказала, что ее рейс был задержан на два часа, она воспользовалась этим и забежала к нам, чтобы узнать, как двигается работа.

Она обошла вокруг энтомоптера, потрогала кулисный механизм, штанги и кромки крыльев и спросила, когда мы его закончим.

- Завтра, наверное, - сказал Юрка. - Пленку осталось натянуть. Вот если бы Владимир Августович был с нами...

Вера Августовна опустила голову, и лицо ее стало грустным. Она стояла так, наверное, целую минуту, и мы тоже стояли, не зная, что говорить и что делать. Потом она посмотрела на нас и улыбнулась. Но улыбка получилась бледной, неестественной.

- Да, если бы Володя был сейчас с нами... Дорогие мои, хорошие люди! сказала она вдруг и положила руку на плечо Юрке. - Счастливые вы! Умеете хорошо мечтать и претворять свои мечты в жизнь. А вот я не умею. Совсем не умею... Впрочем, это не относится к делу. Расскажите мне лучше, как работает механизм.

Юрка начал рассказывать,

Вера Августовна слушала внимательно, не перебивая.

- Мне все не верилось, - сказала она, когда Юрка кончил. - А теперь верю. Верю! Вы понимаете?

Через полчаса Вера Августовна ушла.

- Эх! - сказал Тошка, глядя ей вслед. - Если бы у меня была такая сестра!..

- Да-а... - протянул Юрка. - Если бы да кабы...

Позже Борька Линевский признался мне, что это лучшая женщина из всех, с которыми он был знаком до сих пор.

Мы разобрали энтомоптер и втащили его по частям в комнату.

На другой день Инженер прислал нам записку. Мы нашли ее на алфавитном стеллаже в приемном покое. Она была адресована Юрке и лежала в ячейке на букву "Б". Первая записка с тех пор, как его забрали в больницу! На двойном листе тетрадочной бумаги валились вправо и влево зыбкие полупечатные буквы, вроде тех, которыми пишут дошкольники.

"Порядок. Рука немного работает. Законч. крылья. Пленку клеить растворителем. В зелен. бут. письм. стол. Клейте внатяг. Бороться за мечту до конца".

- Ура! - радостно закричал Тошка. - О крыльях вспомнил! Значит, лучше ему! Поправляется!

Мы передавали записку друг другу, читали ее по нескольку раз, чуть ли не разглядывали на свет.

Значит, неплохи дела у Инженера, если он снова думает об энтомоптере, да еще пишет, как надо обтягивать крылья. Правда, почерк у него изменился ужасно. Вон какие каракули! Но это неудивительно. Одной рукой, да еще лежа на спине, хорошо не напишешь. Главное, вспомнил о нас. Беспокоится.

- А мне эта записка не нравится, - сказал Юрка. - Для чего он написал последнюю фразу? Или он в нас не верит, или себя подбадривает?

- Почему не верит? Это он нам говорит на всякий случай. Чтобы, значит, бодро себя чувствовавши и строили, понимаешь? Чтобы не раскисали из-за того, что он в больнице лежит.

- Нет, Тошка, тут все по-другому, - сказал Юрка задумчиво. - Смотри, сколько слов он сократил. Записка вроде телеграммы получилась. Ему очень трудно было писать. И все-таки он написал последнюю фразу. Это он ее не нам, а сам себе написал. Никакой не порядок, а плохо ему. Ясно?

Я вдруг тоже подумал, что Инженеру не так хорошо, как он пытался представить в записке. Страшная это штука: быть влюбленным в небо, видеть облака сверху, парить свободно, как птица, а потом сразу, из-за глупого случая, на три года сесть в кресло с колесами, и вот теперь улечься в постель... И твое тело от тебя уходит. Сначала ноги, потом левая рука, потом ты перестаешь говорить... Ты все понимаешь, а сделать ничего не можешь... Даже плечом пошевелить... Даже мизинцем...