Если Сплетник и был человеком, то все же не совсем похожим. Уши у него были большие и заостренные, глаза странно скошены, нос приплюснут, а зубы похожи на клыки. Всклокоченные волосы походили на крысиное гнездо. Ногти на его руке, державшей посох, были длинными, неровными и грязными.

Он сказал, обращаясь к Корнуэллу:

— Вы Корнуэлл, ученый из Вайлусинга?

— Да.

— Вы предводитель этого отряда пилигримов?

— Не предводитель. Мы все равны.

— Тем не менее, у меня для вас есть слово мудрости. Или, вернее, дружеское предупреждение. Не ходите дальше Ведьминого Дома. До этого места пилигримам ходить разрешается.

— Беккету не позволили дойти и туда.

— Беккет не был пилигримом.

— А вы уверены, что мы пилигримы?

— А дело не во мне, сэр ученый. Это они так думают. Я лишь передаю их слова.

— А кто это — они?

— Прекрасный сэр, неужели вы так невежественны? Если вы это не знаете, то в вашем отряде есть такие, которые знают.

— Вы говорите об Оливере или обо мне, — тут же вмешался Снивли. Советую вам выбирать слова. Я, как гном, и Оливер, как гоблин, мы здесь дома и можем идти куда захотим.

— Вы уверены, что имеет на это право? — сказал Сплетник. — Вы предали Братство.

— Но вы не ответили мне, — сказал Корнуэлл. — Кто такие «они», о которых вы говорили?

— Вы слышали о церберах?

— Я о них знаю.

— А о Звере Хаоса? И о Том, Кто Размышляет В Горах?

— И о них слышал. Это старые басни путешественников. Я встречал лишь беглое упоминание о них.

— Тогда вы должны молиться, чтобы ваше знакомство с ними не стало более тесным.

Корнуэлл взглянул на Джоунза. Тот кивнул.

— Он мне говорил то же самое. Но, как вы уже догадались, я трус. Я не пошел за Ведьмин Дом. — И спросил у Сплетника: — Как насчет пива?

— С удовольствием. И кусочек мяса. Я проделал долгий путь, и меня мучит голод и жажда.

Полная луна встала над горизонтом, гася звезды и заливая поляну светом. Неярко горели костры, а на траве между лагерем и дорогой танцевали маленькие существа под резкие звуки скрипки.

После еды Сплетник развернул свой сверток и достал оттуда скрипку и смычок. Теперь он стоял, зажав под подбородком скрипку, держал левой рукой лады, а правой работал смычком. Поеденная молью ворона по-прежнему умудрялась сидеть у него на плече, подпрыгивая, чтобы удержать равновесие, и издавая при этом протестующие крики.

Под столом спала маленькая хромая собачка, объевшаяся мясом, которое ей бросали пирующие. Ее лапы вздрагивали, как будто она гонялась во сне за кроликом.

— Их так много, — сказала Мери.

— Когда мы появились, их не было так много.

Джоунз захихикал.

— Тут все мои и большинство ваших.

— И наши тут? Они вышли из укрытий?

— Да. Их привлекла еда и пиво. Ведь не станут же они прятаться, когда остальные едят.

— Тогда среди них должен быть и Бромли. Почему же он не подходит ко мне?

— Ему и так весело, — сказал Корнуэлл.

Среди танцующих показался Енот. Подойдя, он потерся о ноги Хола. Хол посадил его на колени. Енот обернул хвост вокруг лап и носа.

— Он слишком много съел, — констатировал Джиб.

— Он всегда так, — сказал Хол.

Скрипка пела и визжала. Рука Сплетника бешено работала, а ворон протестующе кричал.

— Я не совсем вас понял, — сказал Корнуэлл Джоунзу. — Вы сказали, что не бывали за Ведьминым Домом. Почему? И что вы здесь делаете?

Джоунз заулыбался.

— Странно, что вы у меня это спрашиваете. У нас много общего. Видите ли, сэр ученый, я тоже студент, как и вы.

— Но почему вы не учитесь?

— Я учусь. Здесь достаточно материала для обучения и изучения. Даже более, чем достаточно. Когда изучаешь что-нибудь, нужно все тщательно исследовать перед тем как делать следующий шаг. Придет время, и я пойду за Ведьмин Дом.

— Изучаете, вы говорите?

— Да, заметки, записи, картины. У меня груды записей, километры лент…

— Ленты, картины. Вы имеете в виду картины?

— Нет, — ответил Джоунз. — Я использую фотоаппарат.

— Вы говорите загадками, — сказал Корнуэлл. — Я такого слова не знаю.

— Не хотите ли взглянуть? Не нужно беспокоить остальных.

Он встал и пошел к палатке. Корнуэлл последовал за ним. У входа в палатку Джоунз остановил его.

— Вы человек без предрассудков? — спросил он. — Как ученый, вы должны им быть, но…

— Я шесть лет занимался в Вайлусинге, — ответил Корнуэлл. — Я стараюсь ко всему относиться без предрассудков, иначе трудно узнать что-либо новое.

— Хорошо. Какая у вас тут дата?

— Октябрь, — сказал Корнуэлл. — Год господа нашего 1975-й. Но какое точное число не знаю, так как потерял счет дням.

— Прекрасно, — сказал Джоунз. — Я только хотел удостовериться; к вашему сведению, сегодня семнадцатое.

— Причем тут дата?

— Может и не причем, а может понадобиться. У вас первого я смог узнать об этом. Здесь, в Диких Землях, никто не следит за календарем.

Он поднял входной клапан палатки и поманил за собой Корнуэлла. Внутри палатка оказалась больше, чем можно было представить снаружи. Она была уставлена множеством приборов. В углу стояла походная койка, рядом с ней стол и стул. В центре стола находился подсвечник с толстой свечей, пламя которой дрожало от сквозняка. В углу лежала груда книг в кожаных переплетах. Рядом с книгами были открытые ящики. На столе, кроме подсвечника, не оставляя места для письма, находился какой-то странный предмет. На столе, как заметил Корнуэлл, не было ни пера, ни чернильницы, ни песочницы, и это показалось ему странным. В противоположном углу стоял большой металлический шкаф, а рядом с ним у восточной стены часть помещения была отгорожена плотной черной тканью.

— Здесь я готовлю свой фильм, — пояснил Джоунз.

— Не понимаю, — напряженно сказал Корнуэлл.

— Взгляните.

Джоунз подошел к столу и взял из одного ящика пригоршню квадратных листов.

— Вот это фотографии, о которых я говорил. Не рисунки — фотографии. Давайте берите и смотрите.

Корнуэлл склонился над столом, не дотрагиваясь до так называемых фотографий. На него смотрели цветные рисунки, изображавшие домовых, гоблинов, троллей, фей, танцующих на поляне, воплощенный ужас — церберов, двухэтажный дом на холме с каменным мостом через ручей. Корнуэлл осторожно поднял рисунок дома и поднес его ближе к глазам.

— Ведьмин Дом, — пояснил Джоунз.

— Но это ведь рисунки, — заявил Корнуэлл. — Миниатюры. При дворе многие художники делают их для книг и других целей. Но они заключают их в рамку с изображением цветов, птиц, насекомых, что, по-моему, делает их привлекательными. Они работают долгие часы.

— Посмотрите внимательней. Вы видите следы кисти?

— Это ничего не доказывает, — упрямо ответил Корнуэлл. — На миниатюрах тоже не видны следы кисти. Художники работают так тщательно, что никаких следов не видно. И все же какая-то разница здесь есть.

— Вы чертовски правы, какая-то разница есть. Я использую эту машину.

Джоунз положил руку на странный черный предмет на столе.

— Я также использую и другие предметы, чтобы получить фото. Я нацеливаю машину, смотрю в это окошко, щелкаю и получаю снимок точно таким же, каким видит аппарат. А он видит лучше, чем глаз.

— Магия, — сказал Корнуэлл.

— Опять! Говорю вам, что здесь не больше магии, чем в моем велосипеде. Это наука, технология, способ делать вещи.

— Наука — это философия, — сказал Корнуэлл, — и не больше. Приведение вселенной в порядок, попытка найти во всем смысл. При помощи философии вы не можете делать все это. Тут должна быть магия.

— А где ваше отсутствие предрассудков?

Корнуэлл выронил фото и гневно выпрямился.

— Вы привели меня сюда, чтобы издеваться? Вы разыгрываете меня своей магией, уверяя, что это не магия. Почему вы хотите представить меня глупым и ничтожным?