- Вот и верь глазам своим!

- А что я тебе говорил? - хмыкнул Хома.

- Ты сказал: "Еще неизвестно". И все. Значит, не знал.

- Зато ты сейчас знаешь.

- А вы не поверили, что я капусту наворачиваю? - расхохотался Медведь. - Ну, уморы!

- Я теперь не поверю, даже если увижу Лису с морковкой, - проворчал Суслик.

- А я поверю, - подмигнул Хома. - Подумаю и решу: неспроста она с морковкой выставляется. Видать, Зайца подманивает. Думать надо!

И Хома звонко-презвонко постучал кулачком по лбу Суслика. Не один бедняга Суслик, но и Медведь удивился странному звону.

- Слышал? - осторожно потрогал свой лоб Суслик. - Выходит, у меня голова пустая? - расстроился он.

- Силен звон! - пробасил Медведь.

- И ушам не верьте, - Хома разжал кулачок. В нем оказались спелые, твердые орешки. Они-то и звенели.

- Во! - поразился лучший друг.

- Сам же вчера говорил, что ушам верить нельзя, - напомнил, смеясь, Хома.

- А чему же верить? - упал духом Суслик. - Вместо паровоза мальчишка бегает, вместо меда Медведь капусту ест, вместо головы орешки звенят. Сплошная путаница!

- Нюху тоже нельзя доверять, - прогудел Медведь. - Я знавал хорька, который в жилетке из куриных перьев на охоту в курятник ходил. Там его по запаху за своего принимали!

- Ничему верить нельзя, - вконец ошалел Суслик. - Ни тонкому слуху, ни зоркому зрению, ни сильному нюху...

- Верить можно только своей умной голове, - мудро сказал Хома.

- И моей, - скромно добавил Медведь.

- А моей? - жалобно прошептал Суслик.

Они промолчали.

А ведь и правда: голова - всему Голова. И зрению, и слуху, и нюху.

Все на ней держится. Не только глаза, уши и нос.

Как Хома главное слово подсказал

Прибежал Хома к ручью. Окунулся пару раз. В их местах это называется "искупнуться". Искупаться - другое дело. Может, и долгое. А "искупнуться" раз, два, и готово!

Тут и дождик заморосил. Он был такой мелкий, что казалось: над самым ручьем прыскают, мельтешат бесчисленные комарики.

Вдруг на том берегу Хорек появился. Любитель кур. Давненько его не было видно. Даже слух прошел, что его как-то в курятнике заловили. В капкан, мол, попал. Да, видать, капкан на него еще не изготовили.

- Ты домой? - спросил Хорек Хому.

- А куда же? - ответил Хома. Они, конечно, ни друзьями, ни приятелями не были. И потому не здоровались.

- Ты уходишь, а Хорек остается, - капризно сказал Хорек. Он всегда говорил о себе как о постороннем.

- Дождь сейчас всерьез зарядит! - передернул плечами Хома.

- Вот-вот, ты домой, а Хорек будет здесь мокнуть.

- У тебя же шубка - водонепроницаемая, - с усмешкой заметил Хома.

- Ты-то уходишь, а Хорек должен свою шубку под дождем портить, - снова заныл Хорек. - Единственную.

- Чего ты хочешь? Не пойму.

- Поговорить охота. Давно не виделись. Хорек давно ни с кем не виделся, - вздохнул Хорек.

- А получше погоду не мог выбрать?

- Погоду не выбирают. Погода сама нас выбирает, - умно определил Хорек.

- Ладно, говори. Да побыстрей. - и Хома голову от дождя лопушком прикрыл.

- А о чем? - спросил Хорек.

- Ты же поговорить хотел, а не я.

- Вот так сразу Хорек не может, - обиделся Хорек. - Ты меня расспроси: где был, что видел, что со мною случилось.

- Где был? Что видел? Что случилось? - нетерпеливо спросил Хома.

- Слишком много вопросов, - покачал головою Хорек. - С ходу на них Хорек не ответит.

- Да брось ты! - рассердился Хома. - Коротко можно ответить. Ты одно, самое главное, слово скажи.

- Какое? - заинтересовался Хорек. - Хорек такое слово не знает.

- Нет, знаешь.

- Не знает Хорек! - горячо убеждал Хорек.

- Знает!

- Ну какое? Ну какое главное слово? Ну скажи, пожалуйста, Хорьку! взмолился любопытный Хорек.

Он был страсть какой любопытный. И говорили, что даже в курятники он лазит только затем, чтобы убедиться, есть ли там куры.

- Сказать? - набивал себе цену Хома.

- Скажи! Скажи Хорьку!

- Про все: где был, что видел, что случилось, -можно ответить просто. Легко!

- Как? Как?

- Живой! - сказал Хома. Легко и просто.

- Ве-е-рно... - изумился Хорек. - Именно это я и хотел тебе сказать. Живой! - воскликнул он.

И пошел себе прочь, своей дорогой, восхищенно покачивая головой.

- До чего же точно, - бормотал он. - Изумительно.

И уже уходя, Хома услышал, как Хорька Выдра окликнула:

- Привет! Как дела, пропащий?

- Живой! - гордо ответил Хорек. Не удержался и добавил: - Хорек живой.

И впрямь до чего же точное слово! Главное!

Как Хома и его друзья Орлика вспоминали

Вот ведь какая история. Появился в их роще один голубь-голубок. Почти весь белый, с сереньким отливом.

Звали его - Орлик. Когда-то всех диких голубей орликами называли. Об этом старина Ёж от древнего Ворона слышал.

Орлик был особенным голубем. Соберет, созовет малых зверьков на поляне. И говорит им кротко: чтобы не обижали друг друга, в беде помогали и обиды прощали. Уж больно зла много!

- А как со злом бороться? - спрашивали у него.

- Чем больше будет доброго, тем меньше будет злого, - чистым голосом отвечал Орлик. - И тогда для недоброго и места не останется. Злое -- не

главное. Поглядите на орешник. И тень в жару дает, и плоды-орехи. Все вокруг милое: и солнце, и роща, и ручей... И вы станьте добрыми, добрые звери. Учитесь у детей, зверюшек ваших. Всякое дыхание да славит Благое!..

По-разному все к Орлику отнеслись. Белки и мышки - сочувственно. Волк и Лиса - насмешливо. А Коршун - раздраженно.

Хома и его друзья тоже по-своему приняли Орлика. Им нравилось то, что он говорил. Они и сами вроде бы так жили. Старались не обижать друг дружку, помогать и прощать.

Но они считали, что это пока лишь с друзьями возможно. А со всеми как?..

Любопытно себя Медведь повел. По-медвежьи. Как самый главный.

Прослышал он о задушевных беседах Орлика. И к себе его вызвал.

- Будешь загодя к моей берлоге прилетать и докладывать, о чем со зверями говорить собираешься. Слово в слово!

Он, верно, боялся, что Орлик обидно его затронет. Властителя.

А впрочем, какая там власть? Всякий жил как хотел. Вернее, как мог. Но все-таки!..

Вскоре Медведь устал каждое утро выслушивать Орлика. Почувствовал вдруг, что сам от этого как-то меняется. Добрее становится, мягче. А потому, какая-никакая, а власть слабеет. Нельзя без строгости со здешним зверьем. Да и с любым нездешним.

- Ну тебя! - наконец сказал он кроткому Орлику. - Больше ко мне не прилетай, - и чуть не всплакнул. - А то я управлять не смогу. Жалко теперь мне всех. А затем сурово добавил:

- Можешь говорить что хочешь. Разрешаю. Но если что скажешь не так, связать тебя прикажу. И на земле, и в воздухе, - выразительно взглянул он на Лису под сосной и на Коршуна на сосне.

- Ничего злого я никогда не скажу, - своим чистым голосом ответил Орлик. - А что до меня... Меня ты можешь связать, а доброе слово ни за что не свяжешь.

И полетел себе дальше, в другие края, неся с небес доброе слово с добром.

Не раз потом вспоминали Орлика Хома с друзьями.

- Долго ему придется летать, - сокрушался однажды Суслик, - и убеждать нас, бесчувственных.

- Тебя! - не удержался Хома.

- Все хорошее, доброе долго делается, - сказал им старина Ёж, - только злое - быстро.

- Доброе долго делается, - задумчиво согласился Хома, - зато надолго остается.

- Навечно, - застенчиво улыбнулся Заяц-толстун. - Сами подумайте: сделал что-то плохо, взял и переделал. А когда оно хорошо, оно и вечно. Доброе переделывать не надо.

- Как орешник, - прислушалась к их разговору Белка с дерева. - Всем свои орешки дает. Его никак не приукрасишь!

И ускакала, раскачивая ветки.

- Как орешник... - проворчал Суслик. - Как я! - И посмотрел на Хому. С тобой.