Поиск
РАЗОРВАННЫЕ СТРАНИЦЫ
Бесконечные ночи, как вы коротки и длинны!
И в поэме, как в жизни, бывает, не спится ночами.
Ищешь, вертишься, прочь убегаешь, но память стоит за плечами
Такова и вся жизнь, все ее пробужденья и сны.
Голова на подушке темна, голова на подушке седа.
Верил — первых полсрока, вторые — промаялся люто.
Как короткие сны, все иллюзии снились минуту,
И ничто, как надежда, не смешило людей никогда.
Не похожа ли наша судьба на войну в Эфиопии?
Что чума победит, разве люди поверить могли?
Ничего не понять бы без клочьев испанской земли.
Очень страшно и медленно в нас умирают утопии.
Двадцать лет пронеслось. Я глаза раскрываю. Мадрид.
Убивают кого-то во мраке, стреляя из темных окон.
Дом маркиза Дуэро. Потайной телефон
В глубине опустевшей таинственно долго звонит.
Этой драмы начало мы, любимая, видеть могли.
Только мы не хотели глядеть ее, не хотели поверить ей.
В районе Университета, в милой квартирке своей,
Веселились за завтраком, наблюдая войну издали.
Смерть явилась позднее, однако успев растолочь
Наше благополучие, весь этот маленький лад.
О буфете и кухне позаботился добрый снаряд.
Разворочена крыша. Ничем невозможно помочь.
Что стряслось с детворой, на панели игравшей в тот час?
Только вспомню Валенсию, что-то рвется в груди у меня.
О друзья одной только ночи, друзья одного только дня!
А история всей своей тяжестью по дороге к морю неслась.
Приходили головорезы, корсары, неведомые герои,
И наихудшее с лучшим сочеталось вновь.
Новое романсеро — золото, фиалки, любовь…
Словно бы солнца упали в ручьи этой странной порою.
Ни кладбища, ни жилища. Зима. Исход начался.
Шел народ, шли солдаты, шла армия матерей.
Они росли, как рыдания, дорогами Пиреней.
И у границы скапливались лохмотья и голоса.
Разве же вы не видите: нас уже загоняют в закут,
Разве же вы не чувствуете: на ладонях проносим мы
Непосильную ношу усталости и тьмы,
И у нас отнимают оружье, Франция, и камней уже мало тут.
Лагерей колючая проволока повсюду и везде.
Все красивые ваши слова завтра будут уже не в счет.
Толковавшие про свободу просят милостыню в свой черед,
И стихи говорят о любви и смерти, но молчат о стыде.
……………………………………………………………………………
Нужен пурпур, нужен терновник, чтобы человека распять,
Чтоб свершить человеческой казни древний церемониал.
Это начало Голгофы, стояние и провал.
И я по стопам Господних Страстей не стану вперед шагать.
……………………………………………………………………………
* * *
Роман, как дождик, сам собой утих:
Я изорвал судьбу свою и стих.
Поздней, поздней расскажут про меня.
Страницы и страницы изорвал
И отраженье в зеркале сломал.
Не узнаёт меня большое солнце дня.
Я разорвал и память и тома,
Внутри их долго скапливалась тьма.
Порвал я небо, тучи прочь гоня.
Порвал я песню, слезы горьких дум
Стерев, развеял орудийный шум.
В утихшем ливне улыбнулся я.
Порвал я сердце, изорвал мечты,
Чтоб из обломков поднималась ты,
Того, что видел я, не знавшая заря.
* * *
И показалось мне, что я тебятеряю, бессмертная моя.<i>«Гимн Эльзе»</i>Всю ночь мне казалось — она так смертельно бледна,
Белее подушек лицо ее, губы и руки.
Всю ночь мне казалось: я хватаюсь за край полотна,
Я сам умираю от жестокой, немыслимой муки.
Я знаю наверно, меня никогда не понять
Тому, кто не видел любимых своих угасанье.
Тот жалобный стой, повторяясь опять и опять,
Пронзал меня вновь, как зимы ледяное дыханье.
Всю ночь мне казалось в ее ледяной тишине:
Душа умерла моя, все это явь, а не снится.
Какие-то двери всю ночь скрежетали во мне
И что-то металось, как будто подбитая птица.
Всю ночь бесконечную рядом с твоей головой
Сидел недвижим я и мрак нарастающий слушал.
Росла тишина, только изредка по мостовой
Шаги раздавались да кровь ударяла мне в уши.
Горячей волной проходила она сквозь меня,
Но страх за тебя меня делал все тише и тише.
Я был недвижим. Я твердил: — Это я, это я…
Это я умираю… Вдруг голуби заворковали на крыше.
Oime il bel viso, oime il soave sguardo.
……………………………………………………………………………
* * *
………………………………………………
………………………………………………
………………………………………………
Всегда шатаясь по кустам,
Весьма рискованно шутя,
Галантны в отношеньи дам,
Однако их судить не нам.
Они, как зяблики, поют,
Они тщеславны и мелки
И уважают все, что пьют,
В Понт-а-Муссон, и там и тут.
Пускай Дюнкерк иль Вокрессон,
Или Мобеж, или Реоль,
Пускай Везуль иль Безансон,
Пускай Нери иль Монлюсон.
Попались в руки — вот беда! —
Рыбешки в Бур-Сент-Андеоль,—
А может, северней куда?
Один конец! Сковорода!
Вы жили, шлепанцы надев,
Но нимба вдруг лишили вас,
И оборвался ваш напев,
И вы сидите, присмирев.
Что ж, мальчики, гоните лень.
Вот вам урок на этот раз:
Кидайтесь на Иванов день
В созревший золотой ячмень.
Трава все ярче и свежей
И пахнет лучше, чем бензин.
Приятней посидеть на ней,
Чем сесть с размаху на ежей.
У вас остался ваш мундир,
Для башмаков — шнурок один,
Остались колбаса и сыр.
А офицер? А командир?
Они сбежали кто куда.
Даю вам слово!
………………………………………………
………………………………………………
вернуться
6
Где дивный лик? Увы! Где нежный взгляд?
Где легкие и стройные движенья?
Где речь …………………………………………………
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: