Джуди: «Я – творческая личность, ты – покладистый, а он – чудак!»

Джон: Теперь, независимо от того, хватает ли мне уверенности, я в этом не уверен.

Джуди: Ты был неуверен?

Джон: Бывало. Довольно долго это было моей проблемой – вместе с застенчивостью. Итак, в нашем обществе вы не обязательно получаете подтверждения от внешнего мира – но в культуре вы их получаете.

Патрисия: Я думаю, что моя перспектива слегка отличается. Вот идея, к которой я все время возвращаюсь: у каждого из нас есть собственные символы, как у этой женщины, разбирающей листья. И эти символы о чем-то сигнализируют. Проблема в том, что эти символы – наши собственные, и поэтому приходится тратить уйму времени, отсылая их другим людям, и они не всегда правильно их понимают, и мы тоже постоянно пытаемся интерпретировать символы, которые получаем от других людей.

Джон: Нет ли среди ваших близких друзей супружеской пары, где муж и жена – выходцы из разных культур? Это очень поучительно. Например, в стрессовой ситуации англичанин или англичанка будут вести себя подчеркнуто вежливо, чтобы не усугублять и без того сложную, напряженную ситуацию. Но если вы выросли в средиземноморской культуре, для вас такое поведение – недвусмысленный знак разрыва отношений. Но когда англичанин демонстрирует вам подобную любезность, для него нет ничего более далекого от такого намерения. Для него это способ сказать: «Ситуация стала настолько сложной, что я не знаю, что делать, чтобы уменьшить напряжение, кроме как стать вежливым и надеяться, что время и благожелательность обеих сторон помогут нам достойно преодолеть трудности». В средиземноморской культуре это было бы истолковано как недостаток преданности – сигнал, что отношения закончены.

Хосе: Я подумал об играх, в которые мы играем, особенно о детских играх. У них есть свое назначение.

Джон: Давайте снова вернемся в тропический лес. На лагерной стоянке есть специальное место, и это самое важное место на стоянке – место, где играют дети. Примерно с двухлетнего возраста и до половой зрелости дети собираются в бопи, так это называется, и играют. И если вы очень внимательно наблюдаете за их играми, как делал Колин Турнбулл в течение двух лет, когда жил с этими людьми, вы обнаружите некоторые удивительные вещи. В этой культуре целостность охотничьей группы – высшая ценность. И это совершенно оправдано, потому что без этого вы умрете – чтобы добиться успеха только на уровне питания и выживания, необходимы определенные равновесие и размер охотничьей группы.

У детей есть игра, когда они начинают карабкаться на молодое деревце, скажем высотой метров в 10. И по мере того, как они влезают на это деревце, оно начинает гнуться, пока до земли не останется два или три фута. И вот, с десяток ребятишек успешно двигаются все вместе в рамке сотрудничества, сгибая это молодое деревце, чтобы с него можно было легко спрыгнуть. Дети все вместе висят на деревце и поют песенку, и с определенными словами песенки все они одновременно прыгают вниз.

Джуди: Между прочим, у БаМбути одно и то же слово обозначает любовные ласки, танец и эту детскую игру.

Джон: И когда я впервые наткнулся на этот пример, то подумал: «А откуда я получал в детстве подобный опыт сотрудничества?»

Джуди: Что они думают, как реагируют, если ребенок решит: «А что, если я полезу на это дерево, и буду петь эту глупую песенку, и в этой суматохе все вдруг возьмут, да и спрыгнут раньше меня?» (смех).

Джон: Важный пример сотрудничества ребенку показывает окружающий мир, а не другие дети. Этот ребенок взлетает в воздух и приземляется где-то посреди леса. И когда мы с Джуди впервые обсуждали этот блестящий пример, то сразу же подумали: «Почему бы не внести эту игру в наше общество?» Ведь нам придется немало потрудиться, чтобы найти ситуации, показывающие нашим детям, что такое сотрудничество. И это демонстрирует, что мы не уравновешены в области сотрудничества и конкуренции.

Джуди: Только подумайте, сколько менеджеров вынуждены заниматься созданием команд.

Женщина: Я выросла в большой семье, у меня есть этот опыт.

Джон: И у меня тоже, я тоже из большой семьи.

Женщина: «Пекарь», «Казаки-разбойники».

Джон: Предположим, что мы просто перенесем этот ритуал на американскую детскую площадку. Проблемой стали бы взрослые. Ведь что произойдет, если ребенок чуть-чуть замешкается и взлетит в воздух? В бопи взрослые находятся достаточно близко, и они заметят это, но не покажут, что заметили. Они просто удостоверятся, что с ребенком все в порядке и оставят его в покое. Никто не бросится его успокаивать. И когда этот ребенок снова присоединится к другим детям, в течение какого-то времени они не захотят принимать его обратно.

Джуди: Они могут даже на время наградить его каким-то прозвищем, вроде «Слишком-долго-ждет-прыжка».

Джон: Но через некоторое время ребенка снова принимают в игру. И с этих пор по отношению к нему нет никакой злобы или дискриминации. Они сделали все, что нужно делать в этой ситуации, и этот ребенок снова становится полноправным участником игры.

Джуди: И если нарушает правила кто-то из взрослых, все члены этой культуры используют тот же самый механизм поддержания структуры сотрудничества.

Джон: Что бы произошло на американской детской площадке? Проблемой стали бы взрослые. Потому что, если бы какой-то ребенок, не дай бог, замешкался, взлетел в воздух и приземлился где-то рядом с площадкой, все взрослые немедленно сбежались бы к нему. И внимание этого ребенка было бы привлечено ко вторичной выгоде, было бы подкреплено именно то поведение, которое правила этой игры как раз и призваны уравновешивать.

Марна: Игра была бы объявлена вне закона. Она была бы запрещена.

Джуди: На школу подали бы в суд, и ее пришлось бы закрыть.

Джон: «Вне закона» – Марна использовала совершенно точное слово. В традиционной культуре внутренние репрезентации, с которыми я согласую свое поведение, постоянно копируются и отражаются структурой культуры, в которой я живу. Но в нашей повседневной жизни это не так.

Джуди: Но как мы это делаем? Закон!

Джон: Законодательные маневры и право – зыбкое отражение и отдаленное эхо согласованной культуры. Культуры можно классифицировать по степени их согласованности, просто замечая, какие формы они используют для возвращения отклоняющегося поведения в рамки нормы. В согласованной культуре насмешка и презрение обычно решают большинство подобных проблем. Почему? Почему это работает там, но не работает здесь? Потому что если мы – члены согласованной культуры, то я знаю, что внутренние репрезентации других членов моего племени соответствуют моим репрезентациям, и культурные методы структурированы так, чтобы эти значения постоянно укреплялись. И я могу рассчитывать на них с такой же уверенностью, как и на то, что я – член этой культуры, этого племени. Поэтому достаточно насмешки, презрительного комментария, чтобы запустить у «нарушителя» определенные репрезентации, которые заставят его изменить поведение, вернуть его в пределы диапазона, приемлемого в нашей культуре. И чем больше в сдерживании отклоняющегося поведения участвуют насилие, полиция, армия и законодательная власть, тем больше это указывает на отсутствие внутренней культуры, дополненной внешними формами. Вот простое и точное средство измерения степени потери согласованности в социальной системе.

Женщина: В нашем обществе место насмешки и презрения над неприемлемым поведением занимают моральные оценки. Мы часто слышим, как люди говорят: «Дети жестоки». На самом деле дети делают в точности то, что и в вашем примере, и все же детям внушают, что «жестоким» быть плохо.

Джон: Вам преложат обратиться к адвокату. Мой адвокат может на законных основаниях побить вашего адвоката.

Мужчина: Можно спросить? В этой ритуальной детской игре дети сами учатся, из поколения в поколение, или этой игре их учат взрослые?