Сидели у нас на зоне две девахи-подельницы. Обои получили по три года, обои у нас в больничке санитарками работали, а до лагеря и до преступления своего они в мединституте учились, врачами хотели стать. Только врачами им теперь уж не быть, потому как они медицинскую науку для лютой бабьей мести приспособили. А история вышла у них такая.

Учились они и между собой дружили, всем делились. Жизнь студенческая, дело молодое — завелся у одной дружок. Бегает она к нему на свиданки, а опосля подружке рассказывает, как он ей в любви клянется, как замуж зовет, ну и все такое прочее. Тут вскорости и у второй подружки тоже хахаль объявляется, и тоже она с ним в ЗАГС собирается. Жили-то обе девахи в общежитии, а на свидания бегали по-очереди, потому как даже выходные туфли одни на двоих имели, чтоб не тратиться. А вечерами у них, значит, рассказы про то, как с милым гулялось. Ну, и вышло оно так, что обе себе по ребеночку и нагуляли в одновременье. Девки здоровые, самостоятельные, рожать собрались. Тут одна другой и говорит, что дружок ее просит аборт сделать, уговаривает с дитем подождать — не ко времени, мол. И у второй такая же история. Но что подружек в удивление ввело, так это что говорили им ихние дружки одни и те же слова по этому делу. Одна и смекнула: «Слушай, подруга! А что это странно как у нас выходит: зовут наших женихов одинаково, слова они нам одни и те же говорят, на свидания мы ходим все как-то по очереди. Берет меня сомнение: уж не один ли у нас с тобой женишок?» Решили проверить. Как одна пошла в кобеднишних туфлях на свиданку, так другая за ней следом в тапочках. И выясняют они, голубушки, что один их парень за нос водит! Погоревали, поплакали, да и пошли вдвоем на аборт. А как отмучились, так и выстервились: «Да что ж это за справедливость такая, что «нам страдать, а ему хвостом вертеть?» И решили они обманщику хвост-то тот самый и укоротить. Сговорились, все чин чином подготовили. Одна его зазвала в гости, снотворного ему в водочку подсыпала. А там вторая явилась. Разложили они родимого и кастрировали его по всем правилам медицинской науки. Вместе их и судили. Потерпевший рыдмя рыдает, а зал хохочет. Девки во всем признаются, а каяться — ни-ни. Но повезло им, однако, что судья и прокурор тоже «бабьего «полу» были, а то б им тремя годами не отделаться!

А что всех в зоне удивляло, так это то, что не было промеж ними скандальных базаров ни до суда, ни после. Мужик ведь чем над бабами силен, хвостом своим, что ли? Не-ет! Силен он, бабоньки, только тем, что мы за него промеж себя войну ведем — вот где и раздолье ему! А кабы дружнее мы были, да друг к дружке уважительнее, так, глядишь, он бы хвост-то и сам поджал.

— В общем-то это, Зина правда, что женская солидарность — редкая вещь, — заметила Наташа, — но ведь и своего мужа надо охранять. Я вот, например, не виновата в том, что муж у меня красавец и женщины к нему льнут. Пока он мне ни разу не изменял, это я точно знаю. Но сколько раз был на грани! А сколько мне сил пришлось ухлопать на то, чтобы его в опасный момент от этой грани отвести, да не силой — силой его не возьмешь, а умом, тонкостью и, если хотите, вот этой самой стервозностью. Я вам расскажу только один этюд из нашей жизни, когда мне пришлось такой стервой стать, что я сама себе удивилась.

Было это уже лет через пять после свадьбы. Жили мы хорошо, сын уже у нас был, двухкомнатная квартира кооперативная. Но бывали и семейные сцены. Я до молодости еще не умела их гасить, увлекалась. Поскандалю, расплачусь — и к маме под крылышко. Мама пожалеет, утешит, а там и муж прибежит домой звать. Иду гордая, как королева, и думаю: «Ах, как, я здорово себя с мужем поставила! Ах, как, он боится меня потерять!» Вот с этими-то уходами я чуть сама его и не потеряла.

Однажды мы повздорили из-за какой-то ерунды, а у меня как раз еще неделя отпуска оставалась, летом дело было. Я хвать своего Сережку и к мамочке на дачу: Сидим мы с мамой, шепчемся о наших женских проблемах, мама с Сережкой возится. На третий день я начинаю в окошко поглядывать: что-то наш папа за нами не едет? Где же это мой Витюшенька? Витюшеньки ни слуху, ни духу. А были у нас такие друзья Андреевы, к которым он обычно бегал утешения искать, когда я его шпыняла. Я дружила с женой, Олей, а он с мужем ее, Августом. Решила я позвонить Оле и спросить, как там мой супружничек себя ведет? Пошла на станцию за два километра, где был единственный на весь дачный поселок телефон, позвонила. А Оля мне и говорит: «Если ты не хочешь потерять мужа, приезжай немедленно. У него, кажется, уже подруга появилась, какая-то художница. Завтра у Августа день рождения, он собирался ее привести. Поэтому Август тебя пригласить постеснялся. Но приезжай и ты обязательно».

Возвращаюсь я к маме, все докладываю и реву, естественно. А мама мне и говорит: «Ну, дочка, кончилось твое детство. Сейчас только и начинается супружеская жизнь. До этого все были игрушки, почему и я к тебе относилась, как к дитю, которое лишь бы тешилось. Теперь я тебе другой совет дам. Что бы там ни случилось, ни в коем случае никакого скандала и никаких выяснений отношений! А с соперницей, если она представляет серьезную угрозу, немедленно заведи знакомство». Я в ужасе: «Как, мамочка? Какое такое знакомство? Да я ей глаза выцарапаю!» — И потеряешь мужа, — отвечает на это моя мудрая мама. — Завтра же поезжай, но только не домой, а прямо на день рождения. Вот тебе деньги: если хочешь, сделай прическу. Я бы тебе подарила и на новое платье, но лучше, если ты забежишь домой, когда Виктор будет еще на работе, и наденешь то платье, которое ему больше всего нравится. Есть такое?» Я подумала и говорю: «То платье не подходит. Это даже не платье, а старенький сарафанчик, который где-то здесь валяется. Я в нем была, когда мы с ним ездили на пляж, и он мне в любви объяснился». «Вот и прекрасно! Ищи свой сарафанчик. Я его постираю и отглажу, а ты иди и спокойно спи. Тебе завтра надо хорошо выглядеть. А Сережку у меня оставишь он вам сейчас только помешает».

Уложила меня мама, а сама, слышу, стирку затевает. Я, конечно, уснула в слезах и в полной панике: не верила я, что старенький сарафанчик может мне помочь. Мне хотелось заявиться в гости к Андреевым в каком-нибудь экстра-люкс-костюме и учинить разнос. Но утром я чувствовала, что права мама, а не я. И решила я на пробу ее во всем послушаться. Утром я встала поздно, никто меня не будил. Встаю, а у моей мусеньки уже все готово: сарафанчик висит на стуле свеженький, а рядом корзинка с цветами и яблоками. Яблоки румяные, с листиками сорванные, а цветы в двух букетах по краям. Подарок имениннику. Под яблоками спрятаны баночки с водой, в которых цветы стоят. Надела я сарафанчик, взяла в руки корзину, поглядела на себя в зеркало — и бросилась целовать маму. «А прическа сюда никакая не нужна, правда, мамочка?» — «Ага, ты уже начинаешь соображать! Ну, дай тебе Бог скоренько набраться мудрости. И еще один важный совет: следуй ему и никогда не ошибешься: в любой ситуации, какая у вас там возникнет, прислушайся к своему первому импульсу — и поступи в точности наоборот. Если захочется подойти к сопернице — ты отойди, будет желание бежать куда глаза глядят — подойди и сядь рядом. Поняла? Запомнишь?» Я не поняла, но запомнила.

На день рождения я специально опоздала. Позвонила с остановки Оле и спросила, пришел ли уже муж с моей соперницей? Она сказала, что их еще нет. Пришлось мне час просидеть в сквере напротив дома, и только когда я увидела мужа рядом с какой-то черноволосой красавицей в джинсах, в моднющей куртке из замши, тогда я, выждав еще ровно час, отправилась в гости сама.