И пристала я к нашим женщинам: «Расскажите, за что Кузнечик-то этот сидит?» Зэчки поначалу от меня отмахивались: «А, неохота и вспоминать!» Потом одна рассказала, а другие подтвердили.

Женился у нее сын, а невестка неугодная попалась. Жили в одной комнате, как ни крутись — разойтись некуда. Скандалили, лаялись. Старуха в одну-то ссору схватила ножик столовый со стола и на невестку кинулась. Та здоровая бабенка была, со смехом нож-то из рук у старухи вырвала и говорит: «Ну куда тебе на меня бросаться? Ты от натуги-то лопнешь, пока еще замахиваться будешь!» Тоже, вишь, злая была, нет чтобы миром утишить свекровь-то. Сын промеж них мечется, не знает уже, кто у них там прав, кто виноват. Хотела невестка за нож в милицию заявить, а муж уговорил пожалеть старую — мать ведь она ему.

Ну, оба молодые работали, а старуха с внучкой сидела. Пять лет уж девочке было, когда беда случилась. Дошла злоба у старухи до последнего предела, она девочку и убила, пока родители на работе были. Убила, кусок отрубила от ножки и сварила на нем суп из лапши. Приходят родители домой, а она им говорит, что девочка на улице гуляет, и сажает их за стол. А сама веселая… Кормит их обоих супом из собственной их дочери, подкладывает и приговаривает: «Ах и супчик я вам приготовила! За все хорошее вам супчик этот от меня!» Те удивляются, переглядываются: чего это, мол, старуха так веселится? А как доели, так она их и спрашивает: «По вкусу ли доченька любимая пришлась?» Те как поняли, что она такое с ними сотворила, так мать сразу умом тронулась, а отец ровно столько и продержался, сколько надо было, чтобы на лестницу выскочить, ко всем соседям по площадке позвонить и крикнуть, что у них в доме случилось. А там и он покатился без памяти, и так уж больше в разум и не вернулся. А старухе дали восемь лет всего. Наши бабы дивились: «А чего не расстреляли? Кому она такая нужна-то?»

Как-то на разводе считают нас и не досчитываются Кузнечика. Зэчек всех держат в строю, а охрана лагерь обшаривает, ищет. Мы все гадаем, да неужто она в побег ударилась? Нашли ее в той же кипятилке, где она работала. Висит на старом электрическом проводе: весу-то в ней всего ничего было. Как ни велика в ней злоба была, а совесть оказалась и ее сильней. Замучила.

А я думаю, что месть — она всего больней по тому бьет, кто ее в своем сердце копит. Говорят «Кто старое помянет — тому глаз вон». Может, оно вот про белые глаза и сказано? От ненависти да мести глаза и белеют.

— Трудно с тобой спорить, Зина, ты ведь нас по самому краю человеческого провела, — сказала Эмма. — А если смотреть не так глубоко, так ведь что может быть приятней, чем сделать хорошую пакость плохому человеку? И на это есть продолжение твоей пословицы: «Кто старое помянет, тому глаз вон, а кто забудет — тому оба».

Женщины с облегчением засмеялись: уж очень тяжела была история, рассказанная Зиной.

Тут наступила очередь рассказывать Наташе, и она начала:

— Не знаю, кто из вас прав. До побеления глаз у меня не доходило, а вот до потемнения — случалось. Так, бывает, разозлишься на кого-нибудь, что в глазах и в сердце темно. Не знаю, у кого как, а я от этого трудно отхожу. Иногда начну выдумывать наказания обидчику, и все мне кажется, что у меня фантазии не хватает, что все это меньше обиды выходит. — А потом обида пройдёт, и ужасаешься, насколько она была ничтожней придуманных планов мести. Хорошо, что выдумками все и кончается обычно, у меня по крайней мере. Но вот расскажу я вам про подружку мою, которая хорошо отомстила своему любовнику, при этом и рук не замарав.

Есть у меня подружка Зоя, а у той был любовник. Неудачная у них вышла любовь. То они сходились, то расходились. Зоя была постарше Олега и поумней, видно, это его и смущало. Время от времени они переставали встречаться, обычно, если Олег находил себе новую подружку. Но человек он был тяжелый, женщины его скоро бросали, и тогда он возвращался к Зое. Эта дурочка его прощала, и все начиналось сначала. Порой заходил вопрос о женитьбе, о ребенке, но на это у Олега была веская отговорка — квартиры нет. И вот начал он собирать на кооператив. Попросил Зою помочь, тоже собрать кое-что для него в долг, пообещал: «Будет у нас свой угол, где можно спокойно встречаться». Конечно, Зоя не столько об угле для встреч думала, сколько о том, что, получив жилье, Олег начнет, наконец, всерьез думать и о семье. Фактически-то она к нему как жена относилась: стирала ему, готовила, если болел — от постели не отходила. Любила она его очень. Потому он после всех своих приключений к ней и возвращался.

Прошел год, накопили они вместе на кооперативную квартиру. Переехал Олег, и началось устройство гнезда. Оба мечутся по городу в поисках мебели, оба ремонтом занимаются, собирают на первое время какие-то старые вещи у знакомых. Разница только в том, что Олег при этом думает, как он будет в своей уютной холостяцкой квартире девочек принимать, а Зоя о том, что она будет приходить к Олегу, как домой. Она уж согласна была не думать о женитьбе, лишь бы постоянство какое-то образовалось, подобие общего дома. Я над ней посмеивалась: захотелось Олегу цветов, так она даже из Ботанического сада отростки для него воровала и проращивала в горшочках. Вязать научилась и связала ему покрывало, скатерть и покрышки на кресла. Словом, таскала в это гнездышко то травинку, то пушинку. Жила она фактически у Олега, к своей матери раз в неделю заявлялась, только показаться. Та уже смотрела на их отношения, как на привычное и нормальное дело. Работала Зоя машинисткой, брала работу на дом, чтобы поскорее квартиру обставить, обуютить. Машинки пишущей у нее не было — на зарплату машинистки не разгонишься, но машинка была у Олега. Тот работал в редакции журнала. Вот они на одной машинке по очереди и стучали, выстукивали денежки то на холодильник, то на магнитофон. Машинка в этой истории тоже свою роль сыграла, хоть и незначительную.

Как-то часа в два ночи раздается у нас в квартире телефонный звонок. Снимаю я трубку и слышу сдавленный какой-то, совершенно неживой голос Зои: «Можно к тебе прийти переночевать? Олег выгнал меня среди ночи на улицу, а к маме я сейчас идти не в состоянии».

«Конечно! Беги скорей, а еще лучше — бери такси». Через полчаса является моя Зоя, и нет на ней лица, на ногах едва стоит. «У тебя водка в доме есть?» Достаю я бутылку водки, наливаю ей рюмку. На кухне все это происходит, чтобы наших не разбудить. Выпивает она и сидит молча, а сама обхватила себя за плечи и вся трясется. «Ну, что же с тобой случилось?» Молчит. Потом говорит: «Налей еще. Да не в рюмку, а в стакан», Выпила она полный стакан, еще посидела таким истуканом, а потом ее, видно, отпустило: рухнула она головой на стол и заревела. Ну, думаю, слава Богу, так-то лучше. Обняла ее, глажу по голове, утешаю. «Рассказывай, давай! Не держи в себе». И рассказала мне Зоя, что у них с Олегом в этот раз произошло.

Пришла она с работы, обычно первая. Обед приготовила, себя приукрасила, ждет своего ненаглядного. Является он, и Зоя еще с порога замечает, что у него что-то на уме: не так он ее поцеловал в дверях, ужинать сразу не сел, а все ходит по квартире, насвистывает, думает о чем-то. Потом и говорит ей: «Зоенька! Мне эти дни надо много работать и машинка нужна будет все время. Поехала бы ты на пару дней к маме». А Зоя еще не понимает, что ее тихо выпроваживают: «Зачем к маме? Я как раз кончила заказ перепечатывать. Ты печатай, а я, кстати, хотела заняться стиркой, так что не буду тебе мешать». Тогда он с другого боку подъехал: «Понимаешь, милая, я пригласил на завтра друзей на новоселье. Давно им обещал. Ну, будет неудобно, если ты останешься дома». — «Как это неудобно? Неужели ты из всех своих друзей именно меня не хочешь видеть на своем новоселье» К тому же, они все меня давно знают и прекрасно ко мне относятся. Да и я по ним соскучилась». Но и на это у Олега сразу же появился ответ: «Неудобно! Одно дело встречаться, другое — встречать гостей. Мы же пока не записаны, а работа у меня, сама знаешь, идеологическая. Вот я и думал, что мы с тобой сегодня вдвоем справим новоселье, без чужих. Я специально купил бутылку шампанского и коньяку». На это Зоя, конечно, обрадовалась и пошла готовить закуску. Сели они потом в кресла, включили магнитофон с любимыми записями, сидят, кайфуют. У Зои уже и обида от сердца отлегла, забыла она, о чем и говорил с ней Олег. А он незаметно заводит разговор о тех встречах, которые у Зои были с мужчинами, когда он ее бросал, и она пыталась за что-то другое зацепиться, спастись от одиночества и оставленности. Зойка моя дура набитая. Она ему давай тотчас каяться, все выкладывать, хотя он и прежде всегда все от нее знал. А Олег выспрашивает и потихоньку начинает будто бы ревновать, провоцировать ссору. Но у Зои все же ума хватило перевести разговор на другое. Она вспыльчивая была, знала этот грех за собой, как знала и то, что Олег умеет этим пользоваться в своих интересах. Слово за слово, но Олег поставил свой бокал, обнял Зою, привлек к себе и говорит: «Знаешь, Зоечка, я должен тебе сказать правду. Помнишь, у меня был роман со студенткой из художественного училища? Она мне сегодня позвонила на работу и сказала, что вскоре заканчивает учебу и хотела бы посоветоваться о своих дальнейших делах. Я пригласил ее завтра к себе на ужин». Зоя обомлела от этих слов. И, как она мне рассказала, в этот миг у нее перед глазами комната страшно изменилась: она увидела груду земли с перебитыми цветочными горшками, обгоревшие занавеси на окнах, разорванные книги из прекрасной Олеговой библиотеки и себя, лежащую мертвой посреди этого погрома. Увидела она эту картину мгновенно, целиком и так ясно, что разглядела даже, что была она в джинсах и в куртке, будто только что с улицы. И глядя мысленно на эту картину, она тихо сказала: «А вот этого, Олег, не будет».