— Нет, спасибо.

— В качестве наказания за это нападение Мик провел почти все десять лет в одиночном заключении.

— Это немного жестоко, вы не находите?

— Не там, откуда мы прибыли. Мик гораздо умнее тех людей, которых мы наняли для его охраны. Для всех заинтересованных будет лучше, если он останется в изоляции.

— А ему позволят участвовать в сеансах групповой терапии?

— Здесь очень строгие правила для большинства пациентов, но в данном случае ответ — нет.

Доминика снова взглянула на поляроидные снимки.

— И насколько мне следует беспокоиться о том, что он может на меня напасть?

— В нашем деле, интерн, вам всегда следует быть настороже. Есть ли вероятность, что Мик Гэбриэл на вас нападет? Есть всегда. Думаю ли я, что он обязательно это сделает? Сомневаюсь. Последние десять лет нелегко ему дались.

— А у него есть шанс когда-нибудь вернуться в общество?

Фолетта покачал головой.

— Никогда. Это последняя остановка на жизненном пути Мика Гэбриэла. Он никогда не сможет приспособиться к жизни в обществе. Мик боится.

— Чего боится?

— Своей собственной шизофрении. Мик утверждает, что чувствует чье-то присутствие, которое становится сильнее, подпитываясь человеческой ненавистью и жестокостью. Его фобия выходит на новый виток каждый раз, когда очередной злобный подросток хватает папин пистолет и устраивает в школе стрельбу. Такие вещи действительно выбивают его из колеи.

— Меня тоже.

— Но не до такой степени. Мик становится настоящим зверем.

— Его держат на препаратах?

— Мы даем ему «зипрексу» [5]дважды в день. Это значительно снижает его агрессию.

— И каких действий вы ожидаете от меня?

— Закон штата требует, чтобы его лечили. Пользуйтесь возможностью получить немного опыта.

Он что-то скрывает.

— Я благодарна вам за предоставленную возможность, доктор. Но почему именно я?

Фолетта оттолкнулся от стола и встал, мебель заскрипела от его веса.

— Поскольку я директор этой клиники, я прекрасно понимаю, что может возникнуть конфликт интересов, если пациента буду вести только я.

— Но почему не собрать команду…

— Нет. — Похоже, Фолетта начал терять терпение. — Майкл Гэбриэл остается моим пациентом, и я решаю, какой вид терапии лучше всего подходит ему, — я, а не совет попечителей. Скоро вам самой выпадет шанс убедиться, что Мик хитрит, — он очень умный, он хорошо соображает и тонко чувствует многие вещи. Его IQ около 160.

— Довольно необычно для шизофреника, вы не находите?

— Необычно, не невероятно. Я считаю, что он просто играет с социальным работником и реабилитационным терапевтом. И нужен кто-то с вашим уровнем подготовки, чтобы оценить его уловки.

— Так когда я смогу его увидеть?

— Прямо сейчас. Его поместили в изолированную камеру, где я смогу наблюдать за вашей первой встречей. Сегодня утром я рассказал ему о вас. И он ждет возможности с вами поговорить. Просто будьте осторожны.

На каждом из четырех верхних этажей клиники, которые персонал называл отделениями Исследовательско-лечебного центра, содержалось по сорок восемь резидентов. Каждое отделение имело северное и южное крыло, в каждом крыле располагалось по три подотдела — маленькие комнаты отдыха с диванами и телевизорами. Вокруг каждой такой комнаты располагалось по восемь одиночных палат. На всех этажах находились посты охраны и медицинского персонала. Окон на этажах не было.

Фолетта и Доминика воспользовались лифтом для персонала, чтобы попасть на седьмой этаж. Охранник-афроамериканец разговаривал с одной из сиделок на главном посту медперсонала. Одиночная палата, в которую они направлялись, находилась по левую руку от охранника.

Директор поздоровался с охранником и представил ему нового интерна. Марвису Джонсу уже минуло сорок, и в его добрых карих глазах светилась уверенность, которую мог дать лишь богатый опыт. Доминика заметила, что охранник не вооружен. Фолетта объяснил, что ношение оружия на верхних этажах клиники запрещено.

Марвис отвел их через центральный пост охраны в изолированную камеру, одна из стен которой почти полностью состояла из защитного стекла, прозрачного только с одной стороны.

Майкл Гэбриэл сидел на полу лицом к затененному стеклу, прислонившись к дальней стене камеры. На нем была белая футболка и такие же штаны. Он оказался на удивление хорошо сложен: с пропорционально развитым мускулистым телом, ростом под два метра весил он чуть больше девяноста килограмм. Темно-каштановые волосы спадали до плеч, завиваясь на концах. Лицо пациента оказалось привлекательным и чисто выбритым, лишь по правой щеке шел шестисантиметровый шрам от подбородка и вдоль челюсти до уха. Глаз он не поднимал.

— А он симпатичный.

— Как и Тед Банди, [6]— парировал Фолетта. — Я буду наблюдать за вами отсюда. Уверен, что Мик будет самим очарованием, пытаясь произвести на вас впечатление. Когда я решу, что достаточно, я пришлю сюда сиделку с его дозой медикаментов на сегодня.

— Хорошо. — Ее голос дрогнул. Расслабься, черт тебя подери.

Фолетта улыбнулся.

— Вы нервничаете?

— Нет, просто немного волнуюсь.

Она вышла из комнаты наблюдения, сделав знак Марвису, что камеру можно открывать. Дверь распахнулась, и ей показалось, словно десяток бабочек испуганно вспорхнули в ее животе. Она медлила, но ровно столько, сколько понадобилось, чтобы успокоиться; затем вошла внутрь и, услышав двойной щелчок закрывшейся за спиной двери, вздрогнула.

В камере два на три метра прямо перед ней оказалась привинченная к полу и стене железная кровать, накрытая тонким матрасом из мягкого материала, а рядом с ней один стул, также привинченный к полу. Затемненное стекло, сквозь которое за комнатой наблюдали, находилось за ее спиной — его ничто не прикрывало и не загораживало. В комнате витал запах лекарств.

Мик Гэбриэл стоял, слегка наклонив голову, поэтому Доминика не могла видеть его глаз. Она с натянутой улыбкой протянула ему руку.

— Доминика Вазкез.

Мик поднял на нее глаза — немного дикие и настолько темные, что невозможно было различить, где заканчивается радужка и начинается зрачок.

— Доминика Вазкез. Доминика Вазкез. — Каждый слог он произносил очень отчетливо, словно стараясь впечатать их в память. — Очень приятно с вами…

Внезапно улыбка исчезла с его лица.

В ушах Доминики загрохотал пульс. Сохраняй спокойствие. Не двигайся.

Мик прикрыл глаза. С ним что-то происходило. Доминика видела, как заиграли желваки, четче проступил шрам, ноздри раздулись, словно у животного, вынюхивающего добычу.

— Разрешите подойти к вам поближе? — Он произнес эти слова очень тихо, практически прошептал, но ей передалась буря эмоций, скрытая за этим нарочито спокойным тоном.

Доминика поборола желание броситься к затемненному стеклу.

Он снова открыл глаза.

— Клянусь душой своей матери, я не причиню вам вреда.

Следи за его руками. Будь готова ударить коленом, если он бросится.

— Можете подойти, только не делайте резких движений, хорошо? Доктор Фолетта наблюдает за нами.

Мик сделал два шага вперед и остановился перед ней чуть ближе, чем на расстоянии вытянутой руки, затем наклонился, приблизив лицо, закрыл глаза и втянул носом воздух — так, словно она была бутылкой коллекционного вина.

От близости этого мужчины тонкие волоски на ее руках встали дыбом. Заметив, как расслабляются его мускулы, она поняла, что сейчас его сознание где-то далеко от этой комнаты. Глаза Мика увлажнились, и слезы, пробившись из-под прикрытых век, потекли по щекам.

Проснувшийся вдруг материнский инстинкт чуть было не заставил ее позабыть об осторожности. Неужели это игра на публику?Ее мускулы напряглись.

Мик открыл глаза, теперь казавшиеся темными озерами. От отрешенности во взгляде не осталось и следа.