— Нет. — Но глаза у Пенни загорелись. — Вы действительно думаете, у меня что-то получается?

— О, и еще как!

Поскольку дни стали короче и холоднее, они весь день топили пузатую дровяную плиту, и кухня была самым теплым помещением в доме. Пенни проводила все больше и больше времени там и все меньше времени в своей комнате.

Сьюзан поощряла ее приглашать на ферму друзей. Она убедила шерифа О'Мару отменить запрет на появление здесь Мэри. Однажды вечером Пенни пригласила гостей с ночевкой, причем только девочек. Когда Сьюзан первый раз предложила это, Пенни фыркнула:

— Будет так скучно.

Сьюзан засмеялась.

— Это потому, что не будет мальчишек? Но подумай, как здорово будет поговорить о них.

Мальчишки подшучивали над девчонками по поводу этой вечеринки, но Пенни знала, что это они от зависти, и ей нравилось это подшучивание.

Обычно Сьюзан была терпима к проделкам Пенни. Если Пенни попадала в неприятную историю, она склонялась на ее сторону. Ей явно не нравилось, что Пенни курит, но она редко говорила об этом. Пенни начала обращать внимание на неприятный запах дыма, исходящий от ее одежды и волос, на желтизну на кончиках пальцев и стала задумываться, а зачем она вообще курит.

Только против одного Сьюзан высказывалась твердо и определенно: Пенни не должна употреблять наркотики.

Сначала Пенни нахмурилась, когда Сьюзан заговорила об этом.

— Наркотики несут смерть, — твердо сказала Сьюзан. — В них заключено зло. Как бы это ни звучало банально, но люди, которые привозят наркотики в нашу страну, — преступники и убийцы. Они не остановятся ни перед пытками, ни перед убийством, если в этом бизнесе кто-то встанет на их пути. И получается, что ты поощряешь преступников и убийц, давая им деньги. Вот что по-настоящему отвратительно в употреблении наркотиков.

Но после этого разговора Пенни задумалась. Когда в следующий раз в кино ей передали «косяк» затянуться, она отказалась.

— С тобой все в порядке? — спросил Грэм, когда фильм закончился.

— Мне просто больше не хочется балдеть, вот и все.

В начале декабря Сьюзан в первый раз повезла Пенни в Нью-Йорк. Они собирались остановиться в отеле «Плаза». Сьюзан хотела показать Пенни «Эмпайр стейтс билдинг», сводить в парочку музеев, а еще они были приглашены на коктейль домой к Джастину Груму. После этого они намеревались сходить в Линкольн-центр на балет «Щелкунчик».

На Пенни произвели огромное впечатление небоскребы, магазины и толпы на улицах.

— Как много людей!

Она беззвучно смеялась, когда они протискивались в толпе по Пятой авеню, останавливались поглазеть на великолепные витрины с рождественскими сценами. Еще Пенни ошеломила елка у Рокфеллер-центра: она была более тридцати футов высотой и вся украшена тысячами разноцветных лампочек.

Восхищение Пенни было заразительным, и Сьюзан поездка понравилась почти так же, как и ей. Но в конце концов Сьюзан устала от толкотни на улицах и шума переполнявших улицы машин. Она взяла Пенни под руку, облокотилась на нее, и они стояли и смотрели на рождественскую елку.

— Вы устали, — поняла Пенни. — Давайте пойдем куда-нибудь отдохнуть.

— Мы должны быть на коктейле у Джастина в пять часов, — напомнила ей Сьюзан. — Уже почти пять. Может быть, нам удастся поймать такси. Мне кажется, что я не могу ступить уже и шагу.

— Мне надо было уже давно заметить, что вы устали. А как мы поймаем такси?

По Пятой авеню медленно шел целый поток желтых таксомоторов, но все машины были заняты. Пенни предложила взять один из конных экипажей, стоявших у Рокфеллер-центра.

— Это будет не так быстро, зато мы получим удовольствие, — согласилась Сьюзан.

Она дала кучеру адрес Джастина Грума в Верхнем Ист-Сайде, и они откинулись на сиденье в предвкушении замечательной поездки. Медленно падали крупные снежные хлопья, усиливая окружавшее их волшебство.

Джастин Грум использовал свою занимавшую весь последний этаж квартиру в доме на Парк-авеню для больших официальных приемов, но также и для обедов с личными гостями и конфиденциальных переговоров. Его личный лифт, обитый красным шелком и украшенный бронзой и зеркалами, медленно поднял их на верхний этаж. Бронзовые двери открылись, и они вышли в маленькую прихожую, где их приветствовал дворецкий, чтобы принять у них пальто. Поправляя прически перед зеркалом в серебряной раме, висящем у входа, они слышали веселые голоса и смех уже прибывших гостей. Пенни трепетала от предвкушения удовольствия.

Она взяла Сьюзан за руку и потащила ее в переполненную гостиную. Однако на пороге она остановилась и огляделась. В гостиной было почти так же пусто, как в прихожей. Одна стена была целиком сделана из стекла и выходила на Ист-Ривер, а за рекой виднелись огоньки Бруклина и Куинса. Две боковые стены были белыми и голыми. На задней стене висела большая картина — сплошные круги и каракули.

— Это картина Джексона Поллока, — сказала Сьюзан, перехватив взгляд Пенни. — Она стоила Джастину два миллиона долларов. Сейчас, наверное, стоит в десять раз дороже.

Они прошли к великолепному окну. Вдоль дальней от них боковой стены протянулся заполненный людьми бар, а прямо напротив была простая белая дверь.

Шесть хромированных, обтянутых кожей кресел, словно часовые, стояли по углам комнаты.

— Это «барселонские» кресла работы Чарльза Имеса, — сказала Сьюзан.

— Почему же никто не сидит на них?

— Они стоят по две тысячи долларов за штуку. Никто и не отваживается сесть, — засмеялась Сьюзан. — Джастин оказал услугу торгующей ими компании, поэтому ему эти кресла достались дешево.

У стеклянной стены находился черный мраморный стол. На нем в черной вазе стояли желтые астры на длинных стеблях. За ними, словно сказочная страна, в декабрьских сумерках мерцали огоньки переброшенных через реку мостов и расположенных к югу и востоку зданий. По реке сновали катера. Пенни обернулась в гостиную. Ее пустота только подчеркивала обаяние людей, элегантно расхаживавших по этому обширному пространству. Пенни стало интересно, а что же находится за белой дверью, расположенной столь театрально и в то же время столь благоразумно плотно закрытой.

На голову возвышаясь над всеми, конгрессмен Грум стоял у бара в окружении женщин. Глаза его беспрестанно обегали гостей, даже когда он разговаривал и смеялся. Как только Грум заметил Сьюзан и Пенни, он тут же извинится и подошел к ним.

— А, прибыли мои главные гости, сказал он, целуя их обеих. Он задержал руку Пенни в своей. — Что-нибудь выпьете?

— Сьюзан устала, сказала Пенни, безуспешно пытаясь высвободить руку, и озорно добавила: Давайте поищем для нее кресло.

Джастин Грум невозмутимо подвел их к одному из шедевров Имеса. Сьюзан благодарно уселась.

— Я бы выпила стакан имбирного лимонада, — сказала она. — А ты, Пенни?

— Я тоже.

Грум вполголоса сказал несколько слов одному из официантов, проходившему мимо с серебряным подносом с saucissons en croute [1].

У окна Пенни заметила Дома. Их глаза встретились, и он улыбнулся. Она нахально отвернулась.

Нисколько не думая о том, чтобы подождать, пока ей принесут лимонад, Пенни бродила по гостиной. Ее притягивала белая дверь. Заметив, что Джастин занят своими гостями, она повернула бронзовую ручку и просунула в дверь голову. Это был его личный кабинет. Пол покрывал шикарный ковер, оттенков преимущественно синих и слоновой кости. В тон ковру была большая картина, висевшая на стене над кушеткой. Пенни подошла к ней — это был портрет, очень напоминавший Джастина.

— Это не я. — Джастин закрыл за собой дверь, подошел и встал рядом. — Один из предков. Работа Джона Сингера Сарджента. Нравится?

— Угу. — Пенни бросила взгляд на закрытую дверь. С того самого вечера, когда они ездили на концерт, Джастин пугал и в то же время пленял ее. Он был очарователен, но опасен. Вполне возможно, он способен убедить кого угодно и в чем угодно, подумала она теперь, дерзко встречая его взгляд.