Тристрама я поймал во вторник вечером, у выхода из школы. Я увидел, что его игрушечные бедра пытаются проплыть мимо меня, и у меня слегка засосало под ложечкой, но я переступил через сентименты и просто встал у него на пути. Куда ему было деваться? Пришлось идти домой вместе со мной.

– Как делишки? – спросил я.

– Как будто ничего.

– В школе порядок?

– Полный.

– А новый дом как?

– Тоже ничего.

– Иногда мне попадалась молодежь и поразговорчивее. Что это с тобой?

Он шел молча, не глядя в мою сторону.

– Знаешь, что значит «отпугивать»? – спросил я. Он опять ничего не сказал.

– Это значит заставлять кого-то тебя невзлюбить.

– Знаю.

– Что же тогда молчишь?

Его дурацкая дворцовая революция начинала действовать мне на нервы.

– Ты вправду хочешь знать? – спросил он, как бы и угрожая, и побаиваясь, что я скажу «да».

– Почему же нет?

– А не рассердишься, ничего мне не сделаешь? Господи, неужели я в его глазах такое чудовище? Где это я так переборщил?

– Говори.

– Почти в самый мой первый день в школе ты сказал мне, чтобы я так больше не делал, а я не сделал вообще ничего – и ты велел мне назвать свою фамилию. Абсолютно ни за что, и ты даже не сказал мне, в чем я провинился.

Ой-ля-ля… я сразу вспомнил нашу первую встречу.

– Слушай, ну извини. Я правда не помню, в чем там было дело, но раз ты говоришь, значит, я был не прав. Извини. Наверное, я тебя с кем-то перепутал. Ну, забыли об этом? Извини.

Он пожал плечами, что-то пробурчал себе под нос. Еще минуту мы шли молча, и я чувствовал, что ему явно не по себе.

– Знаешь, о чем я хочу тебя спросить? – обратился к нему я.

Он опять что-то буркнул.

– Что ты думаешь о Траншанах?

– Я их почти не знаю.

– А первое впечатление? Ответа не последовало.

– Как насчет Дженни? Ты ей нравишься.

– Вообще она ничего, но… А ты откуда знаешь?

– На той неделе я помогал ей с уроками. Трудный материал. У них совсем не та программа, что у нас. Я едва разобрался.

Так, что скажешь теперь?

– А-а.

Вот тебе и «а-а».

– На Малберри-роу подростков больше нет – только вы двое. Ты мог бы заглядывать к ней почаще. У нее такая мамаша… сам понимаешь.

Он хихикнул и улыбнулся – вполне благожелательно. Уже на нашей улице спросил, когда я буду сдавать на права.

– А что?

– Да так, просто. Ты ведь сказал, что сможешь подвозить меня в школу. Я и подумал…

– Все остается в силе, Тристрам.

– Как-то непривычно.

– Что именно?

– Когда кто-то из школы зовет меня по имени – а то все Холланд да Холланд.

– Ну, мы ведь живем, можно сказать, друг у друга на коленях. Так что можно и попроще. И тебе совсем не обязательно звать меня Эпплби. Я Келвин. Годится?

– Даже в школе?

– Даже в школе.

Дырка в голове меньше не стала, но возникло какое-то пьянящее ощущение силы – приятно вот так, походя, делать маленькие подарки.

Вечером я сидел на крыше и вел наблюдение. Делал вид, что играю с телескопом. Улица просматривалась прекрасно, и я ждал, когда из дома девятнадцать Тристрам отправится в дом семнадцать. Если он этого не сделает, весь спектакль насмарку.

Небо было сумеречным, серым – никакого буйства красок, никаких багряных закатов. Приуныв, я навел телескоп на комнату Дженни. Она была там, и я затрепетал, но она просто сидела и читала книгу. Ну, что же этот гаденыш не идет? Я до того приуныл, что направил телескоп в небо. Одни облака, даже луны не видно – смотреть не на что. Я снова навел телескоп на дорогу – ага, правда восторжествовала! По дороге, как всегда, чуть враскачку, шел он. Пай-мальчик, заставивший меня так долго ждать, переоделся и даже прошелся расческой по своим золотистым кудрям. Синие брючки, бежевая водолазка – маленький щеголь. Давай, щеголяй, крошечка моя. Я навел телескоп прямо на его лицо, и оно заполнило весь окуляр. Сюда бы еще бинокль! Потом взял пониже, оглядел его целиком. Телескоп по собственной инициативе сфокусировался на его ширинке… Отгадайте загадку, что это такое: за стозубой решеткой сидит дикий зверь? И выпуклость есть. Аккуратненькая такая выпуклость на его штанишечках в обтяжку. Вот бы мне так обтянуться да с выпуклостью и с легким радостным чувством идти на свидание… мечта, фантазия, зависть Он вошел в дом, унося с собой мою мечту.

Миссис Траншан подозрительно оглядела его с ног до головы.

– Тебе что, уроков не задали?

– Я уже все сделал.

– Ну, если родители тебя выпустили… не знаю, как там с уроками у Дженнифер. Сейчас посмотрю, а ты пока иди в гостиную.

Она не улыбнулась, не рассердилась. Господь посылает нам испытания, это одно из них – вот что было написано на ее лице. Тристрам попробовал ей улыбнуться, но мышцы лица застыли, губы сомкнулись, по поверхности щек прошла легкая рябь. Он быстро закрыл рот.

– Проходи. В гостиную.

Она повернулась и пошла наверх. Он вошел в гостиную. Единственным источником света в ней был телевизор, по экрану носились ковбои, и комнату наполняли их истошные вопли и гиканье. Тристрам подумал, что в комнате никого нет, но над одним из кресел появилась подсвеченная мерцанием телевизора лысина, сместилась в его сторону и снова отвернулась к экрану.

– Ой, извините. Я не знал… – Голос Тристрама утонул в ружейном огне.

– Что?

– Извините. Я не знал, что здесь кто-то есть.

– Не страшно. Присаживайся. Смотри, как их отстреливают на консервы, ковбойские фильмы без этого не обходятся, так?

– Наверное.

– Наверное! Факт, что не обходятся. Ты новый сосед, да?

– Да.

– Странно, что твои родители не заглянули, приличия ради. Хотя, с другой стороны, что они здесь забыли? Ты-то к Дженни пришел?

– Да.

– Это хорошо. А то ей скучно. Сестра всегда к ней цепляется. А она чудесная девочка. Почему же ты забрел сюда, если пришел к ней?

– Миссис Траншан велела.

– Вот как? Ну, раз велела, лучше ей не перечить. Сигарету? Хотя ты, конечно, не куришь. Дурная привычка. Но я верю в свободу выбора. Так не куришь?

– Нет.

– Ну и ладно. Посиди, посмотри в ящик. Как их отстреливают на консервы.

Открылась дверь, и свет из холла резанул по экрану телевизора. Реймонд Траншан застонал. Тут же в гостиной зажегся полный свет. Он застонал снова.

– Ты же ослепнешь, Реймонд, если будешь сидеть в темноте.

– Какая же темнота, дорогая, – телевизор включен.

– Вижу, что включен. Оторваться не можешь от дурацкого ящика. Ослепнешь, как пить дать. Келвин, дружочек, – сказала она неожиданно дружелюбным голосом, – иди наверх, к Дженнифер. Только не засиживайся допоздна. Завтра в школу.

– Тристрам, миссис Траншан.

– Что «Тристрам»?

– Так меня зовут. Не Келвин, а Тристрам.

– Да, конечно. Ну, дуй наверх.

Выходя, Тристрам хотел сказать хозяину «до свидания», но свет в гостиной уже погас.

– Что ж, если кто хочет ослепнуть, имеет полное право, – заметила миссис Траншан, и Тристрам не посмел даже пискнуть.

Он взглянул вверх, на ступеньки. Лимонно-зеленые ковры, на белые стены сведены рисованные модели первых поездов и машин. Он взбежал по лестнице через три ступеньки, на площадке остановился и посмотрел вокруг. Шесть дверей – все белые, все одинаковые. Полминуты он старался решить, в какую войти. Наконец услышал за одной из них звуки легкой музыки, опустился на колени и приложил ухо к замочной скважине. Улыбнулся, встал, набрал в легкие воздуха – и открыл дверь.

Дженни лежала на кровати и читала журнал. Лежала на животе, согнув колени и болтая ногами в такт музыке, подперев голову руками. Увидев Тристрама, она отпустила ноги, и они плюхнулись на пружинящую кровать, перевернулась на спину и села. При этом юбка немного задралась, и Дженни ее одернула.

Несколько секунд они молча смотрели друг на друга. Потом Дженни – все-таки хозяйка – поднялась и уставилась в пол перед ногами Тристрама.