— Я не могу этого сделать. Я для этого не подхожу…

— Ты можешь сделать это с закрытыми глазами, — отрезал Аркадий.

— Неужели ты думаешь, мне охота за все это браться руками? — Вилли махнул стаканом в сторону трупов.

— Я знаю, ты сможешь.

— Не поверишь, чем приходится здесь заниматься, — обычной работой мясника, как в настоящей мясной лавке. Просто скотобойня. Они выковыривают сердце и легкие, рассекают горло и вынимают пищевод. Никакого изящества. Никакого анализа. Пилят череп по кругу. И вытаскивают мозг. Запихивают все в мешки, взвешивают, сваливают в бочки под ногами на полу. Это проще, чем курицу разделать.

— Они, наверное, многого не замечают.

— Постоянно! Но я уже в отставке. На обочине.

Аркадий отклонил дружески предложенный стакан, боясь заснуть. Времени было 3 часа ночи. Бессонница — вот что сейчас ему было нужно.

— Я пережил два серьезных сердечных приступа. У меня стенокардия. Давление такое, что могло бы поднять крышку люка. Я могу окочуриться, просто высморкавшись… — продолжал настаивать Вилли.

— А что говорят врачи?

— Похудеть. Не курить и не пить. Избегать волнений и никакого секса. Хотя… Когда я последний раз видел свой член?.. Попросят — не смогу найти. Может, ты хочешь шампанского? У меня есть охлажденное в холодильнике.

— Нет, спасибо. Все действительно так плохо — ты уже говорил об этом с начальством?

— Начальник — напыщенный дурак, хотя в глубине души и неплохой парень. Нашел для меня свободную подсобку с диваном. Я ведь уже не способен оперировать, потому что, если вдруг отключусь посреди операции, то сразу всем станет понятно, что моя посудина давно прохудилась. А ты не просто хочешь, чтобы я провел вскрытие, ты хочешь, чтобы я сделал это прямо сейчас. — Вилли вытер подбородок. — Врачи думали отправить меня домой. Для чего? Чтобы я жил, как овощ? Сидеть в одиночестве и смотреть на идиотов по телеку до тех пор, пока не сдохну? Нет, это — отличный вариант. Здесь, в морге, я все еще кое в чем могу выручить. Быть среди людей. Иногда приезжают друзья — и живые, и — уже покойники. Да когда я откинусь, и скорой вызывать не придется, буду прямо здесь — на месте.

— Дорого стоит.

— Да ну… Они снесли мою клинику, чтобы построить очередную спа-лечебницу. Они все думают, что будут жить вечно. И, наверное, сильно удивляются, когда быстро оказываются здесь в приемнике.

Даже здесь существовала своего рода очередь. На соседнем столе лежал молодой мужчина, настолько обескровленный, что побелел, как мраморная статуя, при всем том у него был загорелый, словно поджаренный на барбекю, торс неопределенного пола. Тело вздулось — как будто он смеялся. Запах кала довершал общую вонь — протухшее мясо, формальдегид. Аркадий зажег сигарету и глубоко затянулся, отчего табак полетел искрами. Тем не менее, он все еще чувствовал приливы рвоты.

— Прислушайся к нему. — Вилли показал на раздувшийся труп. — …Слышишь, кажется, будто он учится играть на кларнете.

— А ты сейчас у нас кто? Музыкальный критик, что ли? — сострил Ренко.

— Меня сюда привели, чтобы провести вскрытие трупа…

— Что они еще могут с тобой сделать, Вилли? Они уже отправили тебя жить в конуре. Теперь осталось дать тебе собачью миску? Скажи, во что превратился доктор Пазенко? Что случилось с Бельмондо?

— Бельмондо… — Вилли задумчиво улыбнулся. — Да ты не представляешь, как тебе повезло. — Вилли подал Аркадию резиновый фартук и хирургические перчатки. — Нашими ассистентами обычно бывают таджики или узбеки. Если вдруг они не возьмут выходной для того, чтобы справить свадьбу, здесь все остальные используют это как предлог… Хотя обычно здесь шумно. Таджики однажды возьмут верх. Они делают всю самую тяжелую работу. Шустрые ребята.

Аркадий отказался от хирургической маски: она быстро прилипнет и не спасет от запаха. Вилли тоже не стал надевать маску. Назад в строй! Он чувствовал, что снова — в команде.

— Ты что, правда, в нашем деле девственник? — он обернулся к Аркадию.

— Я уже как-то при этом присутствовал.

— Но, так сказать, никогда не марал рук?

— Нет.

— В этом деле каждый раз первый.

Внешняя экспертиза тела Ольги состояла в поиске поддающихся определению особенностей и следов травм: родимых пятен, родинок, шрамов и рубцов, следов уколов, ушибов, ссадин, татуировок. Вилли последовательно заполнял стандартную форму и карту тела.

Работа Аркадия была простой. Он поднимал и поворачивал тело Ольги по указаниям Вилли. Разворачивая и фиксируя ее тело в определенных положениях, Вилли последовательно отрезал ресницы, клок волос, выковырял грязь из-под ногтей, промыл и изучил каждое отверстие в теле под ультрафиолетовой лампой. Аркадий чувствовал себя Квазимодо, лапающим спящую Венеру.

Когда наружная часть экспертизы была закончена, они остановились — решили покурить. Fumo ergo sum — Курю — значит, существую, — подумал Аркадий.

— Ни ушиба, ни царапины. Ты знаешь, считается, что если нет признаков насилия или противоестественных обстоятельств, мы их не вскрываем, — заметил Вилли.

— Но не странно ли, что молодую женщину обнаружили мертвой и наполовину раздетой?

— Нет, если она — проститутка.

— И клофелин?

— В этом месте твоя теория рушится. Клофелин отправляет ее в настоящий нокаут, но это — грязный яд: тебя начинает рвать, и ты захлебываешься рвотными массами. Я обследовал трахею. Все чисто. Посмотри внимательно на ее лицо. Она умирала, не хватая ртом воздух — она просто закрыла глаза и умерла.

«Никто не умирает просто, — подумал Аркадий. — Человека могут застрелить, он может умереть от перебоев сердца, или его задушит пуповиной в день рождения, — никто просто не умирает».

Вилли заметно оживился.

— Что бы там ни говорили, но смерть связана с кислородом, точнее — его отсутствием. Иногда человека убивают топором, иногда — удушают подушкой, и, почти всегда, — оставляют улики. Удушение руками, например, является очень индивидуальным, и улик при этом остается масса. Много ярости, борьбы, — и масса следов — не только на шее. Конечно, убийство — это всегда убийство, но физическое удушение пробуждает в людях самое худшее.

— Как ты думаешь, она сняла трусы до смерти или их содрали уже после?

— Опять трусы?..

— Кстати, Виктор тоже обратил внимание на это.

— Виктор… В последний раз я видел Орлова на Бульварном кольце — он спал днем на скамейке.

— Сегодня вечером он был в норме.

— Ладно, завтра он снова куда-нибудь запропастится и потащит тебя за собой, словно не он, а ты нуждаешься в его помощи.

— Что ты имеешь в виду?

— Послушай, с каких пор старший следователь страхует младшего?.. Прокурор Зурин знает, чем ты занят?

— Это случай Виктора. Я приехал, потому что он подвозил меня на машине.

— Если Зурин это услышит, считай, — ты сам себя подставил, просто отрезал себе голову. Впрочем, ты всегда можешь пойти ко мне помощником.

— И делать что?

— Ну, например, если я вырублюсь, а кто-нибудь будет пытаться меня реанимировать, — пристрелишь его.

Вилли начал с левого плеча Ольги, провел скальпелем под грудью до середины грудины. Обошел стол и сделал такой же надрез от правого плеча. Одним мастерским движением Вилли разрезал ее на две части от грудины вниз, вскрывая внутренности, обнаружив татуировку.

Ее лицо смотрело в сторону — и не реагировало на грохот инструментов на лотке: ножей и скальпелей различной длины, щипцов, ультрафиолетовой лампы и круговой пилы. Вилли развернул мягкие ткани груди и выбрал секатор с кривыми лезвиями.

— Может, я это сделаю, — предложил Аркадий.

— Когда я решу, что мою работу может сделать любитель, я дам знать.

Поняв, что это отказ, Аркадий стал изучать отчет.