И мы уже на крутом берегу. На подъеме у нас две девочки вылетели из саней. Еще веселей стало.

Поле широкое. Снег переливается. Мороз щиплет. Тряхнуло опять на рытвине. Вылетели еще двое. Догоняют. Согреваются на ходу.

Въехали в лес. Дорога в тени. Жутко. В том оду бродило много волков. Мы прижались друг к другу и напряженно глядим в чащу. Лошадь фыркает, бежит легко. Наконец посветлело. Перед нами снова Поле.

Я кнутом подстегнула лошадку:

— Лети, Малёк!

Захотелось хором песню запеть. Но нельзя, услышат…

Влетели в деревню. Третья изба — Колина. Выскочил он навстречу. Длинный, без шапки. Рыжие волосы треплет ветер.

— Привет имениннику!

— Идите скорей!

Ввалились в избу. Тепло. На столе горит большая лампа. Кругом скамейки. Мальчики помогают снять пальто.

— Все собрались? — спрашиваем.

— С вами двадцать. Еще двое саней приедут.

— Садитесь чаю откушать, — предложила Колина мама и засуетилась у самовара. Поставила на стол большие пироги, ватрушки, лепешки и пирожные, которые мы привезли.

Аппетит с мороза у всех завидный. Мальчики посадили девушек на лучшие места. Сами подсели к подружкам. Шепчутся. Шестнадцать лет. Зорька любви.

Приехали отставшие. Стало тесно.

Напились чаю, всё убрали со стола. Заправили лампу.

— Внимание! Я начинаю, — сказал Коля.

И вдруг неслышно открылась дверь. Забыли ее запереть. Впереди — пристав. За ним понятые, стражники.

— Вы что здесь делаете? Книги запрещенные читаете?

Все соскочили с мест. Пристав подошел к столу, грузно сел.

— Давайте книгу сюда, — сердито сказал он. Все удивленно переглянулись:

— Какую? Мы не читали.

А томик Горького давно уже в безопасном месте.

— Не валяйте дурака! Давайте сюда, говорю! — забасил пристав.

Стражники тоже смотрят зло. Понятые стоят молча. Пристав разозлился.

— Не хотите отвечать? Переписывай всех! — приказал он стражнику. — Не будем, — говорит, — с ними хороводиться. Посадим на розвальни и в тюрьму отвезем. В городе разберутся. Лошади есть?

— Нет, — ответил стражник.

— Как же вы приехали? — обратился он к нам.

— Пешком пришли! — выкрикнула я. А в это время Колина мама задворками увела лошадей к соседям.

— Одевайтесь, — приказал стражник. — И все выходите во двор.

Мы быстро оделись, вышли. Во дворе темно. Сгрудились. Коля мне шепчет:

— Знаешь дорогу через огороды, лесом?

— Бывала, — говорю я.

— Бери всех девушек. Незаметно зайдите в хлев. Через окно в хлеву выскочите в огород. Дальше найдете дорогу. Мальчики останутся под конвоем.

— Мы не оставим вас, — запротестовала я.

— Я — старший. Умей подчиняться приказу, — рассердился Коля. — Вам опасно попасть в их лапы. Думаешь, легко нам будет, если с вами что случится? Идите, не разговаривайте.

В хлеву было темно. Мы с трудом отыскали окно. Выскочили. Выше пояса снег. Идем, а иногда и ползем, но плывем. Лес близко.

— Смотрите, волки!

Горят зеленые глаза. Слышен вой. Подумали: спаслись от стражников — неужели теперь в пасть волкам попадем?

Я говорю:

— Девочки, сверяем сюда. Здесь близко усадьба. Там управляющий знакомый.

Озираясь, поползли. Идти нельзя — снег очень глубокий. Очутились в огороде усадьбы. Подошли к дому, постучали в окно.

— Семен Николаевич! Выручите нас, — обратилась я к управляющему.

— Что случилось?

Торопливо рассказала. Он молчит, колеблется. Боится, что может сам попасться.

— Ваш Сережа, наверно, спрятал бы нас, — сказала я, зная, что его сын студент — революционер-подпольщик.

Управляющий сдался.

— Идите, — говорит, — за мной. Только тихо.

Провел нас в хлев. Там было тепло, мы свернулись клубочками, затихли. Мокрые. Зубы стучат. Страшно, Каждый шорох принимали за погоню. Время тянулось медленно.

Вдруг стукнула дверь. Все вздрогнули:

— Идут. За нами…

На пороге появился Семен Николаевич.

— Светает уже, — сказал он. — Уходите в город. Увидят. Посадят меня за вас.

Мы поднялись. Ноги закоченели, не двигаются.

— Спасибо большое вам, — сказали ему.

Видно, жалко стало нас: очень уж замученными мы выглядели.

— Подождите здесь, — говорит. И вынес нам по куску хлеба и горячий картофель в бумаге.

Мы с жадностью ели свежий хлеб, глотали картошку и быстро шли по тропке. Благополучно добрались домой. Крепко поцеловались, решили вечером встретиться.

Дверь мне открыла мама.

Матери в наше время знали, сколько расставлено молодежи ловушек. Тем, кто мыслил, трудно было уйти от тюрьмы.

— Попались? — испуганно спросила она.

— Ничего, все хорошо. Я очень устала… — сказала я и повалилась на кровать.

Вечером мы узнали, что полиция охотилась за ссыльными, а попала на школьников. Среди нас был один мальчик, отец которого имел большие связи в городе. Когда он узнал, что его сын в тюрьме, то принял меры и всех мальчиков освободили.

— Так нам и не удалось тогда почитать Горького! — закончила я.

Школьники слушали очень внимательно, потом обступили меня, засыпали вопросами. Заставили рассказать о встречах с Алексеем Максимовичем. Их все интересовало: какой у него голос, какая походка.

Кто-то из сотрудников журнала «Звезда» услышал о горьковском вечере в школе. Мне предложили написать воспоминания об Алексее Максимовиче. Я согласилась. Срок дали три дня. Должно быть, у писателей Дольше трех дней не полагается? Мне не страшно. После Работы над Маяковским знаю, что могу написать быстро.

Я любила Горького. Встречи с ним врезались в память. Картина за картиной легко ложится на бумагу. Сдала в «Звезду» к сроку. «Впечатления и встречи» напечатаны в июньском номере журнала за 1941 год. В пятую годовщину смерти Горького их прочитали по радио. Теперь друзья говорят: «Вам обязательно надо писать» Но я думаю только о живописи.

Острый запах тополя… Вот клейкие почки его, сорванные недавним ветром, лежат на панелях. Подняла одну, развернула. Почка прилипла к пальцам. Руки дол го пахнут весной и тополем.

Перешла через мост. Попала на березовую аллею А там светло, как днем. Где-то совсем близко защелкал соловей.

Мелькнула блестящая полоска воды, берега, тонущие в дымке…

Совсем поздно вечером взялась за акварель. Давно хочется передать на бумаге очарование теплой белое ночи.

Работалось легко. Впечатления были свежи и остры Кончила рисунок. Отдернув занавеску, увидела солнце. Скоро ночи прибывать станут. Сейчас их почти нет. Четыре часа, а я совсем не устала.

Завтра уезжаем на дачу.

В красном платье, тоненькая, стоит Ира в дверях. Солнце освещает плечи. Волосы пушистым сиянием окружают лицо. Какая она летняя, хорошая!

— Ну, я поехала, — улыбаясь, говорит она. — На даче все до завтра подготовлю! — Махнув на прощанье Рукой, она быстро уходит.

Зелено кругом! На грядках взошли салат, редиска, фасоль. Пестрым ковром раскинулся цветник.

Еще рано, но по нашему саду уже бегают девочки в белых платьях. Они радуются теплому дню. Все это время стояли холода.

Завтра Иванова ночь. «Если кто полюбит в Иванову ночь, будет любить вечно». Языческий праздник Ивана Купала — день, когда солнце поворачивается на зиму. Медленно начнут удлиняться ночи, укорачиваться дни. Первый сигнал приближающейся осени. Все же впереди лето! Хочется на воздух. Завтра поедем! Завтра будем бродить по лесу. Как хорошо! Дачу мы искали с Марией Владимировной. Поехали по Ириновской дороге. День будний, пассажиров в дачном вагоне мало. Мелькнули последние городские постройки.

— Где же мы сойдем? — спрашивает Муля.

— А я взяла билеты до конца. Какая станция понравится, там и выйдем.

В окне замелькали сосны. Сверкнуло озеро. Анемонов сколько! Станция.

— Вылезем здесь.

Пошли прямо по дороге, не спрашивая. Не знали сами, куда идем. Свернули по тропинке. Кажется, здесь будет хорошо.