Эту книгу Пфаффер нашёл в лавке антиквара, роясь в груде старинного хлама. Скромный служащий цюрихского департамента природопользования, он любил почитать, хотя это занятие в двадцать третьем веке совершенно вышло из моды. Все его знакомые обзавелись психотронными видеоплейерами и смотрели психофильмы, которые действовали на сознание, погружая в выдуманный мир как в реальность. Пфаффер же этих новомодных штучек терпеть не мог. Он предпочитал коротать вечера по-старинке, с книгой, причём изданной никак не меньше, чем четыреста лет назад.

Купив этот изъеденный жучком раритет, он тут же поспешил домой, к своему мягкому плюшевому креслу, и до глубокой ночи перелистывал пожелтевшие, покрытые пятнами страницы…

Раритетом, который ему попался на этот раз, были мемуары некоего Пьера Керкийона, вышедшие в Париже в 1795 году. Керкийон описывал свои путешествия по странам Востока, в том числе по Турции, где одно время он подвизался при дворе султана. Впрочем, придворная служба длилась недолго: француз вынужден был бежать из Константинополя, чему предшествовали весьма странные и неожиданные события.

Однажды ночью, проходя по узкой улочке османской столицы, он оказался свидетелем разбойного нападения на какого-то длиннобородого человека в бедной изорванной одежде. Несчастный в поисках спасения упал к его ногам.

— Спаси меня, добрый человек, — шептал он, в мольбе простирая к нему руки, — спаси, и я щедро поделюсь с тобой своими несметными сокровищами… Этим людям нужен не я, а тайна, которой я владею…

Подбежавшие разбойники наставили на Керкийона шпаги.

— Прочь с дороги! — рявкнул главарь. — Этот негодяй не вернул нам долг и задумал скрыться! Прочь, если не хочешь последовать за ним в преисподнюю!

— Семеро против одного! — вскричал в негодовании француз, тоже обнажая клинок. — Значит, таковы у вас понятия о чести? Вот вам моё условие: я готов сразиться с любым из вас, и если победа будет за мной, вы уйдёте, оставив несчастного в покое!

— Нет, — отвечал главарь, — мы не из тех, кто блюдёт законы рыцарства, и потому ты умрёшь!

Тишину улицы огласил яростный звон шпаг.

Во всём Константинополе трудно было сыскать второго такого же искусного фехтовальщика, как Керкийон. Уже через несколько мгновений один из разбойников упал, получив смертельный удар. Спустя короткое время упал второй. Остальных это не остановило — они продолжали наступать. Окружить француза им не давала узость улицы, и Керкийон, пользуясь этим, добрых четверть часа сдерживал их натиск, пока не прикончил ещё одного налётчика. Разъярённый главарь ринулся вперёд, но его безрассудство дорого ему стоило: сохранявший хладнокровие француз поймал его на обманный приём и поразил точно в сердце.

Остальные попятились, едва успевая отражать удары неожиданного противника. Вскоре рухнул ещё один. Двое последних не стали искушать судьбу и бросились бежать.

Керкийон приблизился к незнакомцу. Тот лежал у стены, зажимая рукой рану в груди.

— Здесь недалеко есть гостиница, где вам окажут помощь, — участливо обратился к нему француз. — Позвольте я помогу вам добраться до неё.

— Благодарю тебя, о великодушный спаситель, но твои заботы обо мне излишни, — судорожно дыша, ответил незнакомец. — Пробил мой смертный час… Ищейки паши всё-таки добрались до меня…

— Паши? — удивился Керкийон.

— Да, паши Египта, который знает о моей тайне… Эти безжалостные псы преследуют меня от самого Алеппо… Они не оставят меня в покое даже мёртвого, они непременно появятся здесь и закончат то, что не успели сделать из-за твоего вмешательства… Но я не хочу, чтобы карта досталась негодяям, убившим моего отца. Наклонись ко мне и выслушай… Они ищут карту… Карту, на которой показано место, где спрятаны несметные сокровища Шахерезады…

— Никогда не слыхал о такой, — признался француз.

— Это супруга царя Шахрияра, который когда-то, много лет назад, правил в Багдаде, — начал рассказывать умирающий, с усилием шевеля пересохшими губами. — Шахрияр славился своим могуществом и богатствами. Его казна была полна золота, жемчугов и драгоценных камней, частью накопленных им самим, частью доставшихся ему от его царственных предков. Богатства эти вызывали зависть соседних царей, они устраивали против него заговоры и в конце концов подкупили его приближённых, которые предательски убили своего повелителя… А затем в пределы его государства вторглись вражеские армии… В решительном бою войско Шахерезады было разбито. Ей пришлось спасаться бегством. Она погрузила царскую казну на мулов и верблюдов и с верными людьми направилась в Аравию. За ней бросился передовой отряд захватчиков, возглавляемый Маммуном аз-Зуиддином — кровавым покорителем Багдада и Басры. Он настиг царицу на берегу Персидского залива, но ему достался лишь её холодеющий труп. Незадолго до этого она приняла яд… И ни одного бриллианта, ни одной золотой монеты не оказалось в её лагере… Богатейшие сокровища бесследно исчезли…

Послушай меня, о великодушный чужестранец, — продолжал незнакомец, борясь с приступами боли. — Сокровища хранит укромная пещера, а путь к ней показывает карта, сберегавшаяся в моём роду как священная реликвия. Отец передавал её сыну, тот — своему сыну, тот — своему, и каждый из них надеялся, что хоть сын, или внук его разбогатеет настолько, что сможет нанять носильщиков и вооружённых провожатых для путешествия в те отдалённые места и разыщет сокровища… Но удача была немилостива к нашему роду. И я, и отец мой, и его отец, и все наши предки жили в бедности и непрестанном труде. А тут ещё случилось страшное несчастье. Неосторожные слова, сказанные при посторонних, выдали нашу тайну. Клятва молчать о карте, даваемая всеми, кто получал её, была нарушена. Исполнилось древнее пророчество, и мой отец погиб. Теперь расплачиваюсь я… Разорви полу моего халата, о чужестранец, возьми карту и поскорее уходи отсюда, а лучше — сразу уезжай из города, потому что слуги паши будут искать тебя повсюду… Если сумеешь скрыться от них и достигнуть места, указанного на карте, то ты будешь сказочно богат… Сокровища султана побледнеют в сравнении с тем, что достанется тебе…

Керкийон, как ему было сказано, разорвал на незнакомце халат и извлёк из-под подкладки кусок древнего пергамента. Несколько минут он с удивлением рассматривал изображения холмов, колодцев, караванных троп и русел высохших рек, а когда вновь обернулся к незнакомцу, тот уже испустил дух.

Керкийон вернулся в дом, который он снимал вблизи храма Святой Софии, и всю ночь с жадным интересом изучал карту, забыв даже о своей юной наложнице, которая ждала его в спальне. Ему сразу стало ясно, что документ подлинный и что разыскать пещеру с сокровищами не составит большого труда. Поражала обстоятельность, с какой старинный картограф изобразил местность. На карте было обозначено даже количество конных и верблюжьих переходов от побережья Персидского залива до пещеры…

С первыми лучами зари в комнату из раскрытого окна влетела стрела и, свистнув возле уха Керкийона, вонзилась в стену за его спиной.

Он тотчас вспомнил об умершем незнакомце и его совете немедленно покинуть город, вскочил, бросился к дверям, но за садовой оградой его поджидали ещё два лучника, которые немедленно выпустили в него стрелы. Лишь чудом ни одна из них не задела француза.

Спрятав карту за пазуху, он вылез в окно и, скрываясь за кустами, добрался до самого отдалённого уголка сада, где и перемахнул через ограду. Но дом был окружён со всех сторон. На улице его настигли вооружённые люди и ему пришлось отбиваться сразу от десятка шпаг. Если б не узость улицы, не дававшая его противникам развернуться, и не соседская ограда, через которую он, улучив момент, перескочил, его постигла бы участь несчастного бродяги.

В тот же день Керкийон покинул османскую столицу. Пробираясь в Аравию, он постоянно чувствовал за своей спиной дыханье преследователей. Не раз на постоялых дворах и в придорожных тавернах ему случалось сталкиваться с ними, звенели клинки, лилась кровь, но французу чудесным образом удавалось выходить невредимым из переделок, как будто его хранило благословение скончавшегося незнакомца или таинственная карта служила ему талисманом.