Пфаффер воспрянул духом. Он не погибнет в пасти динозавра и не останется навсегда в дикой пустыне восемнадцатого века. Он вернётся в своё доброе комфортабельное время, к Софи и книгам, и постарается забыть события этой ночи как кошмарный сон. Конечно, предстоят неприятности, конфискуют хрономобиль, наложат штраф. Но всё это пустяки в сравнении с опасностью, которой он избежал.

Внезапно в его голове словно провернулась какая-то шестерёнка. Он вспомнил, что перед ним золото. Он лежит на груде древних, а, стало быть, фантастически дорогих драгоценностей и золотых монет! Он может щупать их подбородком, губами, чуть ли не глотать их…

К нему постепенно приближались полицейские санитары, переносившие трупы. Ещё четверть часа — и они оторвут его от этой изумительной груды, которая так и не досталась ему…

Да, глотать! Это единственное, что ему остаётся!

Пфаффер ухватил зубами конец золотой цепочки и, давясь, принялся затягивать её в горло. Он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, они затекли и онемели, но челюсти ещё в состоянии были двигаться. И он заработал ими изо всех сил. Глотать, скорее глотать, работать челюстями и горлом, переправляя раритеты в желудок. Когда он окажется в своём времени, он найдёт, как извлечь их оттуда. Медицина в двадцать третьем веке всё-таки кое-чего достигла. Проглоченные вещи извлекут без вспарывания живота, Пфаффер знал об этом из рассказов одного знакомого хирурга. Правда, по словам того же хирурга, самые неприятные ощущения испытывают пациенты именно во время вытягивания проглоченного предмета через задний проход…

Но ради золота Пфаффер готов был на всё. И пока есть возможность, надо глотать, как можно больше глотать… Острая, как зубная боль, пронзила мысль: если он обратится в клинику, то об извлечённых из него золотых вещах сразу поставят в известность полицию! Видно, придётся идти на поклон к Брауэру, этому гнусному мошеннику и шарлатану от медицины. А тот наверняка потребует для себя половину всей добычи… А то и две трети…

Осилив цепочку, Пфаффер принялся загребать ртом монеты и, содрогаясь от спазм, глотать их одну за другой.

До него долетел разговор двух полицейских, остановившихся возле золотой груды.

— Поздравляю вас, комиссар. Это самая грандиозная операция за всю историю существования Полиции Времени!

— Честь её разработки принадлежит профессору Хайгету, — отозвался тот, кого назвали комиссаром. — Признаться, поначалу я скептически отнёсся к его плану. Но в борьбе с хрономобильными бандитами приходится использовать все средства, даже такие экзотические, как сочинение фальшивых мемуаров…

— Я вообще не ожидал, что на эту удочку кто-то клюнет, — заметил его собеседник.

— На неё клюнуло, дорогой лейтенант, по предварительным подсчётам, двадцать две крупные хрономобильные банды, не считая мелких объединений и одиночек, орудующих на свой страх и риск. Вся банда Кречмера, за которой Интерпол и Полиция Времени безуспешно охотятся сразу в двух тысячелетиях, полегла тут в перестрелке. Здесь же нашли свой конец и печально знаменитые братья Дурысовы…

— Это те, которые 2415 году совершили дерзкий побег из камеры Омского централа и за информацию о которых объявлена крупная награда?

— Они самые.

— Удивительно! Вот уж не подумал бы, что эти полуграмотные головорезы читают книги, да ещё изданные в такую старину…

— Вы забыли, лейтенант, что в двадцать четвёртом веке по мемуарам Керкийона сняли отличный психофильм!

Пфаффер вслушивался в их разговор с нарастающим изумлением, но тем не менее продолжал заталкивать в горло монету за монетой…

— А вон ещё один наш старый знакомец, — продолжал комиссар. — Вон тот, видите, голова которого разбита о статую Будды.

— Ну, кто ж его не знает, — отозвался лейтенант. — Это Дик Краковский, рождённый в тридцатом веке и прозванный Неуловимым Убийцей.

— Поверьте, лейтенант, видеть этого негодяя в таком измочаленном виде доставляет мне громадное удовольствие… А вон того не узнаёте, тело которого сейчас укладывают на носилки?

— Неужели… Быть не может! Это же Хью Гарвей, тот самый парень, который ухитрился ввести свой хрономобиль точно в пространство тронного зала египетского царя в каком-то там доисторическом веке, причём вычислил момент, когда зал был пуст!

— Непревзойдённый виртуоз вождения хрономобилей, — подтвердил комиссар. — Он умыкнул у фараона его трон и переправил его в двадцать шестой век, где продал одному каучуковому тузу из Рио-де-Жанейро. Трон лет двести находился в частной коллекции в Бразилии, пока одному из наследников туза не пришло в голову выставить его на аукцион. Тут-то и всплыла вся эта история. По закону украденное полагается вернуть настоящему владельцу, и фараон получил обратно своё кресло в целости и сохранности. Оно было доставлено в его время и установлено на прежнее место ровно через полчаса после того, как было похищено. Древние египтяне, кажется, даже не заметили, что их реликвия за тридцать минут "постарела" на двести лет.

Санитары приблизились к Пфафферу.

"Надо ещё немного побыть мертвецом, — носилось у него в мыслях. — Пусть перенесут меня в хрономобиль, а уж там я как-нибудь улучу минуту, когда за мной не будут следить, и проглочу всё, что успел вобрать в рот. В желудке у меня уже есть цепочка, алмазные бусы и с полдюжины золотых монет. Если прибавить к этому те монеты, что у меня во рту, то куш получится совсем недурной. По крайней мере — не зря страдал…"

— … И наградят всех, кто был задействован в операции, — говорил комиссар, — включая агентов, которые инкогнито проникли в восемнадцатый век и издали там эту книжечку под видом душеприказчиков покойного Керкийона.

— Надо бы представить к награде и того малого, который сыграл роль француза, хоть она и заключалась только в том, что он спал, — заметил лейтенант.

— Его, разумеется, не забудут, — согласился комиссар, — тем более во время сна он подвергался серьёзному риску. Он мог попасть под шальной бластерный луч или получить осколок гранаты…

— Беднягу здорово накачали снотворным газом, — подхватил лейтенант. — Чуть ли не каждая прибывающая банда считала своим долгом прыснуть на него хорошую порцию. Боюсь, что теперь он не скоро придёт в себя!

— Он благополучно проспал весь этот сатанинский спектакль, чего не скажешь о негодяях, которые лежат здесь бездыханными, — голос комиссара посуровел. — Взгляните хотя бы на этого, с лысиной, которого сейчас перевернули санитары. На вид вроде бы человек солидный, добропорядочный, а туда же, за богатством погнался.

— У него щёки раздуты, как у хомяка, — лейтенант не мог скрыть усмешки. — Такое впечатление, что перед смертью он окончательно спятил и начал пожирать золото.

Два дюжих санитара подняли Пфаффера за ноги и за руки и уложили на носилки. Чиновник стискивал зубы изо всех сил.

— Они все спятили из-за золота, — сказал комиссар, — и хоть бы кто-нибудь успел сообразить, что оно фальшивое, а драгоценные камни — цветные стекляшки!

Не успел он договорить, как залитый кровью труп вдруг судорожно дёрнулся, и горловым спазмом, похожим на всхлип, выплюнул целую пригоршню монет.

Это было до того неожиданно, что даже видавшие виды полицейские шагнули назад, машинально схватившись за бластеры.

Пфаффер извивался, хрипел, засовывал себе в рот пальцы, пытаясь изрыгнуть проглоченное, но цепочка, бусы и с десяток металлических кругляков уже ушли в желудок. Он выл от отчаяния…

Санитары и полицейские смотрели на него в немом изумлении.