– Ладно, покажите танцевальную импровизацию.
Вам какую мелодию поставить?
– Негритянскую, – попросила я.
Мне поставили кассету с быстрой джазовой импровизацией, и я начала танцевать. Я старательно вертела плечами и бедрами, но движения мои были вымучены, неестественны. Если тряска в племени была танцем и медитацией одновременно, то здесь я с трудом подлаживаясь к тактам мелодии, одновременно соображая, как придать смысл моему танцу.
– Не забудьте сексуальный момент, используйте шест, – напомнила женщина-балетмейстер.
Я знала, что шест символизирует мужской член, и сейчас испытывала неловкость, работая с ним.
Но постепенно музыкальный ритм захватил меня.
Мысли о неприличном ушли. Этот танец – всего лишь искусство. Я стала кружиться вокруг шеста, придерживаясь за него кончиками пальцев и выгибая назад спину. Когда я полностью отдалась ритмичной дроби ударных, молодой мужчина трижды хлопнул в ладони и остановил музыку.
– Все, достаточно. Спасибо, можете идти.
Я вытерла со лба пот, проступивший от волнения. Затем поклонилась и ушла одеваться. Минут через десять я снова вышла в зал. Теперь здесь был только администратор. Он поправлял бумажные цветы в стаканчиках, стоящих на столах, – готовился к приходу гостей. Я уже успокоилась. После танца у меня появилась уверенность, что я буду принята на это место.
– Ну как?
Толстый дядечка, важно задрав подбородок, остановился передо мной и бесстрастно произнес:
– Увы, милая девушка, вакантных мест у нас нет.
Вот как! Кратковременное удивление сменилось безразличием. Журавль махнул на прощание крылом и исчез за облаками – как ему и положено.
Расстраиваться у меня не было сил: видно, я выложилась на экзамене вчистую. И все же мне хотелось знать настоящую причину отказа. Разве меня бы пригласили на просмотр, если бы у них не было вакансий?
– Скажите, пожалуйста, в чем настоящая причина? Мне говорили, что здесь ищут танцовщицу.
Почему мне отказали?
– Хочешь услышать ответ? Хорошо, завтра у меня выходной. Давай встретимся в соседнем баре, посидим, побеседуем. – Маслянистая улыбка расплылась на его лице. Толстяк резко притянул меня к себе и обнял.
Я с силой оттолкнула его и отвесила звонкую пощечину. Администратор засмеялся, заложил руки за спину и с одобрением посмотрел на меня снизу вверх:
– У ты, какая горячая. Если такая недотрога, то зачем сюда заявилась?
– Танцевать, – устало произнесла я. – Просто танцевать!
– Танцевать? – Он с усмешкой покачал головой. – Ладно, девочка, ты мне нравишься, поэтому объясню тебе, в чем дело. Слушай внимательно. Во-первых, ты старовата для начинающей. Во-вторых, владелец клуба считает, что тебе гибкости не хватает, но главное – какой-то шов на теле, это уже никуда не годится. И балетмейстерша наша о тебе без восторга выразилась. Сказала, фантазии маловато. Но это она, насколько я понимаю, шефу подыграла. Так что мой голос ничего не решает.
– Может, это и к лучшему, – сказала я в пространство. – Сына ночью одного оставлять не придется. Я бы все время о нем думала, а не о выступлении.
Администратор задумчиво потер пухлые, с короткими пальцами ладони.
– Значит, говоришь, сынок у тебя. Сколько лет-то ему?
Я ответила. Он о чем-то задумался, почесал лысеющий лоб:
– Вот что, Катя, – оказывается, он запомнил мое имя, – рекомендую я тебя в одно местечко, там требования послабее будут, а заработки приличные.
Он назвал улицу на окраине города, где находился бар под скромным названием «Горячие сосиски».
Через час я разыскала названное заведение. «Бар» оказался обыкновенной грязной закусочной с маленькими окошками у самой земли. Я спустилась в подвал. В закусочной висел густой сизый туман от папиросного дыма. Было душно и смрадно. Воняло квашеной капустой, подаваемой к сосискам. Других блюд на столах я не заметила. Зато все столы были уставлены кружками с недопитым пивом, за которым оживленно обсуждали свои дела непритязательного вида посетители. Я присела у стойки бара, заказала себе бутылочку кока-колы и, закурив сигарету, огляделась. Надо было оценить, что это за место, стоит ли сюда устраиваться. Никто из посетителей не обратил на меня внимания – все с ожиданием смотрели в торец зала. Там, на маленькой импровизированной сцене, уже шли какие-то приготовления. Работник бара выставил на середину крепкий, со стальными ножками стул, включил два прожектора по бокам. Затем из колонок, установленных под низкими сводами подвала, послышалась хрипящая музыка. С первыми тактами ее на маленький пятачок пространства выбежали две крепенькие девушки в полумасках, изображающих кошечек. Мужики в зале захлопали ладонями по столам, заулюлюкали, засвистели. Кто-то добродушно выкрикнул:
– Ночные сосиски выпорхнули. Привет, горяченькие!
Девушки, к которым перекочевало прозвище с вывески заведения, стали исполнять вполне невинный танец. Кошечки ласкали и обнимали друг друга, соблазнительно изгибаясь под музыку и изредка отпуская в зал протяжные «мяу». После короткого перерыва они выбежали на сцену вновь, уже в костюмах лисичек.
Аплодисменты, пересыпаемые восторженными ругательствами, сопровождали каждый исполненный номер. Я поняла, что моей танцевальной подготовки для таких танцев хватит вполне, хотя обстановка в зале удручала. Но дома ждал сын, который хотел есть.
Я зашла к директору заведения, крепкому парню кавказской наружности, сослалась на рекомендацию администратора стриптиз-клуба и была принята без всякого просмотра.
Мне объяснили, что девушки работают в две смены, поочередно. В дневные часы они исполняют работу обычных подавальщиц. Во вторую смену – с пяти вечера и до двух ночи – их обязанности усложняются. Каждая девушка, помимо обслуживания посетителей за столиками, должна исполнить свой танцевальный номер. Таким образом, хозяин заметно экономил на оплате труда, заставляя работниц совмещать профессии. В этом третьеразрядном баре работали девушки, которым было некуда деться.
Они не имели ни очарования юности, ни танцевальной подготовки, а зачастую – и городской прописки. Лишь груз непосильных забот давил им на плечи – маленький ребенок, больная мать или безработный муж. К связке «горячих сосисок» теперь была пристегнута и я.
Работа, хоть и изнурительная, не страшила меня.
Я была вынослива и неприхотлива. Да и на что другое я могла рассчитывать сейчас, когда треть города стояла за пособием на бирже труда? Грубовато-несдержанные посетители заведения были мне не страшны. Работая на сухогрузе, я научилось мягко, но решительно отстранять домогательства мужской братии. А их соленые шутки я пропускала мимо ушей.
И все-таки забыть об этом смрадном месте хоть на пару дней было приятно. Сегодня и завтра у меня – выходные. Я наклонилась к песку, подобрала маленький камешек и бросила его вдоль поверхности залива, подражая мальчишкам, играющим по соседству. Увы, мой снаряд, не сумев подпрыгнуть, мгновенно юркнул в воду и утонул.
Я сделала еще две попытки и отступила. Свободно раскинув руки, потянулась навстречу солнцу и поднялась с камня. Посмотрела на часы: два часа грезила, всю жизнь проиграла заново. Я мотнула головой, будто отрицая прожитые годы, и полностью отдалась насущным заботам. Программа, намеченная на выходные, была обширна. Завтра, в последнее воскресенье июля, – День военно-морского флота, святой праздник для тех, кто служит или служил на море. В этом году намечалось особенно грандиозное торжество – исполнялось 300 лет Российскому флоту, заложенному Петром Великим.
Праздник касался всех самых близких мне людей, да что там – половины Петербурга: корабелы, моряки, яхтсмены отмечают этот день. В компании, куда и меня позвали, почти все будут свои: Валерий Островский, Юрка Нежданов, Иван Задорожный. И девчонки – мои давние подруги – Эльвира Задорожная, Оксана; Остальные гости меня интересовали мало, но меня предупредили, что собираются с детьми. Поэтому сегодня я и приехала сюда, в Сестрорецк, ближний курорт под Питером, чтобы забрать сына. Он уже месяц находился здесь, в детском интернате для глухонемых.