Михаил Задорнов

Что хотят, то и делают!

Новый директор был суров. Так говорили все. В первый же день он вызвал меня к себе и, прямо глядя в глаза, спросил: - Вы там, в вашем отделе, перевыполнить план на 150% могете или не могете? Я замялся. Дело не в том, что нам было трудно перевыполнить наш план. Мы могли его перевыполнить и на 100, и на 300, и на 800%. Но я не знал, как мне выразить свое согласие словами. Вопрос был задан так, что отвечать на него надо было полно. Но ответить "можем" означало указать шефу на его безграмотность. А ответить "могем" у меня на поворачивался язык. - Ну что же вы молчите? - строго переспросил шел. - Могете или не могете? - Да! - ответил я. - Что да? - рассердился он. - Я вас конкретно спрашиваю, и вы конкретно отвечайте: могете или не могете? - Конечно! - ответил я. - Что начит конечно? - чуть не закричал он. - Отвечайте прямо, не виляйте! В последний раз спрашиваю... Могете или не могете? Я собрался с духом и уверенно ответил: - Могем! - Тогда, - успокоился он, - ступайте к себе и получите согласие масс, мол: "Да, перевыполнить план на 150% мы могем!" Я вернулся в отдел, собрал всех и неуверенно начал: - Товарищи! Я собрал вас здесь, чтобы выяснить существенно важный вопрос. Как вы считаете... перевыполнить план на 150%... мы с вами могем или не могем? В комнате наступила тишина. Я опустил глаза и ждал. Первым, как всегда, нашелся удинственный в нашем отделе профессор Громов. - Конечно, могем... - грустно вздохнул он. А на следующий день в стенгазете предприятия появилась заметка нашего культорга под названием "Мы все могем!" За неделю на призыв откликнулись и остальные отделы. А через два дня перед главным входом на предприятие появился красочный плакат: "Могем перевыполнить план на 250%!" За полгода в движение включились все предприятия города. И точно такие же плакаты появились на железнодорожном вокзале и в аэропорту. А вскоре и диктор по телевидению объявил, что "к новому движению подключились и остальные города страны, потому что наши трудящиеся все можут!" Поскольку по телевидению дикторы всегда говорят правильно, ученые-филологи тут же назесли новые формы слова в словарь современного литературного языка. С тех пор новый директор несколько раз вызывал меня к себе. И нас отдел всегда в таких случаях выступал зачинщиком все новых и новых движений. Не раз включались мы в движения, начатые на других предприятиях. Однажды жена вернулась домой, тяжело опустилась в кресло и, грустно вздохнув, сказала: - Устала я, Петь. И больше так не можу и не хочу! - Чего не можешь и чего не хотишь! - переспросил я. - Завтра кросс, - ответила она. - Всем отделом бегим! - Бегите бегмя? - переспросил я. - В том-то и дело, что бегмя бегим! - посетовала она. В это время из магазина пришла дочь и сказала: - Я достала творог. Куда покласть? Тама или тута? - Поклади здеся, - ответила жена. - Поклала, - сказала дочь. - Как много тебе продавщица творогу положила?! - удивился я. - Не положила, - как филолог поправила меня жена, - а наложила. Неожиданно у меня появилось ощущение того, что мы все неправильно говорим. Но... Я заглянул в новенький, купленный недавно литературный словарь и обнаружил, что говорим мы, согласно новому словарю, совершенно верно. "Ну надо же?! Что хочу, то и делаю!" - подумал я неизвестно про кого, махнул на все рукой и включил телевизод. Мне ответила молодая самодеятельная певица. Она пела известную песню Аллы Пугачевой на новый лад: "Все можут короли!"