- Вы, господа северные жители, - сказал он, - ни когда не поймете нас, живых, пламенных детей юга, то, что представляется вашему воображению, мы видим в самом деле, вы переноситесь иногда мыслью в прошедшее, вспо минаете о нем, а для нас оно становится настоящим. Когда я говорил с вами о древнем Риме, века исчезали и вечный город подымался из своих развалин, я видел его - я жил в нем... Смейтесь, господин русский, смейтесь! Наши итальянские вулканические головы кажутся вам полоумными - пусть так! Но мы живем двойною жизнью, для нас и среди русских снегов будут цвести розы, наше южное воображение украсит померанцевыми цветами, усыплет зо лотыми апельсинами и ваши гробовые сосны, и эти мертвые однообразные березы, оно растопит вечные льды Сибири и разрисует прозрачной лазурью туманные небеса вашей родины. Что нужды, если обман не истина, когда этот обман делает нас счастливыми.

- Посмотрите, посмотрите! - прервал я. - Вот едет на зад та самая коляска, которая чуть-чуть вас не задавила. Незнакомый поднял глаза. В коляске сидел развалясь какой-то франт, он посматривал гордо на проходящих, иным кланялся, по римскому обыкновению, рукою, другим отвечал на низкие поклоны едва заметной улыбкою и так явно чванился и важничал своим нарядным экипажем, с таким пренебрежением смотрел на всех бедных пешеходов, что вот так и хотелось плюнуть ему в лицо.

- А! - вскричал незнакомый. - Да это кавалер Габриелли! Так он-то хотел задавить меня? Бедняжка!

- Однако ж у этого бедняжки славный экипаж, - ска зал я шутя.

- Да не долго он им провладеет.

- А что, видно, из последних денег?.. Тьфу, батюшки! Какие лошади, какая упряжь!

- Да, это правда, - сказал незнакомый, - все хорошо, кроме кучера.

- Помилуйте! Чем же он дурен? Посмотрите, какой молодец!

- Ну нет, не очень красив собою.

- Что вы?.. Славный кучер! А какая богатая ливрея!

- Да я вам говорю не об этом ливрейном кучере, а вот что сидит подле него.

- Подле него! Да где же?

- С левой стороны.

- Я никого не вижу!

- Видно, я позорчее вас. Этот ливрейный кучер для одного парада. Бедненький! Он только что держит вожжи, а в самом-то деле правит лошадьми не он, а приятельница, которая сидит с ним рядом на козлах.

- Приятельница! Что за приятельница?

- Смерть! - шепнул отрывисто незнакомый, и, прежде чем я опомнился от удивления, коляска помчалась как вихрь, зацепила за каменный столб, опрокинулась и по неслась далее. Почти у самых ворот Дель-Пополо остано вили лошадей, мы подошли, вокруг изломанной коляски стояла толпа народа. Мы с трудом продрались вперед: на мостовой лежали кавалер Габриелли и кучер его, оба мерт вые.

- Ну! - сказал незнакомый, посмотрев на меня при стально. - Вы верно уже не думаете, что я сумасшедший? Я так был поражен, что не мог выговорить ни слова.

- Послушайте! - продолжал незнакомый. - Кажется, мы недаром так часто встречаемся друг с другом, а сверх того, - прибавил он с улыбкой, - вы сегодня спасли меня от смерти или хотели спасти, а это одно и то же, мы должны познакомиться короче. Как вас зовут?

- Фон Нейгоф.

- Фон Нейгоф! Это нерусская фамилия.

- Мой дедушка был немец.

- Тем лучше. Я очень люблю немцев, их называют мечтателями, идеалистами - да, это правда! Они не фран цузы и не русские, которые стараются подражать францу зам, они не смеются над тем, чего не понимают, и, несмотря на свою ученость, не называют обманом и заблуждением все то, чего нельзя объяснить рассудком и доказать как дважды два четыре. Вы каждый день в первом часу можете застать меня дома, я нанимаю квартиру в улице Дель-Пелигрино, почти напротив палат кардинала вице-канцлера, вход с улицы, спросите графа Александра Калиостро.

- То есть, - прервал князь Двинский, который давно уже вертелся от нетерпения, - не граф, не Александр, и не Калиостро, а просто сын бедного ремесленника, Иосифа Бальзамо.

- Это еще не доказано, - сказал магистр, - да прошу ваше сиятельство не прерывать меня, а не то я замолчу.

- Вот и рассердился! А за что? Ну, подумай сам, когда колдуны бывают графами? Сент-Жермен был такой же точно граф, как и этот Бальзамо, Нострадамус и Фауст были ученые, Твардовский - также, Фламел - бог знает кто, Сведен-борг - также, Брюс... Ах, да, бишь, виноват! - он был граф, совсем забыл!

- Да перестань, князь!.. - закричал я. - Что ты ме шаешь ему рассказывать. Ну, что, Нейгоф, ты очень уди вился, когда он сказал тебе свое имя?

- И удивился и обрадовался. Мне давно хотелось по знакомиться с этим знаменитым человеком, и я на другой же день явился к нему в двенадцатом часу утра. Он только что встал с постели и едва успел накинуть на себя халат из богатой турецкой материи. Комната, в которой он меня принял, была убрана очень просто, на полках стояли книги, и на большом столе лежали бумаги и толстые свитки пергамента. на окне стояла раскрытая аптечка с стеклянными пузырьками и баночками, в одном углу на бронзовом треугольнике лежала мертвая голова, а у самых дверей сидела черная огромная кошка, когда я вошел, она ощетинилась и глаза ее засверкали.

- Биондетта! - закричал Калиостро, - Пошла вон! Кошка, как умная легавая собака, тотчас отправилась в другую комнату, но, проходя мимо, очень на меня коси лась. Граф сел подле меня на канапе и начал разговари вать со мною о России. Все, что он говорил, было так умно, все замечания его были так справедливы, что я слушал его с истинным наслаждением. От времени до времени вырывались, однако ж, у него какие-то странные фразы, например, он спросил меня, часто ли бывают наводнения в Петербурге, и когда я отвечал ему, что это бывает очень редко, то он значительно улыбнулся и сказал: "Я был уверен в этом - я знаю, он уж не так злится на русских: они ему угодили, украсили любимую дочь его, великолепную Неву, одели ее гранитом". И когда я спросил, о ком он говорит, Калиостро тотчас переменил речь и начал расспрашивать меня о другом. Во время нашего разговора я заметил на столе, между различных бумаг, манускрипт на папирусе. Вы знаете мою страсть ко всем древним рукописям. Я не мог скрыть моего любопытства.

- Этот манускрипт привезен мною из Египта, - сказал Калиостро, - и вы можете его видеть только в таком случае, если вы... Дайте мне вашу руку. Я повиновался. Граф пожал ее каким-то особенным об разом и как будто бы ждал ответа. Я молчал.