- Что же ты молчишь, Акачи? - встревоженно спросил Чамино.
Лашуре и Лоча тоже с волнением смотрели на него.
Наконец Коля сказал:
- Я благодарен тебе, Чамино... И всем сердцем желаю успеха вашему делу. Но я не могу оставить отца.
Чамино сначала нахмурился, но потом его большие глаза смягчились.
- Понимаю, Акачи... Наверное, я поступил бы так же.
И вот теперь выдалась минута, когда Коля смог поговорить с Лочей с глазу на глаз. Видимо, Чамино понял, что им это необходимо, и комната опустела. Коля спросил:
- Лоча! Почему тебя так тяготят твои дворцовые обязанности?
Лоча отвернулась. Ей тяжело было выдержать взгляд Коли. А это ещё больше встревожило его.
Опустив глаза, она ответила:
- Я терплю это только ради Чамино. Я боюсь, чтобы с ним не случилось того, что с отцом.
- Тебе неприятно приводить в порядок бороду Единого?
- Борода? О-о, нет. Но я не могу тебе этого сказать... Это скверно. Верь мне, Акачи. Я всегда думаю о тебе. И если бы ты в самом деле смог полюбить меня...
- Я люблю тебя, Лоча! Мне всё равно, что ты делаешь у Единого. Я люблю тебя, и этого мне достаточно.
- Это правда? Ты не думаешь обо мне плохо?..- Лоча прижала голову к его груди. Она плакала.- Ты не думай... То, что говорят во Дворце,неправда. Это выдумки. Но есть ещё более тяжкие муки. Может быть, я когда-нибудь расскажу тебе...
Но Коля не хотел знать ничего ни о Едином, ни о его Дворце. Голова Лочи у его груди, и теперь ему больше ничего не нужно...
10. На Землю
Лоча пришла одна. Слуги Храма в чёрных плащах грузили в ракету какие-то ящики, а Николай с отцом стояли в стороне под охраной карателей.
На ресницах Лочи серебрится иней, а в глазах застыли слёзы. Нет, она не плачет, только слегка вздрагивают уголки её губ. Чёрные волосы ничем не покрыты, хотя вокруг бушует метель. Плащ затянут на груди едва заметным шнурком. Ветер треплет его, и плащ шелестит, словно флаг. Флаг, принадлежащий той жизни, с которой Коля навсегда прощается теперь. Лоча одета во всё светло-розовое. И Коля думает о том, что одежда её и не может быть иной, особенно сейчас, перед той космической разлукой, что предстоит им. Космонавт, улетая в другие миры, должен навек запомнить каждую черточку дорогого ему человека.
Каратели расступились: даже они понимают, что такое космическая разлука. Разлучаясь; любящие становятся двумя далекими звёздами и могут переговариваться друг с другом только лучами.
Лоча взяла его руки в свои. У неё теплые, нежные руки. Коле хотелось бы сохранить в своих ладонях эту нежность и тепло.
Она сказала:
- Мой милый, я согласна быть твоей женой. Я уже твоя жена, Акачи!.. Твоя жена, мой любимый. Отныне и навсегда.
"Что она говорит? - пульсировало в висках.- Зачем она это говорит?.."
Ведь они ещё не знали той радости, той страсти, которая влечёт влюблённых под самые тучи, наполняя ледяную планету хрустальным звоном и заставляя звёзды кружиться в огненном водовороте, бросая под ноги влюблённым Галактику, словно пыльную дорогу...
Зря он дал волю своим чувствам. Напрасно сказал ей о своей любви. Но разве это к чему-нибудь её обязывает? Ведь она свободна. Совершенно свободна!..
Лоча! Ты не должна так говорить. Каждый фаэтонец считал бы великим счастьем назвать тебя своей женой. Тебе завидуют во Дворце. Перед тобой склоняют колени советники. У тебя впереди целая жизнь, и она должна обязательно должна! - быть счастливой.
- Нет, Лоча,- говорит Коля.- Ты не можешь быть моей женой.
- Молчи! - отвечает Лоча.- Не будь таким жестоким. Не отбирай у меня права смотреть на небо, отыскивая в нём крошечную точку, озарённую Солнцем, и думать: "Вон там мой муж..." Разве ты не можешь дать мне такого права?..
- Я люблю тебя, Лоча! Это правда... Ничего бы я так не хотел, как быть всегда с тобой. Но мы должны думать трезво...
- Не хочу трезвости! - прошептала она.
Её горячие губы прижались к его обветренным губам, и им показалось в эту минуту, что на планете растаял вечный лёд, зашумели голубые леса и буйно зацвели травы. И они идут среди фиолетовой пены цветов. И вслед им несутся мелодии птичьих песен. Идут так, как давным-давно, много миллионов оборотов тому назад, ходили по планете их далёкие предки. Ещё нет Земли она кипит где-то вблизи от Солнца, нет ни Бессмертного, ни каторги, ни разлуки. Им не нужно ни генераторов климата, ни крыши над головой, ни одежды. Нужны только вот эти травы, которые станут им супружеской постелью, их домом. И звёзды, закипая от зависти, будут смотреть на них. Им ещё кипеть и кипеть сотни миллиардов оборотов, пока из этого кипения не возникнет чудо, двойное чудо: мужчина и женщина! И потянется время, наслаиваясь во вселенной и в человеке, станет богаче и тоньше человеческий мозг, и черты лица его отчётливей и рельефней. Разум всё дальше и дальше будет простираться во вселенной, но человек по своей сути останется таким же, как и те двое в фиолетовых травах. И те же желания и страсти будут владеть им; чтобы рождались дети, вырастали сильными и храбрыми и несли в даль вселенной кровь отцов и их опыт... И продолжали жить тогда, когда планета перестанет быть пригодной для жизни, как теперь Фаэтон...
- Пора! - Слуга нетерпеливо взмахнул рукой.
Ечука-отец, отвернувшись от Лочи и Николая, тайком вытирал скупые слёзы. Он мучался оттого, что причинил непоправимое горе не только себе, но и сыну, и этой милой самоотверженной девушке, которая в самом деле могла бы стать женой его Акачи. Отважившись на отчаянный поступок, Ечука думал, что Бессмертный покарает только его, как когда-то отца Чамино. А сына пощадит.
- Пора, рабы божьи! - снова с недовольством буркнул слуга.
- Да, пора, Лоча. Прощай! - сказал Коля, готовый разрыдаться.
Но, взглянув на Лочу, он не поверил своим глазам: она смеялась!
- Акачи! - голосом, в котором звенело счастье, выкрикнула девушка.- Я, наконец, верю, что ты любишь меня... И я лечу с тобой на Землю!.. Эй, вы! крикнула она карателям и прислужникам храма.- Я лечу вместе с моим мужем. Передайте моему брату Чамино, что я полетела на Землю! Да. На Землю... И скажите Единому - пусть кто-нибудь другой ухаживает за его бородой!..
Человек в чёрном плаще неторопливо подошел к ней и сурово проговорил: