Видно было, что женщина на сносях и очень смущена суетой, и, когда продавец принес воды в бумажном стакане, она отказалась ее выпить. Неуклюже, но с достоинством поднялась, отошла к ближайшему прилавку и постояла, чтобы успокоиться.

Эстер подошла к прилавку, позвала: "Телма!" – и женщина обернулась и посмотрела на нее, прищурившись, точно из какого-то темного мира ее вывели на яркое солнце.

– С вами все в порядке, Телма?

– Да. Я прекрасно себя чувствую.

Лицо ее было рыхлым, как поднимающееся на дрожжах тесто, ноги опухли. Просторное платье с запачканным воротничком пропиталось потом и липло к телу между лопаток и подмышками. Пот и жир просачивались сквозь помаду и пудру и капельками выступали на лбу.

– Рада вас видеть, – сказала Эстер. – Я часто думала о вас.

– Да? – сухо улыбнулась Телма. – Спасибо.

– Я... Послушайте, не пойти ли нам куда-нибудь выпить по чашке чая? Тут говорить невозможно.

– Мне нечего сказать вам. Кроме того, прием жидкости для меня строго ограничен. Но все равно спасибо.

– Признаюсь, я была зла на вас, но теперь это прошло. Я хочу, чтобы мы были друзьями.

– В самом деле? Телма обернулась спиной к прилавку, на котором были разложены детские игрушки, погремушки, кольца для прорезающихся зубок, резиновые куклы и набитые опилками животные. – Большую часть пути я прошла одна, думаю, так доберусь и до конца.

– А сколько еще вам осталось ждать?

– С чего вдруг такой интерес?

– Не вдруг. Знаете что, пойдемте в "Медвяную росу" и поедим жареных ячменных лепешек или в "Детское", там чудесные пончики.

– Я на диете.

– Ладно. Тогда листик салата-латука и крошечку прессованного творога.

– Почему вы так настаиваете?

– Я хочу поговорить с вами, – честно сказала Эстер. – Собственно говоря, все лето хотела, да смелости не хватало.

– Смелости?

– Ну, называйте это как хотите. Я была... наверное, растеряна.

– Я теперь начинаю хорошо понимать это слово.

– Ваши дела... вам было очень трудно?

У Телмы слезы навернулись на глаза. Она упрямо смахнула их ресницами.

– Почему вас это интересует?

– Не могу точно сказать почему, но интересует.

– Это был сущий ад.

– Как жаль.

– Только, пожалуйста, не жалейте меня. Я этого не переношу. О, ради Бога, идемте отсюда на нас смотрят. Я, кажется, сейчас расплачусь.

Однако Телма не заплакала. К тому времени, как они пришли в кафе "Детское", ока как будто вполне овладела собой.

Любители утреннего кофе уже разошлись, а для ленча час был слишком ранний, поэтому в зале почти никого не было. Они выбрали угловой столик подальше от окон, Эстер заказала пончики и чай без молока, а Телме – салат из курятины, на который она смотрела жадными глазами, но почти не притронулась к нему, будто знала, какое наказание ждет ее за подобную дерзость.

– У меня высокое кровяное давление, – пояснила она. – Врач опасается эклампсии. Мне приходится считать каждую каплю жидкости и каждую крупицу соли.

– Гарри знает?

– О чем?

– Что вы нездоровы.

– Я здорова, – упрямо сказала Телма. – Мне надо остерегаться, только и всего. Гарри, – повторила она имя мужа и нахмурилась, словно вспоминала, кто это такой. – Нет, Гарри не знает. Я не писала ему с июня.

– Но он-то вам пишет?

– О, да. Он посылает мне деньги два раза в месяц, фактически больше, чем может себе позволить: перевод из Канзас-Сити и двести долларов по местной почте, наверное, через здешнюю контору своей компании. Мне почему-то кажется странным такой двойной способ присылки денег, но я за них ему благодарна. Должно быть, ему повысили жалованье.

Эстер и глазом не моргнула.

– Вполне вероятно. Там заработки выше, чем здесь.

– Недавно тон его писем изменился. О, ничего определенного, к чему можно было бы придраться, ему по-прежнему меня не хватает и все такое прочее, но у меня возникло такое чувство – ну, это я так считаю, – что ему совсем неплохо и одному. А может, и не одному.

– Что вы хотите этим сказать?

– Возможно, он нашел другую, – тихо сказала Телма. – О, я не осуждаю его. Я хотела, чтобы случилось именно так.

– Вы уверены, что это случилось?

– Нет. Чутьем догадываюсь. Я знаю Гарри. Если какая-нибудь женщина начнет строить ему глазки на пикнике с сотрудниками конторы, он не сбежит, останется и будет наслаждаться каждой минутой, пока ему строят глазки.

– Я согласна с вами, что чутьем можно угадать некоторые вещи, но не настолько, чтобы вообразить конторский пикник и строящую глазки женщину...

– У них там действительно был такой пикник. Он упоминал об этом в последнем письме. Дескать хорошо провел время. Не то чтобы меня это тревожило, я желаю ему хорошо проводить время и быть счастливым. Он этого заслуживает. Только...

– Что только?

– Я не хочу, чтобы он писал мне об этом. Я так несчастна, так несчастна! – Телма приложила к глазам гигиеническую салфетку. – Конторский пикник, черт бы его побрал!

– Ну, не плачьте.

– Ничего не могу с собой поделать.

– Подумайте о вашем будущем, о ребенке. Сколько вам осталось ждать?

– Недели три.

– Еще долго.

– Для меня это целая вечность.

– Не могу ли я чем-нибудь помочь вам?

– Нет, спасибо. – Телма съела еще ложку салата с курятиной, затем отодвинула тарелку. – Следующее письмо от него я не собираюсь читать. Даже не вскрою конверт.

– Вам не кажется, что вы непоследовательны?

– Я иногда бываю непоследовательной. И знаю это. Как собака на сене. Я не хочу, чтобы Гарри вернулся ко мне, я никогда не смогу жить с ним, как прежде. И все же, как подумаю, что он кутит там с другими женщинами, ходит на домашние вечера...

– Это же был конторский пикник.

– Он упомянул только о нем. А о дюжине подобных случаев ничего не написал. – Телма снова промокнула глаза. – Я вовсе не завидую. Хочу, чтобы он был счастлив. Дам ему развод, и он сможет жениться на ней.

– На ней? Вы имеете в виду женщину, которая строила ему глазки на пикнике и неотступно преследовала на диких оргиях?

– Не надо смеяться, – мрачно сказала Телма. – Я умею читать между строк.

– Некоторые люди так поднаторели в искусстве читать между строк, что самих строк уже не видят. Вы даете волю своему буйному воображению. Взяли конторский пикник и раздули его до бесшабашных оргий.

– Нет. Гарри не любит оргий. Он не такой. Он из тех мужчин, которым надо жениться.

– Он уже женат.

– Нет, уже не женат.

– Возможно, когда-нибудь вы с ним снова встретитесь...

– Нет, никогда.

– Почему вы в этом так уверены?

– Потому что я никогда не любила его. Когда мы встретились мне уже было за тридцать... До этого никто мне по-настоящему предложения не делал, и я знала, что это мой последний шанс... шанс жить полной жизнью, родить ребенка... Бог мой, как я хотела ребенка! – Телма опустила взгляд на свой раздутый живот, упирающийся в край стола и слабо улыбнулась. – Я и подумать не могла, что это будет так трудно.

Ребенок Телмы появился на свет холодным дождливым утром в конце сентября в клинике Гинекологического колледжа. Телма приехала в клинику на такси одна среди ночи, не поставив в известность ни друзей, ни соседей.

Не считая больничного персонала, Ральф Тьюри узнал эту новость первым. Врач Телмы позвонил ему, когда он собирался идти на девятичасовой урок, и сообщил, что Телма родила чудесного, здорового восьмифунтового мальчика. После двух переливаний крови состояние Телмы было лишь "удовлетворительным", посетителей к ней пока что не допускали, но на ребёнка можно было посмотреть сквозь стеклянную стену палаты для новорожденных.

Полагая, что это событие надо бы как-то отпраздновать, Тьюри пригласил Билла Уинслоу и Джо Хепберна на ленч в кафе "Плаза". После мартини и запеченных в тесте бифштексов Тьюри поднял вопрос о том, что надо сообщить новость Гарри.