Мы с Чарльзом собирались провести свой медовый месяц на юге Франции. Первую остановку предполагалось сделать в Канне. Когда мы сидели в «моррисе» — первую брачную ночь мы провели в Лондоне, — к машине подошла Уинифрид.

— Как только вы вернетесь, тут же дайте мне знать, — сказала она, обращаясь к нам обоим. — Я настаиваю, что должна быть первой, у кого вы отобедаете по возвращении. Теперь, дорогая моя Крис, вы стали миссис Чарльз Аллен. Я надеюсь, вы немножко пополнеете и заставите Чарла научить вас держать в руках клюшку для гольфа, а? Что вы на это скажете?!

Видно, она пыталась шутить, но пронзительный смех, слышавшийся и после того, как машина тронулась, долгое время неприятно звучал у меня в ушах — да, даже этот смех, которым она разразилась в день моей свадьбы!..

Мне грустно писать об этом. У меня в то время не было критериев, по которым я могла бы оценить Чарльза как любовника. Это было не то, чего я ожидала, но говорить о полном разочаровании не приходится. Он был со мной откровенен и еще до нашей женитьбы рассказал, что в бытность его студентом в Кембридже была одна молодая девушка, посвятившая его в волнующие тайны секса. Однако, сказал он, взволновать его душу ей не удалось. Я его истинная любовь, и меня он любит и телом, и душой. Со мной все будет по-другому. Это он тогда так говорил!

Если бы дружеское общение, существовавшее между нами на протяжении двух недель во Франции, сохранилось и дальше, мне в последующие годы фактически не на что было бы жаловаться. Думаю, что, даже если я встретила бы тогда Филиппа, вряд ли у меня возникло бы искушение тайно бежать к нему из дома или вообще когда-либо изменить мужу. Мне хотелось и впредь любить Чарльза. Я по натуре не склонна к беспорядочным половым связям и согласна с теми, кто говорит, что нормальные мужчины и женщины, получающие достаточное удовлетворение в интимной жизни, редко думают о сексе. Ко для тех, кто испытывает в любовной сфере глубокое разочарование, секс приобретает непомерно важное значение.

Однако вернемся к моему медовому месяцу. Я, конечно, понимала, что это будет своего рода испытание, поэтому в нашу первую ночь в лондонском отеле «Савой» не обошлось без некоторых осложнений.

Чарльз проявил подобающую случаю щедрость и снял восхитительный номер, выходивший окнами на реку. На юную девушку из Дорсетшира, привыкшую к простой жизни, роскошь обстановки произвела должное впечатление. Она испытала даже некий благоговейный трепет, а если учитывать, что этой провинциальной девушкой была я, заказанный Чарльзом колоссальный букет гвоздик, стоявший на туалетном столике, произвел на меня еще большее впечатление. От чувства благодарности у меня затуманились глаза, и я без конца твердила ему:

— Спасибо! Спасибо!..

Как всякая невеста, я немножко робела и нервничала, втайне спрашивала себя, что я буду испытывать, впервые полностью принадлежа мужу. Оглядываясь назад, я думаю: до чего же трогательно глупой была, возлагая надежды на то, что Чарльз прекрасно понимает, как следует вести себя, и сделает все, что требуется, чтобы я почувствовала, что не разочаровываю его, да и он сам в свою очередь не разочарует меня.

Так вот, по правде говоря, из нас двоих более робким оказался он. Когда Чарльз вошел в комнату, я была уже в постели. Он сбросил халат и лег рядом. Затем выключил настольную лампу. Летняя ночь была очень теплой. В открытые окна вливался лунный свет. После продолжительной поездки на автомобиле, а также от усталости, связанной со свадебными хлопотами, голова у меня слегка кружилась. Если не считать приглушенного шума уличного движения на Стрэнде и набережной, тишина была полной. Я почувствовала, как его рука прикоснулась к моим волосам, щеке, а затем спустилась к моей груди. Во время нашей помолвки мы не позволяли себе каких-либо страстных ласк. Чарльз был мужчиной иного типа, и я уважала его за это. Но сегодня я вся — с головы до ног — была женщиной, целиком принадлежавшей ему, и мне хотелось, чтобы меня любили безумно и без оглядки.

В тот раз я впервые поняла, что Чарльз отнюдь не любовник. Конечно, никакого личного опыта в этой области у меня не было, так что по-настоящему никаких сравнений делать не могла, но мне приходилось обуздывать кипевшие во мне страсти и уверять себя, что я просто чудовище. Чарльз явно не ждал какой-либо инициативы с моей стороны и был убежден, что она должна исходить исключительно от него.

Я удивилась, когда он в ту ночь выключил свет. У меня была очень хорошая фигура, и мне хотелось, чтобы он ею полюбовался. Но Чарльз предпочитал заниматься любовью в темноте. Тогда я не понимала, какая печальная символика содержится в этом факте.

В конце концов он заключил меня в объятия и дал себе волю, отбросив чисто британскую сдержанность и напускную стыдливость, каковые — клянусь Богом — есть прямой результат суровой дисциплины и самоконтроля, которым обучают мальчиков в наших школах. И тут я перестала о чем-либо думать. Однако все кончилось очень быстро, и я пришла к убеждению, что в физической близости нет ничего такого уж восхитительного, как это обычно расписывают.

Единственным человеком, с которым я когда-либо откровенно говорила о сексе, была Фрэнсис Графтон, если не считать моего брата, который не мог сообщить своей юной сестре ничего сколько-нибудь поучительного. Папа этой темы никогда не касался, а матери, с которой я могла бы поговорить накануне свадьбы, у меня не было. Впрочем, вряд ли, даже будь она, бедняжка, жива, я много узнала бы от нее. Вся фактическая сторона дела была мне известна, как она известна всем современным девушкам. Но откуда им знать о тех психологических проблемах, которые может породить замужество и которые, без сомнения, начали омрачать мою жизнь с первых дней брака с беднягой Чарльзом?

В ту ночь он был прямо-таки пылок, как и позднее, когда мы прибыли в Канн. Но как быстро иссякал его пыл! Когда он однажды увидел мое обнаженное тело, я заметила явное смущение в его глазах.

Фрэн как-то сказала мне, что они со Стивом часто расхаживают по квартире совершенно голые и оба чувствуют себя отлично, не испытывая ни малейшего стеснения. Людей старшего поколения этот факт мог бы неприятно поразить, я же совсем не была шокирована. Однако после того случая с Чарльзом я уже никогда не появлялась перед ним неодетой, а если бы появилась, он, вероятно, кинулся бы ко мне с халатом и сказал, что я могу простудиться или еще что-нибудь в этом роде. Разумеется, он преподал мне урок. Больше я уже никогда не отдавалась ему с такой невероятной, всепоглощающей любовью, переполнявшей мое сердце и будоражившей воображение в нашу брачную ночь.

И все-таки нам было хорошо в Канне. Мы провели там очень приятные две недели. Отношения у нас были поистине дружеские. Нам очень нравилась французская кухня и роскошь, окружавшая нас в отеле «Карлтон». Оба мы обожали купаться. Чарльз был прекрасным пловцом и обучил меня стилям плавания, которых я раньше не знала. Кроме того, мы совершали прогулки вдоль побережья через Ези, и Вильфранш, и Ниццу до Ла-Напуль. Оба загорели и окрепли. Я была совершенно счастлива. Впрочем, «совершенно» — не вполне точное слово. Просто счастлива, если не считать тех моментов, когда мне приходилось стыдиться своей страстности.

Никогда не забуду вторую неделю нашего медового месяца. Прежде чем заснуть, Чарльз каждую ночь целовал и ласкал меня. Однако этим все и ограничивалось. По всей видимости, он меня не хотел. Я ничего не понимала. Он был не из тех людей, с которыми можно пускаться в обсуждение всевозможных подробностей, касающихся интимных отношений. Как правило, он говорил лишь, как все было превосходно, и выражал надежду, что я испытывала то же самое. Когда я набралась мужества сказать ему, что дела обстоят не совсем нормально, он, как видно, огорчился и чуть ли не рассердился. Белое лицо его налилось яркой краской, и он пробормотал что-то вроде «очень сожалею». Видно было, что он крайне смущен и обижен, потому что я дала почувствовать, что он оказался не на высоте. Так как я любила его, то тут же заявила, что для меня это не так уж важно, что все, мол, в порядке, просто дело в том, что до него я никогда ни с кем не спала, и, наверное, если кто и виноват, так это я. Лицо его прояснилось, он рассмеялся и начал подтрунивать надо мной, говоря, что он-де чертовски рад как раз тому, что я ни с кем прежде не спала.