На этот раз мой супруг был ко мне внимательнее, чем обычно. Более того, когда ночью мы остались наедине в спальне, он, впервые после появления на свет Джеймса, по-настоящему овладел мною. Наверное, он вообразил, что теперь все в порядке и ему больше не о чем беспокоиться. Именно тут он допустил самую серьезную из всех своих ошибок. У него было множество оснований для беспокойства. Приятно, конечно, когда тебя нежно ласкают, но я просто уже не была в него влюблена.

Мне хочется оглянуться на последующие годы нашей совместной жизни и без предубеждения рассказать о них. Чарльз был виноват не во всем. Я слишком многого от него ожидала, а он слишком мало давал.

Через неделю после нашего визита в Вайн-хаус мой отец умер. Тромбоз коронарных сосудов. Я радовалась при мысли, что он успел повидать Джеймса, но долго не могла оправиться от потери человека, которого так горячо любила. Для моего брата смерть отца тоже была тяжелым ударом. Он прилетел на похороны из Гонконга и некоторое время провел у нас. В такие минуты Чарльз умел оказывать людям моральную поддержку. Он помог Джерими в тягостных хлопотах, связанных с продажей Вайн-хауса. Все вещи, которые мы захотели сохранить, были поделены между братом и мной. Джерими оставил свое имущество где-то на хранение, так как все еще был холост и еще не имел своего дома. Королевские военно-воздушные силы были для него всем — он жил с ними и ради них. Мой брат был чудесным парнем, гораздо менее склонным копаться в себе, а потому и гораздо счастливее меня. Всегда веселый, он был совершенно чужд сентиментальности, свойственной его сестрице. В авиации Джерими завоевал признание, его продвигали по службе, и я имела все основания им гордиться. Снова покинув Англию, он не перестал меня любить и писал длинные письма. Умел быть очень остроумным на бумаге и неизменно доверял мне свои тайны. Когда речь заходила о его любовных делах, всегда требовался мой совет. Благодаря красивой внешности и обаянию он с легкостью одерживал победы над женщинами и вообще жил в свое удовольствие. Я рекомендовала ему не торопиться с женитьбой. Этот совет не вызвал у него никаких опасений на мой счет. Ему ничего не было известно о скверных отношениях между Чарльзом и мной. Джерими очень нравился «милый старина Чарльз» — для него он оставался любимым зятем. Чарльз всегда радовался, когда Джерими приезжал в отпуск и останавливался у нас. Он пришелся по сердцу даже Уин. Помню один вечер, когда брат поднес к губам большую лапищу Кокосового ореха, как он неизменно именовал Уинифрид, поцеловал и сообщил, что она самая любимая из всех его подружек. Та пришла в полный восторг и разразилась громким хохотом:

— Ну уж скажете тоже! Бросьте вы!

Однако ясно было, что эти слова доставили ей удовольствие.

Джерими был падок на лесть, как и все мужчины. Уинифрид изо всех сил старалась его обхаживать. Он как-то сказал мне, что, по его мнению, не такая уж она скверная старушенция. Ему была совершенно непонятна моя явная неприязнь к ней.

Я хранила молчание. Ни при каких обстоятельствах я не сказала бы младшему брату, какие чувства вызывает Уинифрид Аллеи у меня. Он вновь покинул наш дом в счастливом неведении относительно истинного положения дел.

Когда истек третий год нашего брака, у меня не осталось почти никаких иллюзий. Я знала, что мой достойный супруг навсегда останется не кем иным, как достойным супругом, и мои надежды возродить былое влечение и страсть все более тускнели.

К моменту рождения Диллиан — дочурки, которую мне очень хотелось иметь, потому что Джеймс уже в двухлетнем возрасте стал для меня слишком силен и агрессивен, — я научилась принимать жизнь такой, как она есть. Я смирилась со своей участью.

Чарльз в те дни процветал, став одним из партнеров в радиокомпании «Роудаллен». Когда Дилли исполнился год, мы переехали в Арундель. Чарльз не имел ничего против того, чтобы ездить на работу из загорода. Он признавал, что жизнь на природе полезна для детей, и я тоже предпочитала жить вне Лондона. Вскоре после того, как мы переехали, он стал уезжать на уик-энд в Бозем, заниматься парусным спортом и наконец купил собственную лодочку. Он проявлял также некоторый интерес к нашему саду. Однако между нами установилось некое скучноватое сотрудничество, которое казалось мне опасным. К интимной жизни он проявлял очень мало интереса, и лишь в крайне редких случаях. А в скором времени всякая физическая близость между нами прекратилась вообще. Все-таки я вынуждена признать, что он не интересовался и другими женщинами. Похоже, работа и лодка значили для него больше, чем любовь.

Он вовсе не хотел чувствовать себя обязанным заботиться о таких вещах, как любовь, интимные ласки. Для Чарльза это больше смахивало на тяжкий труд. С самой лучшей стороны он проявлял себя, когда мы находились в платонических, чисто дружеских отношениях или же развлекались вместе с Джеймсом и Дилли. Особенно он был хорош, когда играл с Джеймсом. До чего же они похожи — оба белокурые, крепкие, красивые и абсолютно бессердечные.

Как-то раз я сказала Чарльзу:

— Я вижу, как у тебя загораются глаза, и чувствую, что ты был взволнован лишь в двух случаях: когда удалось удачно заключить крупную сделку или купить новую машину. Своему «ягуару» ты уделяешь куда больше внимания, чем мне. Вечно суетишься вокруг него. Почему бы тебе не проявить чуть больше интереса к своей жене?

Поначалу такого рода замечания вызывали у него смех. Однако, спустя какое-то время, он перестал усматривать в них что-либо смешное. Они его раздражали. Мы раздражали друг друга. Моя сентиментальность и жажда страстной любви удручали его столь же сильно, как удручало меня отсутствие этих качеств в нем.

— Я в самом деле не знаю, чего ты хочешь, Крис, — говаривал он. — Я, право же, хороший муж.

— Приносящий домой жалованье, растапливающий котел парового отопления и с удовольствием кушающий блюда, которые ему подают, — саркастически прервала я его.

Чарльз посмотрел на меня чуть ли не с сожалением:

— Бог мой, ты даже не сознаешь, как тебе хорошо. Я в самом деле хороший муж. У нас двое прекрасных детишек… Я только что купил тебе пальто из персидского каракуля, о котором ты мечтала… Я решил подарить тебе золотой браслет, которым ты на днях так восхищалась в магазине Хоукса. Месяц назад мы провели неделю в Париже, и я обещал в феврале повезти тебя в Центр зимнего спорта. Скажи на милость, Кристина, чего еще тебе не хватает?

Он называл меня полным именем лишь тогда, когда хотел быть официальным.

Я закусила губу, чтобы не наговорить в ответ горьких слов. В то время я действительно старалась не быть слишком жестокой, так как Чарльз по-своему в самом деле был неплохим мужем. Он не виновен в том, что природа обделила его темпераментом и что временами он самодоволен и туповат. Зато его отличали другие, весьма ценные, качества. А мою горячую натуру он просто не мог понять.

И вдруг меня словно прорвало.

— Если бы ты изредка обнимал меня и говорил что-нибудь очень ласковое, а не ждал, чтобы на тебя снизошло подходящее для любовных ласк настроение, — такого теперь вообще не бывает, — может, я ничего иного и не хотела бы, мой дорогой Чарльз.

Подобные замечания бесили его, потому он упорно отказывался признать, что сам вызывал их своим поведением.

— Порой ты просто потрясаешь меня, Крис, — сказал он. — Ты говоришь совершенно ужасные вещи. Иной раз я думаю, что ты не вполне здорова психически.

— Эту идею подсказала тебе Уинифрид? — осведомилась я.

Теперь мы уже не скрывали того, что Уинифрид — главный камень преткновения в отношениях между нами. Он свирепо взглянул на меня и вышел из комнаты.

В другой раз мы с ним вдрызг разругались. К нам в Корнфилд приехала погостить Уинифрид. При ней положение становилось еще хуже. У мачехи была препротивная манера настраивать Чарльза против меня, намекая, что я, мол, невропатка или не вполне отвечаю за свои поступки. Улучшению наших супружеских отношений это отнюдь не способствовало. Все это было тем более печально, что Чарльз преуспевал в делах и мы, по всей видимости, ни в чем не испытывали недостатка. У нас завелось множество друзей в округе.