— Никакой я тебе не друг! — отозвался хиляк.

— Я никак не могу понять, отчего ты меня так невзлюбил.

— Невзлюбил. Это ты правильно сказал.

— Объясни мне все-таки…

— Что тут объяснять? Ты знаешь, как я страдаю! И насмехаешься надо мной!

— Но теперь у тебя есть солнце, воздух и свет! Все, о чем ты всегда мечтал!.

Хиляк проскрипел:

— Я же говорил, что ты насмехаешься надо мной!

— Ни в коем случае, — возразил высокий дуб. — Я сбросил все листья только для того, чтобы исполнить твое желание.

— Только ради меня? Ну не издевательство ли это? Ты должен их сбросить, твои листья! Должен! Каждое дерево стоит сейчас без листьев. Каждое! Добровольно, ради меня, ты бы этого никогда не сделал, ты — эгоист!

— А ты сам разве не эгоист, раз упрекаешь меня?

— Разве! Между нами большая разница! — возразил хиляк.

— Я чахну здесь, в твоей тени.

— Теперь у тебя полно солнца! Я повторяю это! Теперь у тебя есть все возможности…

— Теперь, теперь! Не морочь мне голову! Теперь! Что мне теперь делать с этим бледным солнцем? Разве оно оживит меня? Даст мне силы? Разве поможет оно мне стать таким сильным и высоким, как ты?

— Я не виноват.

Хиляк с яростью напал на него:

— А кто виноват? Кто? Только ты! И никто другой! Молчи! И дай мне оказать! Под землей твои корни крадут у меня питательные соки, а твоя роскошная крона крадет у меня свет, задерживает мой рост. Ты все делаешь для того, чтобы я худел! Ты давишь меня! Без жалости! Без стыда!

— Потому что я появился на свет раньше тебя, — ответил высокий дуб. — Я стою, где стоял и нет у меня злых намерений. Я подчиняюсь закону природы!

— Несправедливый, страшный закон! Я не верю в такой закон!

— Не веришь? Тогда стань другим, если можешь.

Высокий дуб гордо и спокойно покачал ветвями.

— Не я изменю этот закон, не я! — возразил хиляк, — но в один прекрасный день станет ясно, что твой закон ничего не стоит. Настанет день, когда все деревья в лесу получат солнца и чистого воздуха поровну!

— Очень интересно!

— К этому времени тебя уже давно не будет на свете. Подумай о надменном тополе! Какие глупости он проповедовал!..

— Это были не глупости, — проговорил дуб.

— Сразу же после этого его убила молния! — торжествовало маленькое дерево.

— Случай, который ничего не доказывает. Кроме одного: у больших деревьев большие заботы, большие деревья больше страдают. Очень часто от моего тела отламывают толстые ветви! Я все время должен бояться молнии! — Высокий дуб продолжал умильным голосом: — Давай ладить друг с другом, раз уж нам суждено жить рядом. Ведь мы братья! Не забывай об этом.

— Красиво говоришь, брат, — насмешливо сказало бедное деревце, — может быть, я думал бы точно так же, будь я таким же большим и могучим, как ты. Для этого у меня есть все основания! Я честолюбив, у меня есть склонность к самоусовершенствованию, способности прекрасно развиваться! Но ты давишь меня, душишь, ты, со своим братством!

— Не о чем мне с тобой больше разговаривать, — сказал высокий дуб.

Некоторое время все молчали.

— Послушай-ка теперь меня, — сказал крохотный кустик лесного ореха, который бедствовал, прижавшись к стволу хиляка.

Он беспомощно тянул кверху две тощих веточки.

— К кому ты, собственно говоря, обращаешься? — спросил хиляк.

— К тебе! — ответил кустик. — К кому же еще! Ты давишь меня. Ты еще хуже, чем твой старший брат, которого ты так обвиняешь! Ты высасываешь из меня все соки! Ты отравляешь мне жизнь!

— На кого наскакиваешь? — проворчал дубок, — ты, жалкий карапуз!

— Сам карапуз! — ответил ореховый кустик. — Сам ты жалкий.

— Только подумать, какая наглость! — возмутился хиляк. — как ты вообще смеешь со мной разговаривать?

— Разве ты сам не заговорил с высоким дубом? Он еще с тобой великодушно обращался. Поэтому и ты изволь…

— Это совсем другое дело! — перебило его деревце. — Ты-то ничтожество!

— По чьей вине я ничтожество? Только по твоей! Ты говоришь, что тебя давят. Может быть, ты и прав. Я такой же, как и ты, только меня давят еще больше. Мы должны держаться друг друга, мы, которых ущемляют!

— Держаться друг друга? Мне держаться тебя? Для этого надо быть идиотом!

Лесной орех невозмутимо продолжал:

— Это не идиотизм сочувствовать моим бедам!

— Твои беды! — презрительно оказал хиляк, — да тебе никогда не стать деревом, ты, убогий!

— Деревом, конечно, нет! Я им и не хочу быть! Но из меня мог бы вырасти великолепный куст! Широкий и густой! Посмотри на других, которые счастливее меня! Ни один орешек не зреет на мне, потому что ты загораживаешь мне солнце!

— Теперь у тебя солнца вдоволь. Я тебе его больше не загораживаю. Все свои листья я сбросил! Теперь расти, сколько хочешь! Солнце, свет, воздух — все у тебя есть!

— Это я уже слышал, — вздохнул крошечный ореховый кустик. — Так шутят те, кто добился большего, чем я.

— Замолчи, наконец! — заорал, хиляк, — покорись судьбе. Это закон природы!

— Только что ты этот закон не признавал, считал его несправедливым и жестоким!

— Пожалуй, он даже справедлив, по крайней мере, по отношению к тебе.

— А ты покоряешься судьбе? — спросил лесной орех.

— Это мое дело! Замолчи!

— Всегда надо молчать.

— Твоя болтовня ни к чему, — прозвучало в ответ, — что проку в ней? Я презираю тебя.

— Сильный всегда презирает слабого, — проворчал маленький кустик, — так никогда не станет лучше.

Он замолчал.

На земле послышался шепот мха:

— Я доволен. Мне многого не надо. Я могу расти даже на камне. Все наступают на меня, а мне не больно. Когда приходит нужда, мною питаются. Я никому не отказываю. Я не позволяю отравлять мне жизнь. Поэтому я всему радуюсь и всем доволен.

Никто не обратил внимания на этот шепот.

Несмотря на солнечную погоду, становилось все холоднее. Задул не очень сильный, но обжигающий ледяной ветер. По ночам Гено и Гурри страшно мерзли. Гено хныкал. Гурри смеялась.

— Все меняется, это так интересно, — заявила она.

Фалина была заодно с Гено. Кроме мамы у Гено нашлись и другие единомышленники: Бозо и Лана. Им тоже очень не нравился холод.

— Какая подлость! Разве так можно! — не стесняясь, бранился Бозо.

Лана даже всплакнула:

— Я ужасно мерзну! Кто знает, выдержу ли я!

— Давайте побегаем, согреемся! — предложила Гурри.

Она мигом пролетела через луг, промчалась сквозь заросли, вернулась и принялась подбадривать остальных:

— Шевелитесь!

Сама она не устала, но остальные, сделав несколько прыжков, остановились.

— Правильно, дети, — похвалила их Ролла, — а то вы еще чего доброго заболеете.

— Ролла сохраняла спокойствие. Ей захотелось утешить не только Бозо и Лану, но и Фалину тоже.

— Мы уже не раз переживали это тяжелое время, — сказала она, — и всегда все хорошо кончалось. Так что не надо падать духом.

— Я боюсь за детей, — сказала Фалина.

— Ах, за детей? — Ролла покачала головой. — Разве мы тоже не были детьми? Наши дети переживут это время, точно так же, как делали это мы.

— А если придет большой Страх…

— Кто знает, придет ли он вообще, Фалина!

— Большой Страх пока что приходил каждый год, когда раньше, когда позже!

— Надо полагаться на свое счастье!

— Это говоришь ты, Ролла?

— Но это так, — вскользь заметила Ролла. — Ты напоминаешь мне о том, что я потеряла супруга. Но это произошло не во время большого Страха. И не надо все время носить траур по покойникам. Это было бы несправедливо по отношению к моему второму мужу.

— Конечно. Прости меня, — ответила Фалина.

Усилившийся ветер принес темно-серые облака. Мрачно нависли они над лесом. Теперь наступило полное затишье. Утром в ранние сумерки пошел снег. Сначала падали отдельные хлопья. Потом начался снегопад. Гурри, играя, гонялась за снежинками и веселилась.