Маккензи прекрасно помнила тот рассвет, когда проснулась в объятиях Кэла. От утренней прохлады они тесно прижимались друг к другу; обнаженные тела были хорошо видны в тусклом свете, проникавшем через окошко хижины управляющего. Маккензи помнила все детали. Она повернулась к нему лицом. Рассыпавшиеся волосы щекотали щеку, когда она положила голову ему на грудь. Рука скользнула по крепким мышцам живота Кэла. Он нежно обнял ее, но больше ничего делать не стал. В его теле чувствовалась какая-то напряженность, и, казалось, он глубоко задумался о чем-то.

Еще тогда, когда они лежали рядом обнаженные, он уже обдумывал свое бегство. Она отдала ему сердце и душу, а ему нужно было только ее тело, да и то лишь на одну ночь. И все же, если бы во время нападения апачей она не увидела, кто он такой на самом деле, могла бы до сих пор любить его той глупой любовью.

Маккензи открыла глаза и вернулась в сегодняшний день. Лу печально смотрела на нее через стол. Ее дочь – ее и Кэла Смита – вбежала в дверь, держа в руках тарелку с поджаренными и обсыпанными сахаром маисовыми лепешками.

– Ты будешь есть это, бабушка? А ты, мама? – спрашивала Фрэнки с набитым ртом.

– Франциска София, – начала Лу, – ты испортишь себе зубы, и я не знаю, почему твоя мать…

До их слуха донеслись какие-то крики, и Лу смолкла. Маккензи вскочила и схватила пистолет, висевший на стене в углу комнаты.

– Оставайтесь здесь, – приказала она Лу и Фрэнки. – Я посмотрю, что там случилось.

Крики раздавались со стороны барака, куда Маккензи и поспешила. Ночь была безлунной, но и при свете звезд Маккензи смогла увидеть, как Тони Геррера вылетел из двери барака и, пробороздив землю, остановился у самых ее ног. Вслед за ним выбежал Кэл. Тони встал было на ноги, сделал несколько шагов в сторону Кэла и беспомощно упал на землю.

– Какого черта… Что здесь происходит?! – гневно вскричала Маккензи.

Кэл запустил пальцы в спутавшиеся волосы и усмехнулся.

– Маккензи, я думаю, ты догадываешься, что здесь происходит.

Выглядел он паршиво. Маккензи полагала, что его синяки и подбитый глаз должны были порадовать ее, но, как ни странно, она почувствовала угрызения совести. Похоже, парни действительно хотели его сожрать.

Маккензи подошла к бараку и заглянула внутрь. Джордж Келлер осторожно пытался подняться с пола; Спит Маккалох лежал на спине, из уголка его рта стекала струйка крови. Маккензи сразу же лишилась сочувствия к Кэлу. Ее шумные ребята могли слегка и поцарапать его шкуру, но он, кажется, сделал из них отбивные.

Булл и Сэм лишь пожали плечами, когда Маккензи возмущенно взглянула на них; остальные прикинулись невинными овечками. С досады она круто повернулась и чуть не столкнулась с Кэлом, беззвучно подошедшим сзади. Подавив желание немедленно выскочить вон, Маккензи яростно прошипела:

– Управляющий обязан следить за работой ковбоев, а не убивать их!

Кэл улыбнулся, что еще больше распалило ее гнев.

– Посмотрим, продержится ли на твоем лице эта дурацкая улыбка до конца недели!

Глаза Кэла искрились от сдерживаемого смеха, когда Маккензи гордо зашагала к дому.

– Спокойной Вам ночи, мисс Батлер, – тихо сказал он.

На следующее утро настроение Маккензи было таким же мрачным, как восход солнца в кроваво-красном небе. Она вышла из спальни с бледным лицом и кругами под глазами. Проходя через цветник внутреннего садика, она не стала беседовать, как обычно, с гладиолусами и душистым горошком, а направилась через двойные двери прямо в столовую, где Лу и Фрэнки уже поджидали ее за большим дубовым столом.

– Неужели я должна все это съесть? – спросила Фрэнки вместо приветствия.

Девочка зачерпнула полную ложку густой овсянки и показала ее матери.

– Да, – коротко ответила Маккензи.

– Тошниловка!

– Посыпь ее сахаром и добавь молока, так будет вкуснее.

– Молоко прокисло, – Фрэнки скривила личико.

– В таком случае попроси у Кармелиты свежего.

Из кладовой комнаты появилась Кармелита, ее пухлое смуглое лицо сияло приветливой улыбкой.

– Доброе утро, синьорита!

«Ничего себе, доброе», – с горечью подумала Маккензи.

– Кармелита, у нас есть свежее молоко? В кувшине кислое.

– Si,[2] сеньорита, – она взяла кувшин, понюхала содержимое и сморщилась. – Сейчас принесу другое.

– И еще, – Маккензи вздохнула. – С сегодняшнего дня в бараке появился еще один рот.

– Si, – лицо мексиканки расплылось в улыбке. – Сеньор Калифорния вернулся! – она выразительно округлила глаза. – Он все так же красив! И уже не мальчик! Он стал настоящим мужчиной, правда?

Маккензи отодвинула стул так резко, что он со скрежетом процарапал пол.

– Он пробудет здесь всего несколько дней, так что не стоит поднимать шум из-за этого.

Шесть лет назад Кармелита тоже бурно восторгалась Калифорнией Смитом. В то время Маккензи ревновала ее к Кэлу, теперь это восхищение раздражало. А от него Маккензи хотела только одного – чтобы он поскорее уехал.

Лицо Кармелиты стало серьезным, и она снова удалилась в кладовку. Лу сразу повернулась к Маккензи и удивленно спросила:

– Почему несколько дней?

– Будет странно, если он сможет выдержать и этот срок. Он не понравился ребятам.

– Им не нравятся все, кого они не могут поколотить, застрелить или кто не станет с ними пить. Конечно, – она сделала паузу, – ты не считаешь нужным помочь ему, подтвердив его полномочия.

Маккензи молча смотрела на порцию овсянки в своей тарелке.

– Так ты не даешь ему ни малейшего шанса, Маккензи.

– А я не особенно хочу давать ему шанс. Я вообще не знаю, зачем позволила уговорить себя.

Маккензи снова почувствовала приступ гнева. В ее памяти возникло лицо отца. За что его убили? Как мог Кэл способствовать, возможно, даже подстрекать дикарей, которые сделали это?!

– Никогда не защищай его при мне!

– Маккензи, мы в нем нуждаемся. Неужели ты сможешь пожертвовать ранчо из-за ссоры шестилетней давности – ссоры, которая произошла из-за страшной ошибки?

– Я видела, как он беседовал с апачем перед тем, как индеец выскочил из конюшни с кровожадной улыбкой на лице.

– И ты поняла, о чем они говорили? Смышленные глазки Фрэнки бегали туда-сюда. Она смотрела то на Лу, то на мать.

– Кто такой Калифорния Смит? – спросила она наконец.

– Он…

– Тебе незачем это знать, – Маккензи взглядом не дала Лу договорить. – Он новый работник.

– И Кармелита его знает? Он должен быть красивым, раз Кармелита становится веселой и хихикает, когда говорит о нем, – сказав это, Фрэнки чихнула и улыбнулась.

– Вытирай нос носовым платком, а не салфеткой, – проворчала Лу.

– У меня нет носового платка.

– Тогда сходи за ним, – приказала Маккензи. Фрэнки соскочила со стула и выбежала во двор.

– Мне бы не хотелось говорить о Кэле при девочке. Не стоит разжигать ее любопытство.

– Но он ее отец, – напомнила Лу.

– Я хочу забыть об этом, а ей нет необходимости знать. Пусть продолжает думать, что ее папа умер.

Маккензи со злостью воткнула ложку в кашу.

– И ты думаешь, что Кэл ни о чем не догадается, когда увидит ее? Они же похожи, как две капли воды!

– Он не увидит девочку. Лу негодующе фыркнула.

Фрэнки ворвалась в комнату, размахивая платочком.

– Не маши им, это не флажок, – стала выговаривать Маккензи, – лучше вытри им нос.

– А я уже вытерла нос салфеткой!

Маккензи вздохнула, и Фрэнки услужливо чихнула еще раз и вытерла нос платком.

– Ты что, простудилась? – задумчиво спросила Маккензи.

– У меня что-то щекочет в носу.

– Значит, ты простудилась. Придется несколько дней посидеть дома.

– Нет! – завопила Фрэнки и сердито шлепнула ложкой по тарелке с кашей. – Я не простудилась!

– Но я не хочу, чтобы ты заболела. Побудь пока дома.