- Ну, это что... на что пустое говорить, невестка, неправду?

- Как пустое? Как это пустое? С чего это ты взял, что это пустое?

Авенир махнул рукою и, наложив на губы свекольный листочек, насосал его и равнодушно хлопнул.

Платонида Андревна рассмеялась и, пожав плечами, проговорила:

- Ну, глядите, пожалуйста, на этого дурака, добрые люди!

- Эх уж, невестка, полно вам все меня дураком-то звать, - отвечал Авенир.

- Что?

- А зачем вы меня целовали-то?

- Когда это? Когда это я тебя, дурака, целовала? Врешь ты это все, врешь ты это, лгун, никогда я тебя не целовала.

- Никогда?

- Никогда.

Платонида Андревна покраснела и, нагнувшись, стала еще скорее дергать свекольные листья и бросать их в чашу совсем с землею.

- А забыли вы, невестка, как наших в прошлом году дома-то не было?

- Ну?

- А мы с вами тогда в прятки играли да на сене боролись... что, помните?

Платонида Андревна приподнялась и, строго смотря в глаза Авениру, спросила:

- Так что ж такое, что боролись?

- Ну, вот тут-то вы меня щекотали...

- Ну?..

- Ну, да и поцеловали, отпираться нечего, что поцеловали.

- Пфффю, пустяки какие он помнит! - отвечала, закрывая рукавом лицо, Платонида Андревна. - Может, что и вправду как-нибудь тогда поцеловала, потому что ты еще мальчик, - отчего ж мне тебя было не поцеловать? Ты моему мужу младший брат. Я этак хоть и еще сто раз тебя, изволь, поцелую.

- Ну, поцелуйте.

Авенир сделал к невестке шаг и слегка тронул ее за белый кисейный рукав.

- Поди прочь, дурак! - серьезно проговорила, отшвырнув девереву руку, Платонида Андревна. - Важность он какую придумал, - продолжала она, - что я поцеловала! В этом остроге живучи, черта с рогами, и того поцелуешь.

- А вот же и опять, невестка, неправду сказали; вот не очень-то вы брата целуете.

- Авенир! - крикнула, приподнявшись и стараясь говорить как можно строже, Платонида Андревна. - Что ты, негодный ты парень, очень хочешь, чтоб я тебя изругала? Так я тебя, поганого мальчишку, сейчас вот как нельзя хуже отделаю.

- Да что вы это все меня мальчишка да мальчишка. Полно вам; пора и перестать мальчишкой-то звать меня.

- А потому я тебя так зову, что ты мальчишка.

- Что мне двадцать один год, то и вам ведь столько же. Ничуть моего не больше на свете прожили.

- Я женщина.

- А я мужчина.

- Дурак ты, а не мужчина. Важность какая, мужчина! Да и разве такие-то бывают мужчины?

- Да, а то, невестка, какие же?

- Какие?.. А я вот не посмотрю, что ты мужчина, да оплеуху тебе хорошую дам.

- Ну и что ж такое - дам!

- И, ей-богу, дам!

- Да сделайте одолжение.

- И ударю тебя, и изругаю, и как не надо хуже высрамлю, - сказала, возвышая голос и на этот раз непритворно сердясь, Платонида Андревна. - Что это в самом деле за наказание! Ничего, балбеска этакой, не делает; на пильню его калачом не заманишь, торговле не учится, с пристани все норовит как бы ему домой скорей; да еще теперь что себе, мерзавец, вообразил? Голова б у другого треснула такое подумать. Иди ты, негодный, прочь! - крикнула она, размахнувшись на Авенира чашкой. - Прочь; а то сейчас брата крикну!

- Платоннннида! - раздался в эту минуту со двора из-за сарая сухой, дребезжащий голос.

При первых звуках этого голоса Авенир запрыгал козлом через гряды и, перескочив через межу в горох, очутился как раз лицом к лицу с притаившимся здесь Пизонским.

Оба они сидели на корточках друг против друга, как сидят рано утром на лесной опушке молодые зайцы, и оба протирали себе руками удивленные глаза.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Между тем Платонида Андревна, следя с улыбкой за прыгающим Авениром, спокойно отвечала мужу:

- Сейчас!

- Что, не знаешь ли ты, где это Авенир? - продолжал тот же голос уже несколько ближе.

- Нет, Марко Маркелыч, не знаю, - опять отозвалась Платонида Андревна.

В калитке показался похожий на ежа низенький черный с проседью человек лет сорока пяти, с злою физиономиею и сурово выглядывающими исподлобья подозрительными глазами.

- А здесь его нет? - спросил он, остановясь и распявшись руками на калитке.

- Нет.

- И не бывал?

- И не бывал.

- Взаправду?

- Да что же ему здесь, Марко Маркелыч, делать?

- Где ж это он, шальная собака, запропастился?

- Мне будто показалось что-то, что он на пристань рано пошел, отвечала Платонида Андревна.

- Опять же таки все это он без времени делает.

- Торопился, видно, что работы много.

- Усерден очень! Ну-к быть ему нынче за это усердие опять без чаю. Мы с батюшкой идем на прядильню, а ты, если он вернется, чтоб самовара ему другого не смела ставить! Слышишь ты про то или нет?

- Слышу.

- Не давать ему чаю, когда он своего времени не помнит.

- Не дам.

- Такой мой приказ: не давать!

- Да не дам же, не дам, Марко Маркелыч. Неужели ж таки я вас в этом ослушаюсь? Можете после и Дарью спросить, - отвечала мужу Платонида Андревна.

Калитка хлопнула на блок, и из-за гряды синих бобов в ту же минуту с испугом высунулась голова Авенира. Он проворно запрыгал опять козлом через гряды и на бегу тихо показывал Платониде Андревне рукою на гряду гороха.

- Скройся ты с глаз моих, нерачитель ненавистный! - проговорила, встречая его и озираясь по сторонам, Платонида Андревна. - Что ты бзыришь-то козлом по огороду? Пошел, тебе говорят, вон!

Но Авенир, не слушая этого приказа, тихо взял невестку за рукав и тихо же с серьезной миной указал ей рукою на гороховую гряду, за которой скрывался доселе Пизонский.

Платонида Андревна только что взглянула по этому направлению, как пронзительно вскрикнула и уронила из рук чашу со свекольником. В горохе, в нескольких шагах от поставленного для воробьев пугала, стояла длинная смешная фигура Пизонского, на которой, тоже как и на пугале, висели лохмотья мокрого коленкорового халата, подпоясанного зеленою коноплею.

- Миленькая! Постой! Миленькая Платонида Андревна, постойте! заговорил Пизонский, вылезая из-за своей засады. - Як тебе, девушка, не с злом пришла.

Платонида Андревна с немым удивлением рассматривала предстоящую ей странную фигуру; ей казалось, что это само гороховое пугало сошло с места, чтобы обличить ее в грехе Иродиады, то есть в ее хотя детской, но все-таки сердечной слабости к мужниному брату.