Миша встал. Все, ему уже не хотелось жить. Перед своей телкой он в полном дерьме, а еще тут его избивает всякая пьянь. Это его, Михаила Чернова, охраняющего самого Ленина. Куда смотрит государство? Нет, в лес, в лес хочу. В лесу ждет только Божья кара, а не людская. Благо, погода была не такая холодная и Миша пошел туда, в лес.

Уже час, как он бродил по лесу. Кругом снег и темно, а он все шел. Хрыт, хрыт, хрыт... Лес страшный, темный. Вы были когда нибудь в лесу ночью, именно ночью, да еще зимой?

Да, страшно. Это не то чтобы днем, когда видны ветки и срубленные пни. Ночью лес напоминает ад или чистилище. Но ему уже нечего было бояться. Он хотел не только убежать от себя самого, но даже совсем уничтожиться, перестать существовать, не быть, в прах обратиться. Он был так озадачен, что пару раз резко тормозил, останавливался, как статуя. В этот миг он умирал, исчезал, потом опять срывался и как бешеный бежал без оглядки, будто спасался от погони, от какого - то еще ужасного и неизвестного горя. ''Я уже умер, мне хуже не будет', твердил он себе. Он уже разочаровывался в государстве. ''Советский Союз не в состоянии обеспечить людям спокойную жизнь', думал он. "Государство лживо, и все что оно имеет, все украдено им. Вот! Надо идти туда, где государство кончается, туда, где его уже нет. Надо смотреть именно туда', считал Миша. Он хотел одиночества, тишины, никого не хотел видеть. НИКОГО...

И вдруг сильный удар по шее заставил его упасть лицом в снег. Он даже не успел испугаться. Одна секунда, и все. Он ничком упал вниз, щекой ощутив холодный снег. Кто-то, Миша этого не понял, начал его раздевать. ''Что?...', только и сумел выдавить из себя Миша.

"Цыц, понял, а то убью. Снимай все с себя, мне холодно. Быстро!!!', крикнул ночной призрак. Миша, лежа на снегу точно и быстро выполнял приказы ночного призрака. Он только успел на нем заметить военную шинель. ''А вы...простите...кто?', дрожа, как осиновый лист, и лежа под ним, спросил Миша. ''Я? Я хрен в пальто, бля. Дезертир я на хер. Не хочу воевать бля, понял? Постой,... да от тебя п...дой пахнет, духами, водкой...', он наклонился к Мише и стал его нюхать, как пес нюхает кость. ''Ты что, к бабам ходил, да? Мы на фронте кровь проливаем, а ты, бля, сука поганая, баб здесь шпилишь, да, развлекаешься? А ну давай, снимай брюки на хер, давай- давай, закаляй жопу''. И главное, от испуга Миша абсолютно не сопротивлялся, и беспрекословно исполнял желание этого дезертира. Он хотел остаться живым. ''Давай, рачком, бля", вопил дезертир. Михаил Чернов, охранник саркофага Ленина, встал на четвереньки, с него стянули брюки, и он ощутил в своем заднем проходе толстый, длинный, и горячий член этого проклятого дезертира. Да, Мише было больно, но он боли не чувствовал. Он ощутил полноту ощущений, мол, свободных мест нет, все занято. Ах, вот что чувствуют бабы, когда их трахают. Ах, вон оно что. Ему было смешно, ему был смешон он сам. Ведь когда он зашел погулять в лес, он думал, что это уже край, финиш. Что может быть хуже позора перед любимой женщиной, и когда на тебя плюют. Есть ли хуже этого что нибудь? Оказывается, есть. Вот теперь он, находясь в темном лесу, был предметом насилия какого-то психа - дезертира. Он, стиснув от боли (и немного от удовольствия) зубы, когда со всей силой в него входил лесной маньяк, думал только об одном: неужели на этом все закончится, неужто после этого все. Маньяк почти лежал на его спине, пихал в него свою корягу и больно дергал Мишу за плечи и лицо. Миша ощутив горячую жидкость, похожую на кипящую лаву, в своем анальном отверстии услышал за спиной глухой стон дезертира. Миша, опортаченный и обезличенный, униженный и опущенный, рухнул лицом на снег. Ему не было холодно, он вообще ничего не ощущал, он хотел закопаться. Что же ты делаешь человек? Этот день не станет чужой судьбой.

Очнулся он от холода. Открыв глаза он увидел, что лежит в одних кальсонах, под елью. Елка! Сегодня же новый год! ''В лесу родилась елочка...', пошло у него в голове. Но надо вставать, надо спешить. Следы дезертира давно уже замело снегом. Видимо, скоро уже утро и Миша заступает на дежурство. Он заступает на дежурство...Он работает. А где он работает? Во! А кого он охраняет? То-то! Самого Ленина! Так что, знай наших! Встав на ноги, отряхнувшись, он поспешил в город.

''А что случилось то, а? Что? Ну поимели меня тут в лесу ночью... Ну и что? Вообще-то было неплохо, а? А кто об этом знает? Кто узнает про это то? Ну, утратил я в лесу свое достоинство, да! Ну и что? А я сделаю вид, что оно не мое, это достоинство - то', думал Миша и в одних белых кальсонах, чуть прихрамывая (сильно болела попа), пробегал по центральной улице Тюмени. Чуть в стороне стоял какой-то мужик, и увидев Мишу, заорал: ''ну ты даешь, земеля. Так напиться до чертиков...'' Но он его не слышал. Домой, домой, домой...

Целый день Михаил просидел на дежурстве молча, ни с кем не говорил, дожидался вечера. Он никого не хотел видеть НИКОГО!!! Да в принципе никого и не было в тот день. Во-первых, было холодно, морозно, а во-вторых, какой никакой, все же Новый год, и русские всегда любят отмечать этот праздник. В общем, наступил вечер, а потом, естественно, ночь. Михаил прошелся по коридорам техникума, проверил обстановку, все тихо, спокойно. Затем поднялся на сцену, сел у саркофага Ленина. Он хотел с ним поговорить, излить ему свою душу. Приоткрыв крышку саркофага, аккуратно отложил ее в сторону. Ильич мирно лежал, скрестив руки на груди. От него пахло парафином. Он внимательно посмотрел на лицо Ильича и думал: ''а ведь для него даже сейчас революция и идея важнее человеческих судеб''. И Мише показалось, что как будто Ленин среагировал на это, понял его, согласился с ним. Левая бровь его чуть вздернулась наверх. ''Вот лежит Ленин, мертвый, жизненная влага давно уже в нем высохла, окаменела, но какие-то ростки остались. Даже если сейчас отрезать ему руку и бросить в воду, она превратиться в рыбу и уплывет''.

Миша вспомнил о вчерашних злоключениях. Когда вспомнил о Даше, он ощутил у себя эрекцию. Потом вспомнил дезертира, почему-то член встал трубой. Миша, посмотрев на Ленина, погладил его лысую голову, еще больше возбудился, потом начал расстегивать его пиджак, развязывать ему галстук. Он не на шутку сосредоточился. Сейчас Миша уже вспомнил своего покойного деда Ефрема, вспомнил то, как этот Ленин отнял у его деда все его состояние. Миша вытащил Владимира Ильича из саркофага как большую куклу, потом (он вспомнил, как когда-то Дашу так нес на руках у речки), уложив его рядом, начал снимать с него брюки.

...Он дико насиловал и глумился над Ильичем. Мумия уже раскалывалась под ним, а он не унимался. Он трахал и трахал, дергал его за лысину и со словами ''революция совершилась', наконец, кончил. Он потом даже сказал, что мумия улыбалась ему, или ему это показалось. Через пару часов он повторил свой поступок некрофила. Теперь он уже кончил на его лысину. Мумия была вся в сперме. ''Что ты мне можешь сказать, а, что? Молчишь? Нечего тебе сказать! Понял, нечего! Это тебе за деда, и за Дашу, и за все, тварь поганая!', схватив Ленина за горло, орал на него. Потом поцеловал его в шею, и начал одеваться. Глядя на Ленина, прошептал: ''спи мой вождь в законе, спи спокойно. Ты меня сегодня удовлетворил. Вот это уже настоящий Новый год. Я уже успокоился, остыл. Отомстил тебе за все. ЗА ВСЕ!!! Спи''.

Потом он вышел на улицу подышать морозным воздухом, посмотреть на звезды. Откуда-то издали донеслась музыка Чайковского к опере "Лебединое озеро''. Пейзаж зимней русской зимы предстал пред взором Михаила в полной своей красе. Все деревья и дороги в снегу, тишина, рядом тайга, ночь, на небе звезды, и плюс классика Чайковского. Он замер, прислушался к снежинкам, которые кружили вальсом и ложились вокруг. Его охватил покой и восторг.

'' Да, это классика. И все - таки, все в жизни наказуемо, все. Ленин был великий. Он не какой-то там Платон или Сократ. Те были засранцы, говнюки. Они просто говорили и писали умные вещи. И никакого толку, все бессмысленно. А Ленин действовал. Он создал новое государство, движение, обосновал идею, изменил эру, политику. А это наказуемо, это не может нравиться всевышнему. Я тут не виноват, я всего лишь выполняю роль. Это его сценарий, это оттуда, с неба, это зов и просьба предков наших', Миша посмотрел на небо. ''А еще говорят, что гениям прощается все''.