- Знаю, знаю (раздраженно). В общем, сам решай.

- Хорошо, я что нибудь придумаю.

- Ну, ступай, подумай. Я тоже здесь кое о чем подумаю за тебя

Рижанин вышел из кабинета. Крылюк остался один. Вдруг он, повернувшись к

шифоньеру, громко сказал, "выходи Вася, он уже ушел". Двери раскрылись, вышел высокий крепкий мужчина лет 35-ти, в военном кителе.

- Присядь, Василий. Ну что, как тебе твой брат? Интересная получается картина, нет? Один брат уголовник, причем убийца, а другой надзиратель тюрьмы. Прямо как в лучших английских романах.

- Виктор Степанович, я совсем голову потерял. Не знаю, что делать (надрываясь говорит). Он с детства был шубутной. А если он исполнит ваш заказ, вы точно его отпустите, или...

- Вася! Я просто так ничего не обещаю.

- А можно с ним при встрече я ему ничего не скажу про Кобу? Ведь поймите же, он мне кто? Почти всю жизнь я его не видел. И могу за него еще проколоться. А тут еще буду его подстрекать на убийство.

- Нет и нет. Я же уже говорил тебе. Вас сведу лично я, и ты тоже очень сильно попросишь, даже потребуешь ликвидировать Кобу. Пущай решает сам. Только после этого я походатайствую руководству о твоем повышении. И еще кое о чем подумаю... Сам понимаешь, о чем.

- Ну и сдался же вам этот Иосиф. Он же маленький каратыш, чем он вам не угодил то, Виктор Степанович?

- Не угодил, ох как не угодил. Ты смотри, нежели иначе, то об этом узнает высшее руководство, даже его светлость. Тогда уж прощайся со своей карьерой военного. У вас же с Юрой разные фамилии, вы воспитывались в разных семьях, вот поэтому - то никто об этом не знает. Пока не знает. А на этих фотках (рассматривая фотографии) вы вместе, в детстве. Кстати, он был посимпатичнее тебя. В анкете - то написано, что твой брат пропал без вести. Вот он твой брат! (Показал рукой в сторону камер). Никуда он не пропал!

- Тише вы, Виктор Степанович. А то услышат.

- А! Когда у одного ферзя спросили о его происхождении, он ответил: из пешек мы. Это про тебя, Вася (улыбаясь). Ты вышел в люди, но человеком так и не стал пока. Ты, Вася, не умеешь производить ничего, разве что немного впечатления. Помни, Вася, нельзя хлопнуть в ладоши одной рукой. Ну, все, ступай.

Полковник Крылюк думал про себя, разговаривал с самим собой. "Да, возможно я старый негодяй, подлая тварь, но у меня нет выхода. До сих пор у меня нет служебных взысканий, даже устного упрека. И теперь я из-за этого сраного грузина, от которого

власти хотят сами избавиться, должен страдать, что ли? Нет уж! В моем королевстве я не допущу промашки. Эх!!!! И все - таки, на какую гадость и мерзость способно мое сердце, а? И я это уже столько дней в уме своем вычисляю. Да пошли все к чертовой матери. Что тут оправдываться перед собой или перед Богом? Я же ведь не боюсь попасть в ад. Я вообще не верю в ад. Глупости все это. Мне кажется, настоящий человек не должен умереть вообще. Соседа Алешку, церковного служащего, месяц назад похоронили. Его собаки загрызли ночью, когда он возвращался с церкви домой. А ведь он был полубогом. Однажды нечаянно наступил на яблоко, раздавил его, потом месяц из-за этого переживал и постился. Спрашивается, зачем он родился, зачем? Чтобы умереть? Причем, быть съеденным псами? Неужели надо быть собакой, чтобы стать другом человека? Глупо. Не может такого быть. Религия не может полностью сделать человека счастливым, иначе и сынок мой, Степка, не был бы больным (оборачиваясь по сторонам, тихо заплакал). Ох, грехи наши. А ведь я всю жизнь верил и молился. Хотя Бог никого не обидел, на долю каждого он дал греха поровну, чтобы никто не залупался. У всех в жизни, в семье, есть то, чего все стесняются, не хотят об этом думать. У кого сын больной, у кого сестра старая дева, у кого отец сумасшедший, а у кого родители разведенные. У всех что-то есть, чего они стесняются. Тьфу, я опять че то оправдываюсь. Нет, конечно, нет. Мне не в чем оправдываться перед собой, да и перед Богом. Да и в Бога - то я уже не верю по большому счету. Зачем я должен в него верить. Все люди склонны верить чему-то, или кому-то, но никто не склонен знать, или думать. Помимо веры нужно знать, знать истину, правду. Я верю в себя, в свои силы, в свои чувства. Я работаю. Только благодаря работе, я могу подняться, быть на плаву, входить в общество, чтобы мои дети мною гордились. Главное мой бедный сыночек, моя жена и дочь. Ради них я пожертвую всякими там Рижанинами, всякими исковерканными и убогими семьями. Так что, пошли они все в задницу. Прав я, и все тут, все дела".

Кабинет надзора тюрьмы. Друг против друга сидели два брата, Юра и Вася, которых судьба разлучила много лет назад. Теперь они беседовали приватно. Это были выходцы из несчастной семьи, где мать была уличной шлюхой, а отец алкоголик. Семья разбилась как стеклянная банка. Мать умерла от сифилиса, а отец однажды выйдя из дома пьяным, больше не вернулся. Никто его не видел. Старшего сына Василия, взяла на воспитание семья ученого - биолога, в дальнейшем переехавшего из Риги в Москву. А Юрка остался в Риге, иногда ночевал у соседей, нередко жил в подворотне. Когда как. Его воспитала улица.

Они долго смотрели друг другу в лицо, просто иногда Василий убирал взгляд, прятал глаза. Рижанин начал вести с братом очень нежную и ласкающую душу беседу:

- Ну че, брат, встретились, наконец.

- Н-да...(сухо вымолвил).

- Мое почтение. А ты не изменился. Хорошее было время, помнишь (сказал, грустно улыбаясь)?

- Н-да...

- А помнишь (оживленно), как мы разбили стекло булочной, и потом ты попался. Помнишь?

- Помню, помню (чуть зевнул).

- Брат, давай обнимемся.

Он подошел к ошеломленному Василию и по - мальчишески набросился ему на шею, обхватил его обеими руками, начал сжимать его крепко - крепко. Рижанин всхлипывал, потом пустил слезу, но быстро пришел в себя. Вытер платком глаза и сел. Его брат Василий только смущенно улыбался, опустив голову. Родной брат раздражал его. Рижанин продолжил:

- Ну, говори, что я должен сделать, там, убить кого-то, или там еще чего нибудь. (Увидев протестующий вид брата) Пойми Вася, я же не дурак. И если бы не эти глаза, и ни этот родной запах, запах детства, исходящий от тебя, я бы вообще усомнился в том, что ты мой брат. Я горжусь тобой, брат, будь счастлив. А я гожусь только для этого, для убийства. Ради тебя я готов отдать жизнь. Да че готов. Дам. Так что не томи.

- Ты...это...Извини, брат,... просто ради меня надо убрать этого грузина, Кобу... Сделай это ради меня, ну хотя бы порань его,...и все (выдохнул, не поднимая глаз)...

- Об чем речь, брат? Сделаем!

- Только, брат,...я прошу тебя, ...о том, что мы братья, никто не знает, ...ты...прости меня... чтоб там никаких...то бишь...это...

- Да ради Бога. Но все равно я тобой горжусь, ты хороший. Вась, в дни своего счастья, просто вспомни обо мне, лады? Просто вспомни, это уже моя просьба к тебе.

Василий после этих слов буквально выбежал из кабинета, даже не попрощавшись.

Город Коломна, Подмосковье. В зеленом фаэтоне у тротуара рано утром (примерно в 5 утра), в черной телогрейке и арестантской шапке сидел узник. Из под телогрейки была видна полосатая роба. Рядом сидел полковник царской жандармерии Васильев.

- Мешади, полагаемся на твое честное слово. Ты все понял?

- Да, полковник, все.

- Тебе предстоит нелегкая работа в Баку, так что сам смотри, красавец. Дело не простое, хотя тебе ни в первой это. Ну, в общем, желаю тебе счастья и всех благ.

- Чтоб вы все сдохли (улыбаясь)!

Прошло три дня. Камера Баиловской тюрьмы. На нарах сидят и беседуют будущие лидеры и активисты революционного движения: Губанов, Красин и Чураев. Рядом, чуть в стороне, сидели Иосиф Джугашвили и Сулейман. Они говорили о побеге. Как же все-таки отсюда урвать когти? Ведь будущее слишком пасмурное, если вообще не темное. Привыкнуть к этому немыслимо. Прервал молчание Сулейман:

- Эх Коба, Коба, что то мне не нравится здесь в последнее время. Я все чувствую по запаху. Тарасов раскалывается на глазах, и Рижанин этот че - то косится на нас в последнее время.