Маркс ставил вопрос о диктатуре пролетариата более абстрактно, чем ставит его конкретная действительность. Как в своем анализе капиталистического производства он брал капиталистическое хозяйство в его "чистой" форме, т. е. в форме, не осложненной никакими пережитками старых производственных отношений, никакими "национальными" особенностями и т. д., точно так же и вопрос о диктатуре рабочего класса у Маркса ставился как вопрос о диктатуре рабочего вообще, т. е.

о диктатуре, уничтожающей капитализм в его чистом виде.

Иначе и нельзя было ставить вопроса, если ставить его абстрактно-теоретически, т. е. если давать самую широкую алгебраическую формулу диктатуры.

Теперь опыт социальной борьбы позволяет конкретизировать вопрос по самым разнообразным направлениям. И прежде всего этот опыт указывает на необходимость самой решительной, действительно железной диктатуры рабочих масс.

Социалистическая революция, тот насильственный переворот, о котором говорил еще "Коммунистический Манифест", не совершается по мановению дирижерской палочки сразу во всех странах. Жизнь гораздо запутаннее и сложнее "серой теории".

Капиталистическая оболочка лопается не одновременно повсюду, а начинает расползаться в тех местах, где буржуазная государственная ткань наименее крепка.

И тут перед победившим пролетариатом ставится проблема отражения внешнего врага, чужеземного империализма, всем ходом развития неизбежно толкаемого на разрушение государственной организации пролетариата.

Одна из величайших заслуг товарища Ленина состоит в том, что он первый во всем марксистском лагере поставил вопрос о революционных войнах пролетариата ""21"".

А между тем это -- одна из самых важных проблем нашей эпохи. Ясно, что грандиозный мировой переворот будет включать и оборонительные, и наступательные войны со стороны победоносного пролетариата: оборонительные--чтобы отбиться от наступающих империалистов, наступательные -- чтобы добить отступающую буржуазию, чтобы поднять на восстание угнетенные еще народы, чтобы освободить и раскрепостить колонии, чтобы закрепить завоевания пролетариата.

Современный капитализм есть мировой капитализм. Но этот мировой капитализм не есть организованная единица, а анархическая система борющихся всеми средствами государственнокапиталистических трестов ""22"". Однако он есть мировая система, все части которой связаны друг с другом. Как раз поэтому европейская война превратилась в мировую войну. Но, с другой стороны, относительная дробность мирового хозяйства, соединенная с различным положением империалистских государств, вызвала мировую войну не как единовременно наступившее явление, а как процесс постепенного втягивания в войну одной капиталистической страны за другой. Италия, Румыния, Америка выступили значительно позднее. Но как раз выступление Америки и превратило войну в войну, захватившую оба полушария, т. е.

в войну мировую.

Аналогично развивается и мировая революция. Это есть процесс деградации капитализма и восстания пролетариата, где одна страна следует за другой. При этом причудливо переплетаются самые различные моменты: империалистской войны, национальносепаратистских восстаний, гражданской войны внутри стран и, наконец, классовой войны между государственно-организованной буржуазией (империалистскими государствами) и государственно-организованным пролетариатом (советскими республиками).

Однако, чем дальше развиваются события, тем резче выступает на первый план момент классовой войны. Знаменитый "союз народов", о котором буржуазные пацифисты прожужжали все уши, все эти "лиги наций" и прочая дребедень, которую напевают с их голоса социал-предательские банды, на самом деле суть не что иное, как попытки создания священного союза капиталистических государств на предмет совместного удушения социалистических восстаний ""23"" Маркс правильно указывал, что партия революции сплачивает партию контрреволюции. И это положение верно по отношению к мировой революции пролетариата: мировой революционный процесс, или, как его теперь называют с полным правом, "мировой большевизм",-сплачивает силы международного капитала.

Но подобная "внешняя" конъюнктура не может не иметь громадного "внутреннего"

значения. Если бы не было наличия империалистских сил вовне, побежденная отечественная буржуазия, опрокинутая в открытом столкновении классов, не могла бы надеяться на буржуазную реставрацию. Процесс деклассирования буржуазии шел бы более или менее быстро, а вместе с тем исчезала бы и необходимость в специальной организации противобуржуазной репрессии, в государственной организации пролетариата, в его диктатуре.

Однако действительное положение дел как раз обратное. Буржуазия, уже сваленная, уже разбитая в какой-нибудь одной или каких-нибудь двух-трех странах, имеет еще громадные резервы в лице иностранного капитала. А отсюда вытекает, что ее сопротивление затягивается. Опыт русской революции блистательно подтверждает это. Саботаж, заговоры, мятежи, организация кулацких восстаний, организация банд с бывшими генералами во главе, чехословацкая авантюра, бесчисленные "правительства" окраин, опирающиеся на иноземные штыки и кошелек, наконец, карательные экспедиции и походы на Советскую Россию со стороны всего капиталистического мира -- это явления одного и того же порядка.

Из такого совершенно неизбежного неотвратимого хода исторических событий можно и должно сделать два вывода: во-первых, перед нами целый период ожесточеннейшей борьбы не на живот, а на смерть; во-вторых, для того чтобы этот период был изжит возможно скорее, необходим режим диктатуры вооруженного пролетариата.

Тактическое правило выводится здесь из научно поставленного прогноза, для которого есть все данные.

Конечно, все на свете можно оспаривать. Есть жалкие софисты, жизненное назначение которых состоит в бесконечном схоластическом переливании из пустого в порожнее. Таков как раз Каутский. Он не мог понять смысла империализма. Теперь он не может понять смысла следующей фазы, эпохи социалистических революций и пролетарской диктатуры. "Я ожидаю,-- пишет сей "рабочий" вождь,-- что социальная революция пролетариата примет совершенно особые формы, чем революция буржуазии; что пролетарская революция, в противоположность буржуазной, будет бороться "мирными" средствами экономического, законодательного и морального порядка повсюду, где укоренилась демократия" ""24"".

Трудно, конечно, спорить с ренегатами, которые переучились настолько, что в военных ботфортах Тафта видят демократию.

Но у нас перед глазами пример действительно демократической страны, где демократия действительно "укоренилась", это -- Финляндия. И пример этой единственной страны показывает, что гражданская война в более "культурных"

странах должна быть еще более жестокой, беспощадной, исключающей всякую почву для "мирных" и "законодательных" (!!) методов.

Каутский пытается установить, что под диктатурой Маркс подразумевал не диктатуру, а что-то совсем другое, ибо, мол, слово "диктатура" может относиться только к отдельному лицу, а не классу. Но стоит только привести мнение Энгельса, который отлично видел, чем должна быть диктатура пролетариата, чтобы понять, как далеко ушел Каутский от марксизма. Энгельс писал против анархистов:

Видали ли они когда-нибудь революцию, эти господа? Революция есть, несомненно, самая авторитарная вещь, какая только возможна. Революция есть акт, в котором часть населения навязывает свою волю другой части посредством ружей, штыков, пушек, т. е. средств чрезвычайно авторитарных. И победившая партия по необходимости бывает вынуждена удерживать свое господство посредством страха, который внушает реакционерам ее оружие. Если бы Парижская Коммуна не опиралась на авторитет вооруженного народа против буржуазии, разве она продержалась бы дольше одного дня? Не вправе ли мы, наоборот, порицать Коммуну за то, что она слишком мало пользовалась своим авторитетом? (Здесь нужно перевести: "своей властью "autoriata".-Н. Б.) ""25""