Митяй с Ленькой вместе таскали бревна, помогая строить землянки, спали на одних нарах рядом с дядей Василием. А дядя Василий оказался мастером на все руки. Умел он и землянку построить – топор в его руках будто играл, когда он тесал бревна, умел и валенки подшить, и сбрую починить, – кажется, не было такого дела, которого не знал бы дядя Василий.

Раз он взволнованно сказал ребятам:

– Ну, орлы, идите в штабную землянку, задание вам будет. Да живо, не мешкайте, по-партизански чтобы!

Штабная землянка была попросторнее других. Здесь, кроме нар, ближе к окну стоял дощатый столик на кольях, вбитых в земляной пол. На столе лежала стопка школьных тетрадей и какие-то бумаги.

– Вот что, – сказал Василий Григорьевич, когда они вошли, – дело для вас есть. Слушайте внимательно. Писать не разучились?

– Нет, конечно…

– Так вот, жители партизанского края решили написать письмо в правительство и отправить его в Москву. Поняли?

Но ребята сразу не поняли.

– Как в Москву? – спросил Ленька. – Туда разве почта ходит?

– Ходит, не ходит – это не ваша забота. А сделать нужно вот что. Письмо уже колхозники написали и подписей много собрали. Каждая подпись, если враги узнают, грозит смертью и тем, кто подписи собирает, и тем, кто подписывает. Все же по партизанскому краю подписи почти везде собраны, вот они. Это только из нашего района.

Василий Григорьевич взял со стола несколько тетрадей и полистал верхнюю. На первых страницах было что-то написано, а дальше шло множество подписей.

– Видите, собраны уже тысячи подписей. Тысячи людей шлют свой привет родному правительству. На границе партизанского края жители тоже хотят подписать письмо. Там это труднее: немцы рядом. Вот это дело я вам и поручаю. Конечно, поедете не одни, со взрослыми. А сейчас садитесь за стол и перепишите письмо. Это вам тоже полезно: небось забыли, как буквы пишутся. Если с ошибками напишете, двойку получите. Поняли? На каждое село надо приготовить по одному письму. Вот вам тетрадки, а я пойду. Выступать будем ночью.

Мухарев вышел, и ребята остались одни. Они разделись, сели за стол и принялись за работу. В письме жители партизанского края обращались к великой партии, к Москве, которая олицетворяла собой все лучшее, все дорогое, что было в сердцах людей, сражавшихся с ненавистным врагом. Там было написано:

«Москва, Кремль. От партизан и колхозников энских районов Ленинградской области, временно оккупированных врагом».

– А что такое энский район? – спросил Митяй. Ленька диктовал, а он писал, по-ученически склонив голову набок.

– Энский район?.. – Ленька почесал затылок. – Наверное… Нет, не знаю.

– О чем, писари, задумались? – спросил вошедший снова Василий Григорьевич. – Энский район что такое? Эх вы, разведчики! Энский район – значит, неизвестный район. Гитлеровцам, конечно, неизвестный. Знают они, что есть партизанский край южнее озера Ильмень, а где он, точно не знают: бьют-то их повсюду. Если бы мы написали, что в лесную республику входит и Белебелковский район, и Ашевский, и Дедовичский, и часть Старо-Русского, для гитлеровцев это было бы находкой. Выходит, что название районов – это военная тайна. Пусть они ищут, где такие энские районы…

В письме говорилось о том, как борются с врагом советские люди на русской земле, захваченной фашистами, как ни днем, ни ночью не дают они покоя гитлеровским захватчикам. Говорилось там, как живут люди в партизанском крае, как сохранили они Советскую власть и берегут эту власть пуще зеницы ока.

В конце письма сообщалось, что жители лесной советской республики решили послать в подарок героическим защитникам Ленинграда обоз с продовольствием.

– «Пусть знает враг, – диктовал Ленька, – что советский народ никогда не будет стоять на коленях, пусть наш партизанский обоз с продовольствием, который мы доставим через линию фронта, покажет всем, что и мы, советские люди, борющиеся в фашистском тылу, стоим в одних рядах с защитниками Родины. Враг может временно захватить нашу землю, но не покорить ему русских людей».

– Здорово! – не удержался Митяй. – А нам про это Василий Григорьевич не говорил. Значит, прямо через фронт! Прорвутся с боем и привезут… «Вот, – скажут, – наш подарок от партизанского края…»

– Я в Ленинграде был перед войной, – задумчиво сказал Ленька. – Знаешь, какой город!.. Гитлеровцы, гады, со всех сторон его окружили, голодом хотят взять.

– А как же тогда обоз доставят, если кругом враги?

– Как, как… Кругом нас тоже враги, а видишь – целый обоз люди снаряжают. Прорвутся и привезут, вот как!

– Подожди, а где продовольствие-то возьмут?

– Каждый даст, что сможет, вот и наберется. На весь город, конечно, не хватит, но они между собой поделятся. Все-таки помощь!..

– Ну ладно, давай писать. Теперь я подиктую.

Под конец они знали письмо почти наизусть. Часа через два, когда Василий Григорьевич вместе с командиром зашел в землянку, на столе лежала целая стопка тетрадей, и в каждой из них – аккуратно переписанное письмо в Москву, в Кремль.

– Молодцы! – похвалил мальчиков Мухарев. – А ошибок много наделали? Сейчас проверять сяду. Я тоже давно не сидел за школьными тетрадями… А вы отдыхать идите. Поспите, ночь будет тяжелая.

Ленька с Митяем вышли из штабной землянки. Кругом стоял густой дремучий лес. Дул теплый ветер, и с еловых ветвей с шумом обрушивались нависшие за зиму сугробы снега.

– Теперь весна скоро, – сказал Ленька, наблюдая, как с деревьев осыпается снег. – Елки шубы снимают.

По тропинке, вытоптанной между деревьями, они прошли к своей землянке.

Ночью их разбудили. Первую часть пути ехали на подводах, а потом двинулись пешком. С рассветом пришли в Заполье. Василий Григорьевич, видимо, здесь уже бывал. Он уверенно подошел к одному из домов, постучал щеколдой. В сенях послышались шаги, кто-то спустился по лестнице и осторожно спросил:

– Кто здесь?

– Свои, Андрей. Гостей принимай.

– Да кто свои-то?

– Я это, Мухарев. Отвори!

За дощатой дверью звякнула задвижка, и на пороге возникла фигура коренастого широкоплечего человека.

Он застегнул распахнутый ворот домотканой рубахи и радушно сказал:

– А, Василий Григорьевич! Заходи, сделай милость! Я сразу-то не признал… Да ты никак не один?..

Дети в доме еще спали, а хозяйка спозаранку возилась у печки.

– Ну как, Андрей, новости есть? – спросил Мухарев. – Да как сказать, особого ничего нет. Немец пока не суется. Вроде бы тихо. А ты обещанное привез? Меня всё мужики спрашивают, боятся, как бы без нас не отправили.

– Привез. Затем и приехали. Ты народ собирай, вместе прочитаем.

Андрей заторопился. Сунул босые ноги в валенки, накинул кожух и вышел. Скоро в избу начал собираться народ.

Вернулся Андрей. Следом за ним вошло еще несколько человек. Люди рассаживались на скамьях вдоль стен, но места всем не хватило, и многие стояли у входа. А народ все подходил. Пришлось раскрыть дверь, и запоздавшие теснились в сенях.

– Я только свой край обежал, Василий Григорьевич. Других отдельно собирать придется. Можно начинать, – сказал хозяин. – Однако, тесновато в избе, – улыбнулся он. – Гляди, сколько набилось…

Ленькин учитель поднялся из-за стола, снял шапку. Как всегда, волосы его топорщились ежиком.

– Так вот, товарищи, – сказал он. – Просили вы привезти письмо, которое мы посылаем в Москву от жителей партизанского края. Разрешите мне прочитать его?

Василий Григорьевич стал медленно читать письмо; в избе наступила такая же тишина, как там, в лесу, когда партизаны давали клятву. Закончив, Мухарев добавил:

– Должен вас предупредить, товарищи, что, если фашисты прознают об этом письме, каждая подпись будет грозить смертью. Мы никого не неволим, каждый должен поступить так, как подсказывает ему сердце. Кто робеет, пусть подписи не ставит. А насчет продовольствия тоже дело добровольное… Вот и все, товарищи.

Все разом заговорили. Сначала даже трудно было разобрать отдельные слова. Потом из гула выделился голос немолодой женщины. Она протиснулась вперед и сказала: