– А в наше время разве так было? – обратился он к Ваську. – В Питер съездил, запросто в царский дворец пошел – это Шурки-то плотовщика сын! Раньше такого во сне не приснилось бы! Как мы мучились – не приведи бог! Сейчас еще тоска берет, как вспомнишь…

– Расскажите, Арсентий Петрович! А то они думают, что всем испокон веков так хорошо жилось! – Васек кивнул головой на сидящих вокруг костра ребят.

– Да какой из меня рассказчик! – отмахнулся дед Арсентий. – Разве про то, как плоты гоняли, сказать? Мученье одно…

– Про ребят, дядя Арсентий, как прутья мяли! – попросил кто-то из воронцовских, очевидно, слыхавший прежде рассказы конюха.

У вожатого появилась надежда, что сбор, может быть, и не сорвется. Ему все казалось, что получается не так, как нужно.

– Арсентий Петрович, – обратился он к старику, – расскажите, пожалуйста. У нас сегодня пионерский сбор здесь…

– Ну, коли сбор, надо рассказать… Только рыбная ловля моя пропадет. Скоро самый клев начнется. Да ладно уж!..

Деду Арсентию, видимо, было приятно, что все его так просят. Он откашлялся, подвинулся ближе к костру.

– Плоты здесь с незапамятных времен сплавляли, – начал он. – Ну и я, как маленько подрос, тоже на сплав пошел. Мать упросила приказчика: «Возьми, – говорит, – за-ради бога сынка прутомятом – прутки мять». За то, конечно, яичек приказчику отнесла, молочка крынку. Без того нельзя было: он вроде как одолжение делал. А мне тогда десятый годок пошел. Мать меня жалела: у соседей-то с восьми лет ребятишки прутья мяли. Был я вот таким, не больше. – Дед Арсентий указал на Ягодая.

Валька заерзал, ребята засмеялись. Васек строго посмотрел на них, и вновь стало тихо.

– Я вам про прутомятов говорю, а может, вы и не знаете, зачем прутья мнут?.. Чистым прутом, будь то березовый или еловый, плота не свяжешь. Он нужен мягкий, как пеньковый жгут. Вот его и мнут, как говорится. На самом-то деле его не мнут, а крутят. Зажмут комель в стоячок такой, а с другого конца крутят, в штопор сворачивают. Без привычки за день и полсотни таких прутов не сделаешь. А задание было – триста пятьдесят! Выполнил задание – домой ступай, не выполнил – работай дотемна. Бывало, до кровяных мозолей крутили. Рук не поднимешь. И за все это рубль десять копеек в неделю платили. Домой придешь, мать глядит на тебя и плачет… Вот что значит прутомятом работать!..

Еще вначале, как только начало смеркаться, дед Арсентий вытащил из своего ведерка несколько картофелин и бросил их к костру – не на угли, а в горячую золу, чтобы не подгорели. Но на всех картошки было мало.

– Катенька, – позвал старик внучку, – подь-ка, касатушка, на огород, подрой картошечки в полведерник. Да хлебца у матери спроси, сольцы возьми. Вишь, ребятки оголодали.

Катя позвала еще двух девчат, и они втроем побежали в деревню. Скоро девочки возвратились с полным ведром картошки, только что нарытой, влажно-желтой. В руках у Кати было полкаравая черного душистого хлеба и деревянная солоница, наполненная крупной солью.

Подбросили в костер веток. Пламя вспыхнуло и выхватило из темноты часть берега, стволы деревьев, ракитник. Вскоре картошка поспела. Каждому досталось по две картофелины, а кто был поближе к огню, тому и по три. Обжигая пальцы, ребята впивались в них зубами.

Давно уже село солнце, в темном небе замерцали яркие звезды, а ребята все сидели у костра и не замечали, как бежит время.

В воскресный день Ленька уговорил мать пойти с ним на рыбалку. Ближе к полудню Екатерина Алексеевна управилась с печкой, наказала старшей дочери Вале накормить отца, а сама с Ленькой и Лидой собралась на речку.

– Бредец-то зашил? – спросила она, повязывая голову платочком.

– Конечно, зашил! И мотню, и крылья – все заштопал. Бредец как новенький!

– Ну то-то же! А я думала: может, опять поленился, как прошлым летом…

Леньке крепко запомнилась прошлогодняя неудача: пошли ловить рыбу, а дыру в мотне не заметили. Стали тащить – рыба вся и ушла. Такая была досада, чуть не до слез. Про этот случай мать и напомнила. Но теперь Ленька был ученый.

Он взвалил на плечи аккуратно свернутый просушенный бредень. Палки-холудцы торчали из него в обе стороны. Шершавая сеть приятно пахла смолой и тиной. От одного этого запаха поднимается настроение и хочется быстрее лезть в воду.

По дороге мать несколько раз пыталась отобрать у Леньки бредень, но он упрямо мотал головой и, жалеючи мать, говорил, что ему совсем не тяжело.

Лида семенила сзади. Ее взяли, чтобы таскать за рыболовами вещи, а если поймают, то и рыбу, но в улов Екатерина Алексеевна не особенно верила. Ей просто хотелось побыть на речке, отдохнуть, провести свободное время с детьми.

Мать предусмотрительно надела на себя что не жалко и прямо в одежде полезла в воду. Ленька шел ближе к берегу, изо всех сил старался натягивать сеть и, главное, следил, чтобы нижняя часть бредня, увешанная свинцовыми грузилами, шла ровно по песчаному дну. Рыба чаще всего уходит под низ: чуть приподнял бредень – ее уж нет.

Первый заброд был неудачный: в мотне трепетало лишь несколько серебристых уклеек и желтоглазых плотвичек. Но после этого, обойдя корягу, чтобы не порвать бредень, Ленька вдруг крикнул:

– Подсекай, мама, подсекай! Поднимай выше!

И действительно, только показались над водой края бредня, как внутри его что-то завозилось, сеть повело из стороны в сторону, будто вцепилась в нее разыгравшаяся собака. Екатерина Алексеевна с Ленькой поспешили к берегу.

– Дальше, дальше оттаскивай! – кричал Ленька, напрягая силы, чтобы вытянуть бредень на песчаную отмель.

В мотне, представлявшей собой длинный мешок посредине бредня, мелькнуло серое тело щуки. Рыбина подпрыгивала вверх вместе с сетью, а Ленька с матерью оттаскивали бредень как можно дальше, и потоки воды стекали по песку обратно в речку.

Теперь щука была видна вся: толстая, с темной спиной, серыми в яблоках боками и плоским утиным носом. Лида завизжала от радости, а Ленька бросился на щуку, прижал ее к песку своим телом.

– Врешь!.. Теперь не уйдешь!.. Давай, Лидуха, мешок!

Изловчившись, Ленька ухватил щуку за жабры, высвободил ее из сети и торжествующе поднял. Она была Леньке по пояс – килограммов на пять.

– Слыхала, мама, как она торкнулась? В это время ее и поднимать надо, пока она не поняла, что попалась. Не то бредец порвет или выпрыгнет. Они знаешь как прыгают!.. Давай мешок!

Лида подставила мешок, держа его обеими руками, чтобы Ленька не пронес мимо. Затихшая было щука снова неистово забилась в мешке.

– Гляди, чтоб не укусила, – наставительно сказал Ленька и снова взялся за холудец.

Рыбалка была на диво удачная. Часа через два в мешке лежало уже пять щук. Правда, не таких больших, как первая, но Лида уже с трудом волочила мешок. Леньке хотелось ловить еще и еще, без конца, но ушли они уже далеко, за воронцовскую луку, и пора было возвращаться домой.

Ленька с матерью скатали бредень. Теперь он стал куда тяжелее. К тому же щук пришлось тоже замотать в сеть: Лиде не под силу было тащить рыбу.

Они шли берегом и несли бредень вдвоем. У Леньки вскоре начала затекать рука. На счастье, не прошли они и километра, как их нагнала лодка, поднимавшаяся вверх по реке. На носу лодки был железный козырек, похожий на жаровню: рыбаки ездили в ночь с острогой.

– Как улов, тетя Катя? – спросил парень, сидевший на веслах.

– Не без рыбки идем! – ответила Екатерина Алексеевна. – Не знаю, где и учился мой Ленька. Он у нас нынче командовал… А вы как? Вижу, тоже не пустые!

– У нас сегодня улов особенный: щуку поймали с крыльями!

– Будет уж вам! – отмахнулась Екатерина Алексеевна. – Толком говорите!

Но Ленька действительно приметил темно-коричневое крыло в черных пятнах, свисавшее с лодки. Лодка подошла к берегу, и он увидел на дне плоскодонки голову большущей щуки, а над ее широкой, как бревно, спиной были распластаны птичьи крылья.