Третьей причиной неуловимости удачливой шайки было, несомненно, полное разрыв Котовским связей с революционным подпольем. Оно, это подполье, за прошедшие два с половиной года появилось таки в Кишиневе, но просто кишело провокаторами.

Ну и наконец, необходимо принять в расчет, что ловившие Григория Ивановича полицейские чиновники тоже были живыми людьми, со всеми присущими живым людям слабостями, – а не идейными и бескорыстными персонажами авантюрно-разбойничьих романов. Поимщики Котовского едва ли питали горячую любовь к его жертвам – сорящим деньгами бессарабским магнатам. И едва ли отказывались от существенной прибавки к жалованью со стороны удачливого атамана.

И все таки, несмотря на эти благоприятные факторы, карьера предводителя гайдуков в начале ХХ века не могла быть слишком долгой…

Но тут случилась в России заварушка, названная впоследствии первой русской революцией. Веселое было время, что и говорить. Все, что вчера было под запретом, вдруг стало простым и доступным – в стране появился парламент и легализовались политические партии, журналисты, пьянея от собственной смелости, радостно печатали статьи, за которые совсем недавно грозила сибирская ссылка… Крайне все это напоминало недоброй памяти перестройку…

Но то были распускавшиеся в городах демократические цветочки… А в сельской глубинке созрели ягодки – крестьяне по-своему решали земельный вопрос.

Решали жестоко, сообщения о самовольной распашке барских земель, о поджогах и разграблениях помещичьих усадеб, сопровождаемых убийствами и изнасилованиями, поступали со всех сторон России-матушки. И художества шайки Котовского на этом фоне как-то поблекли и затерялись…

А теперь опустим занавес над последующими десятью годами жизни нашего героя. Ничего нового, честное слово. Рутина: грабежи, поимки, побеги, снова грабежи, снова поимки, снова побеги, после очередной поимки – суд и десять лет каторги, и новый побег – из Сибири…

Сбегал из-под стражи Котовский на удивление часто и удачно. Если верить автобиографиям – благодаря незаурядным физическим данным и личному мужеству. Документы свидетельствуют о ином: Котовскому не приходилось пилить решетки и копать подкопы на манер Эдмона Дантеса, двери тюремных камер открывала ему самая надежная отмычка – толстая пачка купюр.

Занавес поднимается, акт второй: 1917 год, великий и страшный…

Февральскую революцию Котовский встретил в Одесской тюрьме – в предвоенные и военные годы именно этот приморский город стал для банды котовцев главной ареной грабежей и налетов. Очередной этап веселой жизни закончился, как и прежние: бандитов постепенно переловили и перестреляли, добрались и до атамана – оставшись без сообщников, он пытался было отсидеться в сельской местности, причем вновь в роли управляющего поместьем и вновь по подложным документам… Имелась, имелась у Григория Ивановича тяга к скромной сельской жизни.

На сей раз царская Фемида, весьма благодушная и снисходительная к нашему персонажу, словно с цепи сорвалась: смертная казнь через повешение! Война, время суровое…

Но пришла революция, разом списав все долги: вчерашние преступники стали героями, и наоборот.

Несколько месяцев – вся вторая половина семнадцатого года – непонятным образом выпадают из биографии Котовского. Вроде бы отправился на Румынский фронт добровольцем-вольноопределяющимся, но ни единого документа об участии Григория Ивановича в военных действиях не нашлось…

Но в самом начале 1918 года все прояснилось. Котовский – в Тирасполе, и командует отрядом. Революционным, понятное дело. Но лица в отряде все те же – сообщники по былым налетам и другие уголовники, знакомые по многочисленным отсидкам. Да еще несколько анархистов, способных завернуть при случае пару-тройку агитационных фраз про эксплуататоров и их экспроприацию – революционный отряд все-таки, не банда.

Официально считалось, что отряд товарища Котовского создан для борьбы против румынских королевских войск, незаконно, в нарушение договора, оккупировавших Бессарабию. И в самом деле, случались дерзкие рейды через Днестр – по знакомым с детства местам, по имениям богатейших бессарабских помещиков… Впрочем, если поверить автобиографии Котовского – он и в самом деле сражался в январе восемнадцатого с регулярными румынскими частями у Бендер и Дубоссар. Правда, если поверить автобиографии, написанной в другом году, в те же самые дни Григорий Иванович подавлял юнкерский мятеж в Одессе… Несовершенна человеческая память.

Документы более надежны, и один из них – уже советский – сообщает, что уже в феврале Котовский вышел из подчинения советскому командованию и начал действовать самостоятельно. В боях с румынскими частями отряд больше не участвовал, полностью сосредоточившись на реквизициях и экспроприациях…

Вообще-то такие художества в любой армии любой страны заканчиваются одинаково: трибуналом и расстрелом. Но, увы, в Красной Армии подобные самочинные действия командиров в начале восемнадцатого года наблюдались повсеместно, даже термин для них придумали специальный: партизанщина. Позже товарищ Троцкий железной рукой наведет порядок, покончив и с партизанщиной, и с ее не желающими перековаться главарями.

Но это будет позже, а пока с партизанщиной Котовского покончили войска Германии и Австро-Венгрии, развернувшие в начале весны масштабное наступление на юг Украины. Советская группировка в Приднестровье оказались в стратегическом «котле».

Сражаться с регулярными германскими войсками (румыны по боевым качествам уступали им на пару порядков) партизаны Котовского не пожелали, и торопливо отступили в далекий-далекий тыл – в Екатеринослав.

И вот тогда – в апреле восемнадцатого – биография Котовского выписывает зигзаг настолько уникальный, что советские историки начинают лепетать что-то совсем уж невразумительное.

Григорий Иванович бросает войну и карьеру красного командира, расформировывает отряд, – и исчезает в мутных водах бурлящей России. Ни единого достоверного сведения – где был несколько месяцев, чем занимался… Даже в архигероических автобиографиях – «белое пятно». Учитывая известный нам послужной список Котовского, такая скромность наводит на некоторые подозрения.

В ноябре скромнейший из храбрых вновь выныривает на поверхность: частным лицом, с подложным паспортом помещика Золотарева, появляется в Одессе, занятой в то время частями Добровольческой армии Деникина и Антанты. Историки смущенно бормочут, вслед за автобиографией комкора: дескать, партия послала Котовского на укрепление революционного подполья…

Интересно, какая партия?

В партии Котовский тогда еще не состоял, ни в большевистской, ни в какой иной, но дело даже не в этом.

Вдумайтесь в ситуацию – момент для Советской власти критический, фронты трещат по всем швам, а беглого командира, унесшего ноги с передовой и распустившего отряд – отправляют укреплять подполье.

Логично укреплять подполье кем? Старыми большевиками-конспираторами с дореволюционным стажем, собаку съевшими на всякой нелегальщине: паролях, явках, способах отрыва от филеров и организации подпольных типографий.

А судя по тому, как часто попадался Григорий Иванович уголовному розыску в царское время, налетчик он был лихой, но конспиратор явно никудышный… Словом, ни на грош нет веры ни комкору, ни историкам гражданской войны. Не посылала партия Котовского в Одессу. Сам поехал. Зачем? Ответ, в общем-то, напрашивается.

Много богатых людей со всей России собрались на юге, под защитой белой армии, в относительно спокойной Одессе. И много ценностей привезли с собой…

Даже официальные биографы Котовского не утверждали, что он клеил по ночам листовки или подстрекал к забастовкам портовых грузчиков. На какое-то время Григорий Иванович затих, а потом взялся за старое – по Одессе прокатилась волна дерзких налетов и ограблений…