Сибби. Нет, конечно. Ничего такого у меня нет.

Бродяга. А фиараван, который собирают, когда дует северный ветер?

Сибби. И этого нет.

Бродяга. А отростка атар-талава, отца всех трав?

Джон. Вот этого полно возле изгороди. Сейчас принесу.

Бродяга. О, не стоит беспокоиться. Тут есть кое-какая приправа. Ее мне хватит. (Он берет пригоршнями нарезанную капусту и лук и бросает их в горшок.)

Сибби. Откуда у вас камень?

Бродяга. Дело было так. Шел я по лесу, и со мной была большая борзая. Она бежала за кроликом, ну, а я за ней, и когда наконец добрался до края гравиевого карьера, где росли почти засохшие кустики, то увидел, что сидит мой пес, весь дрожит, а перед ним сидит старичок и снимает с себя кроличью шкуру. (Смотрит на окорок) Пора помешать похлебку... (Берет окорок и опускает его в горшок.)

Джон. Ой! Окорок!

Бродяга. Я сказал не окорок, а кролик.

Сибби. Придержи язык, Джон, если тебя глухота одолела.

Бродяга (помешивает окороком в похлебке). Ну, как я уже сказал, сидит старичок, и только я подумал, что мал он, как орех, а его голова уже среди звезд. Ну и испугался я.

Сибби. Неудивительно. Совсем неудивительно.

Бродяга. Ну вот, достает он из кармана маленький камешек – этот самый и показывает его мне. "Отзови пса, – говорит он, – и я дам тебе этот камень, а когда захочется тебе похлебки, или каши, или даже нашего пива, положи его в горшок, налей воды и знай себе помешивай понемногу, не успеешь оглянуться, как получишь, что пожелаешь".

Сибби. Пиво! И его тоже можно?

Бродяга. Да не глядите вы так, мэм. Еще накликаете на себя беду, нельзя ведь смотреть на горшок, когда в нем кипит похлебка. Надо накрыть его крышкой или как-то подкрасить воду. Дайте-ка мне немного того, что в миске.

Сибби подает ему миску, и он кидает в горшок пару пригоршней муки.

Джон. Умный человек!

Сибби. Хорошо иметь такой камень. (Она закончила ощипывать цыпленка, и теперь он лежит у нее на коленях.)

Бродяга. У него есть еще одно свойство, мэм. Если камень в руках католика, то положи вы в горшок даже самое белое мясо, какое только есть на свете, в пятницу оно станет черным-пречерным.

Сибби. Ну и чудеса. Надо будет рассказать отцу Джону.

Бродяга. А если в другой день положить мясо, ничего плохого не случится, даже наоборот. Смотрите, мэм. Я на минутку положу в горшок славную курочку, что лежит у вас на коленях, и вы сами увидите. (Берет цыпленка и кладет в горшок.)

Джон (с сарказмом). Хорошо, что сегодня не пятница!

Сибби. Придержи язык, Джон, и не перебивай человека, не то получишь по башке, как бабушка короля Лохланна.

Джон. Ладно, ладно, молчу.

Бродяга. Если мне случится проходить в ваших местах в пятницу, я прихвачу с собой добрый кусок баранины или грудку индюшки, и вы сами убедитесь, что через две минуты в горшке будет вонючая жижа.

Сибби (встает). Пора вынуть цыпленка.

Бродяга. Я помогу вам, мэм, чтобы вы не ошпарились. Еще минутка, и вы увидите вашу курочку белой, как ваша кожа, на которой лилии и розы ведут спор за; первенство. Вам приходилось слышать, что пели парни из вашего прихода, когда вы вышли замуж, – те из них, которые не онемели от горя и не совсем задохнулись от рыданий или которые выпили немного, чтобы успокоиться и не сойти с ума, когда потеряли надежду заполучить вас?

Довольная Сибби вновь усаживается на свое место.

Сибби. А они и вправду пели?

Бродяга. Пели, мэм, еще как пели. Вот так они пели:

Нет, не то – странные штуки вытворяет память!

Нет, нет, не так – вру, вспомнил.

Сибби. При чем тут Пейстин?

Бродяга. А как им называть вас? Неужели настоящим именем, когда у вас есть муж и он готов вышибить мозги любому, кто только посмотрит в вашу сторону?

Сибби. Ну, наверно, нет.

Бродяга. Я стоял рядом, когда парень сочинял песню и записывал ее плотницким огрызком карандаша, а по щекам у него бежали слезы.

Сибби взяла вилку, чтобы вытащить из горшка цыпленка, но бродяга, жестом удержав ее на месте, продолжает петь:

Сибби вновь привстала, но Бродяга взял ее за руку.

Подожди, сейчас уже конец. (Поет.)

Бродяга повторяет песню с самого начала, и Сибби поет вместе с ним, отбивая такт вилкой.

Сибби (обращаясь к Джону). Я всегда знала, что слишком хороша для тебя.

(Продолжает напевать.)

Джон. Ловко он заморочил голову бедняжке.

Сибби (неожиданно очнувшись). Ты еще не вытащил цыпленка?

Бродяга (вытаскивает цыпленка и старательно отжимает его). Все в порядке, мэм. Глядите. (Кладет цыпленка на стол.)

Джон. А как там похлебка?

Бродяга (пробует бульон из ложки). Очень вкусно. Как всегда.

Сибби. Я тоже хочу попробовать.

Бродяга (снимает горшок с огня, незаметно вытаскивает из него окорок и прячет его за спину). Дайте же что-нибудь для этой небесной женщины.

Джон подает ему рюмку для яйца, которую Бродяга, заполнив, подвигает Сибби.

Джон подает ему кружку, и ее Бродяга наполняет для себя, после чего, то выливая содержимое в миску, стоящую на столе, то вновь наполняя кружку, время от времени отпивает из нее.

Сибби дует на рюмку для яйца и нюхает ее.

Сибби. Пахнет-то хорошо. (Пробует.) Вкусно. Ох, я бы все отдала, лишь бы заполучить твой камень!

Бродяга. Мэм, его нельзя купить ни за какие сокровища в мире. Если бы я пожелал его продать, лорд-наместник уже давно отдал бы мне Дублинский замок со всем, что в нем есть.

Сибби. Значит, нам никак тебя не уговорить?

Бродяга (пьет бульон). Никак не уговорить, разве что... (Принимает печальный вид.) Если подумать, то лишь одна нужда может заставить меня расстаться с ним.

Сибби (нетерпеливо). Какая?

Бродяга. Одолевает меня, мэм, нужда каждый раз, когда я хочу сварить похлебку, ведь у меня нет горшка и всегда надо одалживаться у соседей. Как только у меня появляется свой горшок, с ним что-нибудь да происходит. Первый горшок я попросил у старичка, который дал мне камень. Последний, который я купил, сгорел ночью, когда я помогал другу на винокуренном заводе. Предпоследний я спрятал под кустом, когда ночевал в Эннисе, но городские мальчишки проведали об этом и решили, будто я храню в нем сокровища. Конечно же они не нашли ничего, кроме яичной скорлупы, но горшок все-таки утащили. Еще один...