Небольшое стадо попало и в Англию. Герцог Бедфордский держал в своем поместье Вобурн прекрасную коллекцию редких животных, и он не пожалел усилий, чтобы развести стадо китайского оленя. Закупил в других европейских странах восемнадцать экземпляров и выпустил их в своем парке. Олени явно почувствовали себя как дома, они отлично прижились и стали размножаться. В середине нашего века вобурнское стадо оленей Давида, единственное в мире, насчитывало полтораста особей.
Когда я работал в зоопарке «Уипснейд», из Вобурна поступили четыре новорожденных олененка, которых нам предстояло выкормить. Это были обаятельнейшие существа с длинными непослушными конечностями; своеобразный вид придавали им большие, по-восточному скошенные глаза. На первых порах они, естественно, совсем не представляли себе назначение бутылочки с молоком; приходилось зажимать их между коленями и кормить насильно. Однако телята очень скоро разобрались что к чему, и уже через несколько дней надо было с великой осторожностью открывать дверь стойла, иначе вас грозила сбить с ног лавина толкающихся малышей, каждому из которых не терпелось первым добраться до бутылочки.
Кормить их полагалось три раза в сутки: вечером, в полночь и на рассвете, и мы, четверка смотрителей, поделили между собой ночные дежурства, каждому по неделе. Должен сказать, что мне ночное дежурство было особенно по душе. На пути к стойлам оленят мы проходили мимо озаренных луной клеток и загонов, обитатели которых постоянно находились в движении. Среди зарослей куманики в своем загоне бродили, шаркая ногами и обмениваясь фырканьем, медведи, казавшиеся вдвое больше в сумеречном освещении. Отвлечь их от охоты на улиток и прочие вкусности было нетрудно, если вы не забыли припасти сахар. Подойдут к ограде и садятся на корточки, положив на колени передние лапы — этакие косматые, громко сопящие Будды. Бросишь кусок сахара — ловят на лету, закинув голову, и съедают с хрустом и чмоканьем. А когда убедятся, что ваши карманы опустели, бредут со страдальческим вздохом обратно в кусты.
Часть дорожки проходила через волчий лес. Здесь на площади около гектара стояли темные таинственные лиственницы, и посеребренные луной стволы отбрасывали на землю длинные тени, среди которых быстро и бесшумно сновала и кружила танцующая волчья стая. Безмолвие лишь изредка нарушалось дыханием зверей, а то и цоканьем зубов или ворчанием, когда какой-нибудь волк нечаянно задевал другого.
Но вот и стойла, вы зажигаете фонарь, и оленята, заслышав ваши шаги, беспокойно шевелятся на соломенной подстилке и переливчато блеют. Стоит открыть дверь стойла, как они бегут вам навстречу на подкашивающихся ножках и принимаются жадно сосать ваши пальцы и края куртки, а иной шалун вдруг возьмет да боднет ваши колени, едва не сбивая вас с ног. Наконец наступает блаженная минута — рот олененка захватил соску и нетерпеливо глотает теплое молоко. Глаза выпучены, в уголках рта белыми гирляндами вздуваются молочные пузырьки. Кормить из бутылочки маленького звереныша — чистое удовольствие, хотя бы потому, что он вкладывает в это дело всю душу. А с этими малышами у меня было еще связано особое чувство. В неровном свете фонаря, под чмоканье и чавканье большеглазых сосунков, которые время от времени наклоняли голову, чтобы боднуть воображаемое вымя, я думал о том, что передо мной как-никак последние представители этого редкого животного.
В «Уипснейде» на моем попечении находилась еще одна группа животных исчезнувшего в природе вида, одни из самых обаятельных и потешных четвероногих, с какими я когда-либо встречался. Речь идет о небольшом стаде белохвостых гну.
Белохвостый гну поражает вас странной внешностью. Перед вами животное с туловищем и ногами стройного пони, с широко расставленными ноздрями на тяжелой, тупой морде, с одетой в густую белую гриву толстой шеей и с длинным пышным белым хвостом. Рога с торчащими вверх кончиками изогнуты над глазами, как у буйвола, и животное смотрит на вас из-под них негодующе-настороженным взглядом. Если бы еще гну вели себя нормально, странная внешность, возможно, не так бросалась бы в глаза, но они просто не могут вести себя нормально. Представьте себе помесь балета с бибопом плюс немного гимнастики йогов — нечто в этом роде выкомаривают гну.
Когда мне по утрам надо было их кормить, я тратил вдвое больше времени, чем необходимо, и все потому, что они затевали для меня представление, заставляя совершенно забыть о часах. Антилопы гарцевали, прыгали, извивались, срывались в галоп, становились на дыбы, исполняли пируэты, изгибая свои стройные ноги под какими-то невероятными, анатомически невозможными углами и размахивая длинным хвостом, как инспектор манежа в цирке своим бичом. В самый разгар неистовой пляски они внезапно замирали на месте и таращились на меня, отвечая на мой смех возмущенным фырканьем.
Глядя на причудливые позы танцующих в загоне гну, так и казалось, что зеленую траву перед тобой топчет чудом оживший мифический зверь с какого-нибудь средневекового герба.
Трудно представить себе, как у людей поднималась рука убивать этих резвых и потешных животных. Но факт остается фактом: первые европейские поселенцы в Южной Африке посчитали белохвостого гну ценным источником мяса и безжалостно истребляли огромные стада четвероногих весельчаков. Причем антилопа сама им в этом помогала. Ненасытное любопытство белохвостых гну заставляло их бежать навстречу катящим через вельд фургонам переселенцев. Окружив невиданное диво, антилопы принимались прыгать и танцевать с громким фырканьем. Побегают, попляшут, потом вдруг остановятся. Понятно, столь заманчивая мишень не могла оставить равнодушными предприимчивых стрелков-«спортсменов». Люди тренировались в стрельбе по живой цели, и количество белохвостых гну сокращалось так стремительно, что остается только поражаться, как они вообще не вымерли. В наши дни сохранилось всего лишь около двух тысяч этих прелестных животных, разбросанных группами по разным поместьям в Южной Африке. Если их вовсе не станет, Африка лишится одного из самых интересных и забавных представителей своей фауны, способного оживить даже самый скучный ландшафт.
К сожалению, не только олень Давида и белохвостый гну находятся под угрозой полного вымирания. Список навсегда исчезнувших и почти истребленных животных достаточно велик и являет собой весьма скорбную картину. Расселяясь по земному шару, человек производил чудовищное опустошение в царстве животных, стреляя и расставляя ловушки, сжигая и вырубая леса, бездумно внедряя врагов там, где их прежде не было.
Возьмем хотя бы дронта, большую, грузно ковыляющую птицу величиной с гуся, обитавшую на острове Маврикий. У дронта в его островной обители не было врагов, не от кого было спасаться, а потому он утратил способность к полету и преспокойно гнездился на земле. Увы, заодно это доверчивое, на редкость мирное существо начисто утратило способность распознавать недругов. Люди открыли райскую обитель дронта в начале XVI века, и вместе с людьми на остров явились их злокозненные приятели — собаки, кошки, свиньи, крысы и козы. Дронт созерцал гостей с простодушным интересом. И началось избиение. Козы уничтожали подлесок, служивший убежищем дронту; собаки и кошки ловили старых птиц; свиньи, похрюкивая, пожирали яйца и птенцов; остатки пира доставались крысам. К 1681 году толстый, неуклюжий, безобидный дронт был совершенно истреблен.
По всему свету последовательно и немилосердно искореняли фауну; численность многих симпатичных и интересных животных сведена до такого минимума, что без нашей помощи и защиты популяция уже не возродится. Если не найдется убежища, где они смогут без помех жить и размножаться, эти виды рано или поздно займут место в списке вымерших животных рядом с дронтом, кваггой и бескрылой гагаркой.
Конечно, в последние десятилетия немало сделано для охраны дикой фауны. Учреждены заказники и заповедники, некоторые виды реинтродуцируют в районах прежнего обитания. Так, в Канаде при помощи авиации в ряде мест расселили бобров. Животное помещали в особый ящик, подвешенный к парашюту, и сбрасывали над подходящим участком. Приземлившись, ящик автоматически открывался, и бобер направлялся к ближайшему водоему.